Русское слово сукоедина! принадлежит к тому парадоксальному
слою экспрессивной лексики, который, кажется, пока не отражен в словарях. В
академических словарях ему нет места потому, что звучит оно уж слишком вульгарно.
И в словарях ругательств оно отсутствует. Потому что, видимо, представляется
недостаточно вульгарным для полноценного мата. И в жаргонных словарях его не
ищите. Потому что хоть и употребительно оно в довольно узком и размытом кругу
знатоков, но (очевидно) не отражает ни блатных, ни каких-либо иных специфических
реалий. Кроме того, и малоизвестное оно.
В результате получилось так, что слово мне лично знакомо благодаря армейской
школе мужества и ряду других наблюдений над неформальной речью. Эти наблюдения
были достаточно продолжительны, чтобы ни в реальности слова сукоедина!,
ни в его регулярной воспроизводимости в речи некоторых замкнутых социальных
групп у меня не осталось никакейших сомнений еще до того, как удалось документировать
данную лексему свидетельствами печатных источников. Снова и снова возвращаюсь
мысленно на ночной полигон и слышу, как по мерзлой тайге разносится на пару
километров вокруг усиленная мегафоном краткая и емкая командирская оценка неосторожных
действий молодых стрелков. И в экспрессивную речь воинов, которой они в основном
только и греются, также органично вплетены обращения типа сукоедина!.
Но письменные источники показывают, что слово это имеет и более широкое хождение
(в лагерной среде, в речи маргиналов, и т.п.).
Особая эмфатическая интонация (обозначенная знаком восклицания) присуща данному
слову в речи практически всегда, потому что оно (как и многие другие
подобные) выступает чаще в функции обращения-характеристики. Синтаксические
функции стандартны, их можно задать списком:
Инвективное обращение: Вставай, мол, сукоедина, на развод, конвой замерз
(Алешковский Юз. Кенгуру // http://camusov.narod.ru/ke.html - 8К - 04.07.2001;
http://thirdglass.narod.ru/BooksRu/kenguru.html - 175К - 24.11.2001); Ты, сукоедина,
всех нас ЗАФИТИЛИЛ!!! (http://www.kniga.md/?id=2014&record=504010 - 51К; http://www.ijc.ru/evrtry_m8.html
- 45К - 03.09.2001; http://www.ropnet.ru/ogonyok/win/200126/26-48-51.html -
34К). Иногда с постпозитивным определением, что нередко встречается в инвективных
обращениях, например: ...говорю, - сукоедина мизерная, на кого
стучишь? (Алешковский Юз. Маскировка // http://lib.userline.ru/36; http://lib.km.ru/page.asp?id=7862&p=1
- 70К); А сам дрожит от такого бурления, вот-вот кончит, сукоедина мизерная
(Алешковский Юз. Николай Николаевич // http://www.bibl.ru/pe/nikolay_nikol-1.htm
- 43К; http://lib.ru/PROZA/ALESHKOWSKIJ/nikalaj.txt - 84К - 09.02.1999); сукоедина
гнидозная! (http://akm.rema.ru:8100/txt/kelt/nekotorye_vidy-3.html
- 57К; http://koapp.narod.ru/hudlit/humor/book114.htm - 227К - 09.02.2002; http://www.vintclub.ru/read/read46.htm
- 159К - 29.03.2002). Ср.: дрянь такая, тварь последняя и т.п.
Именное сказуемое при связке / именная часть составного сказуемого: Ну,
ты и с.! Очень редко при 3-м лице местоимения: Он был и останется с.-ой",
"Этот с. опять слинял".
Оценочное наименование, выступающее в качестве дистантного обособленного именного
определения к подлежащему 3-го лица: Звала ее, не глядит на меня, сукоедина
(http://www.gay.ru/society/authorit/jail/vasek.htm - 20К); .. некий Тимофей
Сумбуров,.. тащится, сукоедина, по городу светлого будущего ... (http://dsavicky.narod.ru/texts/A-NIOTKUDA.htm
- 624К - 04.07.2001).
Вводное слово, выступающее в функции междометия, дающего общую эмоциональную
оценку описываемой ситуации: Я и плакать тогда начал, ковыряю в дупле спичкой
и реву, сукоедина, как гудок фабрики им (Алешковский Юз. Николай Николаевич
// http://www.bibl.ru/pe/nikolay_nikol-1.htm - 43К; http://lib.ru/PROZA/ALESHKOWSKIJ/nikalaj.txt
- 84К - 09.02.1999).
В речи почти не встречаются иные грамматические формы слова, кроме именительного
падежа единственного числа (чаще в функции вокатива), но все же: Между прочим,
генерал, я с большим интересом, со стороны как бы, прислушивался к осторожным
передвижениям этой сукоедины (Алешковский Юз. Маскировка // http://lib.userline.ru/36;
http://lib.km.ru/page.asp?id=7862&p=1 - 70К).
Ограниченность контекстуальных позиций делает весьма затруднительным непротиворечивое
описание диффузной инвективной семантики такого рода слов. В первом приближении
сукоедина! - это 'лицо, не заслуживающее ни малейшего уважения, о чем
ему и сообщается самим фактом выбора соответствующего обращения'.
Казалось бы, ординарное производное от общеславянских корней сук(а)
и ед(а), усложненное при помощи усилительного / увеличительного суффикса
-ин(а) не заслуживает сколько-нибудь пристального внимания почтенного
лингвистического сообщества. Однако в данном случае обращает на себя внимание
парадоксальная недостаточность в составе словообразовательной парадигмы. Несмотря
на вполне российскую внешность, слово это, оказывается безродным и родства не
помнящим. Ни произведших его на свет слов в речи не наблюдается, ни производных
от него слов не зафиксировано.
Рассмотрим таблицу, чтобы в полной мере осознать, в чем состоит деривационная
аномалия якобы прозрачного с точки зрения морфемного состава слова. В нее внесены
только сложные слова на -ед, -едка, -едина. Соответственно, не рассматриваются
слова с одним корнем, типа сущ. проедина, наречие невпроед. Слова
с вариантом корня -яд- (тунеядец, тунеядка) исключены из рассмотрения
как книжные. Слова с вариантом корня -еж- (сладкоежка) исключены,
поскольку от них потенциальный амплификатив имел бы финаль -ежина (сладкоежина).
Одной звездочкой помечены потенциальные слова, которые не противоречат законам
русской деривации, но в речи не встречаются. Двумя звездочками я рискнул пометить
потенциальные производные от потенциальных слов.
Таблица 1
производящие существительные разных
родов
производное на -ин(а)
мужского
женского
общего
людоед
людоедка
-
*людоедина
-
-
надоеда
надоедина
мясоед (неодуш.)
-
-
-
мясоед (одуш.)
мясоедка
-
*мясоедина
Конечно, табличка составлена на основе субъективных ощущений, но она показывает
интереснейшую асимметрию в отношения между последним словом и его предполагаемыми
"родителями". Расширим материал за счет обратного словаря [1].
Опять наблюдается тот же эффект: потенциальные производные на -едина
в словарях не представлены. Хотя они легко реконструируются, обычно они просто
не нужны.
Особенно естественно смотрятся потенциальные производные на -едина
от наименований лица мужского пола на -ед или женского пола на -едка.
В таблице они выставлены субъективно.
На этом фоне особенно ясно видна необычность недостаточной словообразовательной
цепочки, ведущей к слову сукоедина. Якобы производное существует, а породившие
его слова в речи не фиксируются, хотя реконструируются автоматически по простым
правилам:
*сукоед >> сукоедина, или *сукоед >> **сукоедка
>> сукоедина.
Итак, слово сукоедина! оказывается употребительным и регулярно воспроизводимым,
а слова, могущие считаться по отношению к нему производящими, не существуют.
Так, может быть, лагерной или фронтовой субкультуре, да и в более широком
экстремальном социальном контексте, когда тема употребления собачьего мяса в
пищу становится достаточно популярной и воспринимается (традиционно) как далеко
не нейтральная, могут возникать условия для реализации этой словообразовательной
потенции и активизации слов *сукоед и *сукоедка. К примеру, широко
известен сюжет поедания собачьего мяса в лагерях туберкулезниками; в голодные
времена эта тема смыкается с темой общепита, ср.: Ильф и Петров. (Цензор в сцене
"падения" вегетарианки Лизы счел юмор на эту тему неуместным и вычеркнул вареная
собачина из рукописи: Вареная собачина была обольстительна [Ильф И, Петров Е.
Двенадцать стульев. Полный вариант… - М.: Вагриус, 1997. - С. 199]; "А на Киевском
вокзале под видом баранины продают человеческое и собачье мясо" [Московские
народные сказки, собранные и записанные фольклористом К.Метелицей // Столица.
Городской журнал для тех, кто умеет читать. 1997. 15 сент. № 16. С. 52].) Однако
и здесь мы ничего не найдем. Ибо примеров активизации производных *сукоед
и *сукоедка в прямом и незамысловатом лексическом значении, являющемся
простой суммой значений морфем, нет даже в той среде, где собак едят. Кроме
того немаловажно, что в соответствующих контекстах половая принадлежность забиваемого
животного все же должна по идее отходить и отходит на второй план. Ср.: курятина
- *петушатина, говядина - укр. волове м'ясо, свинина - польск. wieprzowina.
Что-то плохо стыкуется.
И дело не в том, что мы плохо искали. Просто слова *сукоед и *сукоедка,
возникни они, в первичном значении, относились бы к довольно высокому слою маргинального
сообщества, а не к тем низам этого социума, к которым применимо слово сукоедина!.
Ведь и в той же лагерной среде, судя по свидетельствам мемуаров, употребление
в пищу собак кое-где является не предметом осуждения, а скорее символом некой
причастности к данной субкультуре, знаком полной адаптации. Семантика инвективы
сукоедина именно в той сфере, где она могла бы обрести реальную почву
в этосе и пищевом рационе, как-то не обосновывается. Ср.: костогрыз у
В.Ф. Трахтенберга (1908 г.) - это представитель тюремной аристократии, тот кто
(первым) выбирает кости с остатками мяса из похлебки. Точно так же в лагерной
субкультуре 1930-50-х отлов собак и приготовление из них мясных блюд - это прерогатива
воров. "Мужики"-работяги не имеют особых возможностей для охоты. Они сами на
привязи. А между тем дериват сукоедина! как будто недвусмысленно
указывает на особые гастрономические предпочтения именуемого им лица. Однако
при этом слово, судя по коннотации, не может относиться к тому, чей статус в
лагерной субкультуре достаточно высок - 'профессиональный преступник, вор'.
Наоборот слово задает заведомо более низкий социальный статус. Опять не стыкуется.
В качестве рационального объяснения странностей данного слова предлагается
следующая версия. Сук-о-ед-ин-а! не является нормальным (то есть
поэтапным) производным типа люд-о-ед-оч-к-а. Это слово возникло в качестве
народно-этимологического замещения польского suko jedna! (Такие замены
на базе народной этимологии практически всегда являются проясняющими (разумеется,
чаще мнимо проясняющими) по своей функции.) Польское suko jedna! значит
что-то вроде 'некая, ординарная сука; просто сука - и ничего больше' [Так сказать,
'сука' с неопределенным артиклем, как, например, и в следующем контексте: И
бригадирство свое давно бы бросил, если бы не сукоединаодна из
бригады. Вот рассчитаюсь с ним и брошу (Алешковский Юз. Маскировка // http://lib.userline.ru/36;
http://lib.km.ru/page.asp?id=7862&p=1 - 70К)], а вовсе не 'сука, единственная
в своем роде', как может показаться при дословном переводе. Два примера из "Мужиков"
Реймонта показывают, что польское выражение также используется в ситуации напряженного
эмоционального общения: A do soldatow, suko jedna! [Да к солдатам, сука
такая!] (www.literatura.zapis.net.pl/okresy/mloda_polska/ reymont/chlopi/lato_r3.htm
- 37k); Co! bilabys go, suko jedna, bilabys, czarownico,.. - zawolal
sedzia [Что! била бы его, сука такая, била бы, ведьма,.. - завопил судья] (www.literatura.zapis.net.pl/okresy/mloda_polska/
reymont/chlopi/jesien_r3.htm - 47k).
Факультативный пассаж об одном из возможных путей заимствования. Подобно
тому, как в русской речи возможно (и желательно для маркирования инвективного
употребления слова сука) эмфатическое усиление артикуляции и продление начального
с- [ссУкъ], так в польском допустима экспрессивная замена фаукальной
группы dn раздельно произносимой с двумя различными приступами группой
согласных d-n. Подобное произношение русским слушателем может трактоваться
как вставка неясного гласного (шва), примерно: [йЭдъна]. Если учесть, что ругательство
suko jedna! в ходу не только у поляков, но в качестве элемента polszczyzny
kresowej известно на большей части Белоруссии и, главное, Украины, то напрашивается
следующее обоснование дальнейших преобразований. Расслышанный в якобы "украинском"
слове суффикс -ын(а) [суко йЭдына], в нормативной укр. орфографии -ин(а),
стихийные лагерные, армейские или иные лингвисты из народа, совершенно понятно,
переводили русским -ин(а) [сук-о-ед-ин-а].
Выбор значений у нашего -ин(а) не так уж и велик. Представим себе.
Если слово произносится с аннигилирующей интонацией, то вряд ли суффикс -ин(а)
[ - решили наши неведомые лингвисты - ] обозначает единичный предмет (как в
виноградина, горошина) или что-то семантически невнятное (как в скважина,
лещина). Скорее - избыток какого-то негативного качества (как в словах псина!,
вражина!). Правда, тут суффикс ударный, но есть и производные с безударным
-ин(а): жадина!, гадина!,.. надоедина!). А далее форма вокатива на -о
(ясно слышимое [o]!) просто не могла не быть интерпретирована как первая часть
сложного слова. Однако в наборе фиксируемых типов контекстов (ср. выше) так
и осталось заметное сходство с вокативом.
Так, в процессе адоптации русским языком польского подкидыша suko jedna!
вместо незамысловатой поморфемной кальки типа *сука единая (Невозможной
уже в украинском; в частности, по причине несовместимости значений польского
jedny 'один, некий', украинского єдний-єдиний 'один-единственный'
и русского единый 'объединенный'.) возникает творческий "перевод", нашедший
семантическую опору "несколько сбоку", но зато элегантно мифологизируемый в
духе других уничтожающих инвектив, базирующихся на приписываемых / воображаемых
нарушениях пищевых табу. Подделка оказалась настолько тонкой, что даже обнаружив
ее незначительные следы, внимательный ценитель родной речи остается в сомнениях:
"А так ли это было? Да неужели!" Может, в деталях всё было и не так, но общая
логика, на мой взгляд, восстанавливается довольно убедительно. (Уже закончив
написание текста, вспоминаю отчетливо, что впервые это слово я услышал в рассказах
моего старшего брата, Сергея Васильевича, о военной службе в ГДР. А потом уже
и сам столкнулся с ним в ЗабВО. Видимо, пройдя через Польшу, много чего нахватали
наши солдатики, а потом, разместившись в каком-нибудь Шверине, хранили и шлифовали
трофейные словечки, десятилетиями передавая от призыва к призыву, как "старое,
но грозное оружие". Правда, учитывая интенсивность русско-польских контактов
на протяжении многих веков именно в острых ситуациях, было бы крайне неосторожно
настаивать на том, что перед нами именно заимствование времен Второй мировой
войны.) Таким образом при адаптации польского инвективного обращения suko
jedna! вместо ожидаемого калькирования *сук-а jедин-а(-jа)/одн-а в русской
речи возникает *сук-о-Ьд-ин-а! (Буквой Ь обозначена "ять". Я поначалу воспользовался
старой кириллицей, чтобы обозначить "ять" и прочие небезынтересные детали графически.
Но "Ижица" есть далеко не на всех компьютерах, поэтому воспроизвожу итоговою
запись с потерей аутентичного дизайна.)
Russian сукоедина! 'bitch-eater' and Polish suko jedna! 'an ordinary bitch'
A rare form of addressing сукоедина! 'bitch-eater' known, for instance,
in military jargon can be a result of a Volksetymologie adaptation act
of an oral borrowing from Polish. It was a personal invective suko jedna!
'an ordinary bitch', lit. 'one bitch' Morphological resegmentation of *suk-o
jedn-a gave in Russian suk-o-jed-in-a 'humble bitch-eater' Lack of
primary nouns both masculine *suk-o-jed- and feminine *suk-o-jed-k-a
gives no chance to find a natural derivative chain, e.g. from *suk-o-jed-
or *suk-o-jed-k-a to suk-o-jed-in-a. The last heavy reason letting
no opportunity for using in speech of *suk-o-jed- or *suk-o-jed-k-a
can be found in social semantics of food taboos, where 'eating meat of bitch'
looks rather like a mythological imaginatory invective having no link with reality
and "discovered" as an explanatory metaphor especially for the borrowed invective
suko jedna!.
Примечания
1. Обратный словарь русского языка (около
99430 слов). Получено "обращением" грамматического словаря Зализняка (из программы
Star4Win v. 1.00) и списка существительных из "Орфографического словаря" (106000
слов, 28-е издание, 1990 г.), набранного в 1996-98 годах игроками команды
"Пузляры" http://puzzle.ezakaz.ru): Константином Кнопом, Яковом Зайдельманом,
Валерием Тимониным, Виктором Кабановым, Дмитрием Филимоненковым. Сохранены
слова с дефисом. Не расставлена буква "ё".
