АЛЕКСАНДРИЙСКАЯ ПОЭЗИЯ В СВЕТЕ СОВРЕМЕННОЙ РЕЦЕПТИВНОЙ ЭСТЕТИКИ
(Индоевропейское языкознание и классическая филология - XIV (чтения памяти
И. М. Тронского). - Ч. 1 - СПб., 2010. - С. 353-365)
The article discusses cardinal aspects of contemporary receptive
aesthetics, such as “author vs. reader” and “perception vs. tradition” dichotomies
elaborated by H.R. Jauss and his followers and by H.-G. Gadamer respectively.
The appearance of these dichotomies in early Hellenistic Alexandria outlines
the perspective of the present research. The following major prerequisites are
taken into consideration, i.e. the cultural policy of the first Ptolemys, urban
educated population, the educated elite with its center in the Mouseion and
the Library of Alexandria, the high level and wide availability of education,
the development and expansion of publishing and book trade in the epoch of the
first Ptolemys.
Интенсивное изучение александрийской поэзии после публикаций трудов И. Дройзена
и его последователей породило самые разные подходы и методы в её историко-литературном
описании [1]. К сороковым годам ХIХ века в
антиковедении уже широко используются понятие и термин «александрийская поэтическая
школа» (Alexandrian School): на Западе они были введены Джоном Уильямом Дональдсоном
(1811-1861) (Donaldson, 1859: 449), в России - С. П. Шевырёвым (1806-1864) (Шевырёв
1835: 289). В настоящее время, как известно, этот период истории античной литературы
принято называть раннеэллинистическим и включать в общее понятие
эллинистической литературы. Вместе с тем александрийская поэзия как эстетический
феномен является частью более широкого представления - александринизм, которым принято определять
новый, по сравнению с классикой, взгляд на эволюцию эстетической культуры, эстетических
форм, характерных для эпохи эллинизма в целом. Поэтому в данном случае, учитывая,
что понятие «александрийская поэзия» включает и историческую, и эстетическую
коннотацию, мы останавливаемся именно на нём.
Александрийская поэзия отражает смену ценностных ориентиров в греческом мире
при переходе от классики к эллинизму. Дух учёности и ремесла, утончённый эстетизм,
cupiditas rerum novarum порождают в поэзии эстетический рационализм, в котором,
как пишет ведущий теоретик Франкфуртской школы Теодор Адорно (Адорно 2001: 54):
«… каждое художественное средство - и само по себе, и по своей функции - становится
чётко определённым и целенаправленным, чтобы сделать то, на что уже не способны
традиционные средства». Впервые в александрийской поэзии поэтическое слово продукт
не столько поэтического вдохновения, сколько тонкого и тщательного выбора в
его соотнесённости с художественным опытом предшествующей традиции. Впервые
возникает искусство, обращённое, по выражению испанского философа и социолога
Хосе Ортеги-и-Гассета, «к особо одарённому меньшинству» (Ортега-и Гассет 2003:
218).
При изучении александрийской поэзии важно учитывать, что Птолемеи унаследовали
Египет от Александра, и после смерти Александра первым Птолемеям, особенно Птолемею
I и Птолемею II, пришлось, используя современную терминологию, упорно бороться
за легитимность своей единоличной власти. Птолемей I правил Египтом как сатрап
почти 20 лет, пока после битвы при Ипсе (301 г. до н. э.) не создалось, как
пишет М. И. Ростовцев (Ростовцев 1999: 190), равновесие сил в эллинистическом
мире, т. е. такое политическое положение, при котором единственной гарантией
независимости была военная сила и военная готовность. Птолемей II, хотя и был
назначен отцом своим преемником и был в последние годы его жизни соправителем,
после смерти отца вынужден был выдержать соперничество со стороны своих старших
братьев и нарушить закон престолонаследия по старшинству. При этом первым Птолемеям
пришлось налаживать на новых началах с новыми задачами жизнь страны, в которой
были крепки многовековые государственные, экономические, социальные, религиозные
и культурные традиции. Создаются новые социальные отношения и, как следствие,
рождаются новые формы идеологической жизни. И если в целом, как внешняя, так
и внутренняя политика Птолемеев были весьма успешными - что единодушно подчёркивают
все историки, в культурном строительстве, как писал ещё И. Дройзен, «успех превзошёл
их ожидания» (Дройзен 2003: 292). В то время, когда весь остальной эллинский
мир был опустошен в результате войн диадохов, один Египет под мудрым правлением
первых Птолемеев процветал в мире и спокойствии. Птолемей I перенёс столицу
Египта из Мемфиса в Александрию, и Александрия очень скоро стала самым крупным
городом в тогдашнем мире. Основанная Александром Великим как традиционный греческий
полис, Александрия, благодаря расширившимся экономическим, торговым, политическим
и религиозным связям скоро становится не только центром ремесла и торговли,
но и культурным центром нового масштаба. В своих преобразованиях Птолемеи нуждались
в широком притоке образованных людей - прежде всего греков, которым, как пишет
М. И. Ростовцев (Ростовцев 1999: 192), они не только широко открыли двери своего
государства, но и обеспечили возможность жить в новой стране на греческий лад.
Спрос на образованных специалистов, занимающихся умственным трудом, постоянно
рос (Блаватская 1983: 40). Приезжали в Александрию, как правило, профессионалы,
знатоки какого-либо дела (например, врачи Эрасистрат и Герофил, физик Стратон,
математики Феодор Киренский и Евклид, художники Апеллес и Антифан). Но наряду
с выдающимися именами учёных в разных областях науки и искусства уже в новое
время среди многих тысяч эпиграфических текстов были прочитаны надписи, говорящие
о сотнях малозаметных работников умственного труда (Блаватская 1983: 9). Это
учителя, риторы, врачи, музыканты, актёры, резчики надписей, чертёжники и т.
д. Многие годы и большое количество образованных людей требовались для разбора,
каталогизации, систематизации и просто переписки книжных коллекций, поступавших
в Библиотеку. Не меньшее количество грамотных людей было необходимо для бюрократического
аппарата управления монархией Птолемеев. С развитием книжной торговли (в Египте,
как известно, была установлена монополия на основной писчий материал того времени
- папирус) увеличивается спрос на переписчиков. Впервые в античности благодаря
достаточному количеству переписчиков снятие нескольких или даже нескольких десятков
копий становится делом не столь трудным и не столь дорогостоящим. Впервые в
Александрии возникает целый ряд новых форм труда, труда принципиально городского,
книжного, и как следствие появляется новый слой профессионалов-горожан, городской
интеллигенции. Помимо авторитетного положения в государстве работники умственного
труда имели вполне устойчивое материальное положение и входили в состав вполне
зажиточных слоёв населения, имевших постоянный доход (Блаватская 1983: 72).
Например, известно, что Птолемеи освобождали ряд лиц интеллигентных профессий
от некоторых налогов. Созданные ещё при Птолемее I Мусейон и Библиотека превратили
Александрию в ведущий научный центр всего эллинистического мира, вокруг которого
формировалась научная интеллектуальная элита, та культурная среда, в
которой зарождались и новые научные идеи, и новые поэтические опыты. Александрия
становится интеллектуальной метрополией, роль которой она играла на протяжении
длительного времени. Именно в такой новой городской среде обретает жизнь и почву
александрийская поэзия. Александрийская поэзия носит чётко выраженный урбанистический
характер. Никогда в прошлом поэты не писали так подробно о самом городе,
не отражали урбанистические процессы, как александрийцы: описанию города, новых
городских сооружений и построек, описанию городских празднеств, шествий и просто
жизни города посвящают свои произведения многие александрийские поэты. (Феокрит,
Каллимах, Посидипп и др.) (Завьялова 2009: 44-61).
Распространение письменности, развитие книжного дела, высокий статус людей
интеллигентных профессий среди свободного населения не могли не сказаться на
уровне и положении образования в Александрии. Образование становится не просто
массовым, но краеугольным камнем, «религией эллинистической культуры» по выражению
А. И. Марру (Марру 1998: 140). Вся история античного образования, как кратко
и ёмко формулирует А. И. Марру (Марру 1998: 12), «отражает постепенный переход
от культуры благородных воинов к культуре писцов». В эпоху александрийской образованности
этот переход завершается, и образование в Александрии представляет собой синтез
и «можно сказать, символ этой традиции» (Марру 1998: 140). В эпоху эллинизма
в образовании постепенно утрачивается роль физической культуры и оно окончательно
становится риторским. Знание литературы, древних и новых поэтов рассматриваются
как высшие ценности культуры, которыми должен овладеть каждый образованный человек.
Целью эллинистического образования остаётся ораторская культура, которая со
времени софистов и Исократа не переставала быть «венцом всякого свободного воспитания,
желающего полноты» (Марру 1998: 240). Правила риторики, привитые всем через
образование, составляли самую суть традиции, объединявшую писателя и читателя,
классиков и современных авторов. «Эллинизм создал риторику, - пишет А. Ф. Лосев,
которая легла в основу не только многих сотен речей, этих крупнейших произведений
художественного творчества, но и множества риторических трактатов, разрабатывающих
настоящую античную эстетику и подлинную античную теорию стилей. Необозримое
количество риторических трактатов до сих пор не систематизировано и не осознано
- до того эта вся риторика разнообразна, изощренна и глубока». (Лосев 1978:
11). Риторика дала ту систему формальных ценностей, которые определяли эстетику
новой поэзии и стала доминантой эллинистического образования.
Широкое распространение образования, книжного ремесла и книжной торговли впервые
в античности подготовили массового читателя, имеющего достаточный уровень
знаний и хороший художественный вкус. Многие стремятся иметь домашнюю библиотеку.
До эпохи эллинизма, судя по тем скудным и отрывочным сведениям, которые мы имеем
из Авла Гелия (Aul. Gell. N.A. VII, 17, 1-3) и Страбона (Strab. XIII, 1, 54),
первая публичная библиотека в Афинах была открыта Писистратом, а личные книжные
собрания были у Аристотеля и, возможно, Еврипида. Теперь Александрию охватывает
настоящая библиомания, рождается понятие «библиофил» (Аверинцев 1997: 209).
Даже небогатые люди могли покупать папирусные свитки и переписывать на них классические
произведения. Составление частных библиотек распространилось по всему эллинистическому
миру. Книги собирали не только жители крупных городов, но и хоры. Многие люди
не только читали и сохраняли любимые книги, книги везли с собой в дальние страны.
Известен случай, когда книга (список поэмы Тимофея «Персы») была найдена в могиле
эллина, похороненного между 330 и 320 гг. в Египте (Блаватская 1983: 314-315).
Наряду с публичной декламацией литературных произведений в ходе религиозных
празднеств, театральных представлений, дружеских встреч и т. д. теперь стремительно
растёт число тех, кто читал сам для себя.
В это же время «… вырастает роль культуры как пространства коммуникации, ощущается
потребность, пишут А. Л. Доброхотов и А. Т. Калинкин, - в рациональном осознании
(в рефлексии) законов культуры» (Доброхотов, Калинкин 2010: 203). Складывается
совершенно новый тип творческой личности - литератор, который, если у него не
было собственных средств к существованию, мог жить только на пожертвования покровителей.
Эллинистические монархи - и первые Птолемеи прежде всего - стремились привлечь
ко двору в большом числе поэтов, музыкантов, артистов. Их творчество придавало
особый блеск и авторитет правящему монарху. Придворные поэтические содружества,
меценатство становятся естественной формой литературной жизни и, как следствие,
поэтическое творчество всё чаще несёт черты отчётливого идеологического влияния,
сервилизма. Птолемей II покровительствует одним авторам и ждёт от них апологетических
произведений (Каллимах, Феокрит) и преследует, даже казнит других (Сотад). Впервые
поэты связаны узами сотрудничества (Ликофрон, Александр Этолийский, Каллимах
в одно время работают в александрийской Библиотеке), узами ученичества (Каллимах
и его наиболее известные ученики - Аполлоний Родосский, Эратосфен, Истр, Филостефан,
Аристофан Византийский), ведут литературную полемику друг с другом (Каллимах,
Феокрит и Аполлоний Родосский), поддерживают друг друга в поэтических начинаниях
(Каллимах и Арат). Но главное - впервые рождается новый тип творческой личности,
александрийский ποιητης 'άμα και κρατικός
(букв. поэт, способный разбирать, судить, оценивать); именно так назовут в
традиции первого александрийского поэта - Филета Косского (Strab.XIV, 11, 19), а
римляне таких поэтов будут называть poetae docti (Cic. De natura deorum, 1, 60).
Александрийский поэт - прежде всего учёный, грамматик и эрудит, библиотекарь и
поборник сугубо книжного знания.
Столь существенные изменения в
социо-культурной стратификации птолемеевского общества определили новое
бытование и восприятие литературных произведений, что привело к принципиальному
изменению литературно-эстетических парадигм. Поэт обращался теперь не к
коллективу свободных граждан полиса, как это было в период высокой греческой
классики, а к отдельной личности.
Всё вышесказанное убедительно, на наш взгляд, свидетельствует, что дихотомия
«автор-читатель», выдвинутая в 60-70-е годы ХХ века как основной постулат современной
рецептивной эстетики Г. Р. Яуссом (Яусс 1995: 57-78) и его последователями,
своими истоками восходит к эпохе раннего эллинизма. Ганс Роберт Яусс (1921-1997)
свою работу «История литературы как провокация литературоведения» (1967) начинает
с известных слов: «История литературы пользуется сегодня чаще всего дурной славой,
причем вполне заслуженно». Полемизируя в этой работе с социально-историческим
и формально-эстетическим принципами анализа литературного текста автор стремится,
как он пишет, «перебросить мост через пропасть, разделяющую литературу и историю,
историческое и эстетическое познание» (Дранов 2004: 352). Художественное произведение
понимается рецептивной эстетикой как цельное эстетическое выражение, наделённое
образным содержанием, способным пробуждать к жизни множество смыслов и ассоциаций.
Исходная идея Г. Р. Яусса в том, что литературное произведение «реализуется»
только в процессе контакта с читателем (реципиентом), который благодаря «обратной
связи», в свою очередь, определяет конкретно-исторический характер восприятия
произведения. Поэтому основным предметом изучения в системе Г. Р. Яусса является
рецепция, позиция реципиента. Критерием оценки произведения, по Г. Р. Яуссу,
становится общественная практика, социальная действенность произведения искусства
в той мере, в какой она проявляется в реакции читателя. Насколько и как «выстраивает»
смысл произведения читатель, насколько и как он проникает в замысел автора -
такова проблема бытия произведения как результата коммуникации между автором
и читателем. Отсюда знаменитый центральный тезис рецептивной эстетики, согласно
которому «эстетическая ценность, эстетическое воздействие и литературно-историческое
воздействие произведения основаны на том различии, которое существует между
горизонтом ожидания произведения и горизонтом ожидания читателя, реализующимся
в виде имеющегося у него эстетического и жизненно-практического опыта» (Дранов
2004: 351).
К проблеме авторского текста впервые, как известно, подошли александрийцы.
От сформулированной ими литературной нормы и их образованности, как пишет учитель
Г. Р. Яусса по Гейдельбергу - Ганс-Георг Гадамер (1900-2002) «…тянется, как
живая, традиция образования, последовательность сохранения «классиков», и эта
традиция не просто консервирует имеющееся, но признаёт её эталоном и передаёт
в качестве образца» (Гадамер 1988: 211). Александрийцы, комментируя Гомера и
трагиков, классическую лирику и комедиографов, закладывают основы филологической
культуры отношения к тексту и литературной традиции. Толкование литературных,
философских, исторических текстов, создание первых герменевтических методик,
разработка чисто текстологических проблем - всё это заслуга александрийских
грамматиков. Особенно внушительные успехи были достигнуты, как известно, в комментировании
Гомера. «Аргументы александрийцев, - пишет известный гомеровед Р. В. Гордезиани,
- и по сей день принимаются во внимание». (Гордезиани 1978: 16). Толкование
текстов Гомера, - это, пользуясь словами Г. Г. Гадамера, «процесс сближения,
слияния горизонтов автора текста и интерпретатора». По Гадамеру понимание -
основной модус существования культуры и её ключевого механизма - традиции. Это,
как пишет Гадамер, «действенно-историческое сознание», которое актуализирует
любое произведение как звено в цепи интерпретаций, причём таким образом, что
оно становится источником бесконечного диалога. В эллинистической Александрии
формируются основные дефиниции понимания и оценки литературной нормы и, как
пишет Г. Г. Гадамер в своей основной книге «Истина и метод», «Каллимах и тацитовский
«Диалог» сыграли в этом отношении решающую роль» (Гадамер1988: 342). Александрийские
грамматики через посредство представителей перипатетической школы воплощали
на практике аристотелевские идеи. (Гринцер 2010: 73-87). Что же касается собственно
эллинистической теории литературы, построенной на новом опыте понимания и восприятия
литературного произведения, то её, как известно, мы можем только гипотетически
реконструировать по разрозненным фрагментам и текстам эпикурейского философа
и учёного Филодема Гадарского (II-I вв. до н. э). Один из основных выводов,
к которому приходят в результате анализа текстов Филодема, как пишет Н. П. Гринцер,
тот, что «формальный уровень произведения, его словесная структура всё больше
выходит на первый план» (Гринцер 2010: 83).
Акцент на стиле и форме, иногда даже абсолютизация формы становится для эллинистических
поэтов одним из проявлений антиклассической направленности их творчества. Всё
чаще на смену традиционному эпосу приходит динамичная нарративность краткого
мифологического эпизода (эпиллий), бытовой сниженностью и занимательностью приближенная
к читателю. При этом предпочтение отдаётся поэзии «малых» форм: заново, с позиции
нового художественного видения перерабатываются традиционные жанры - эпиграмма,
элегия, гимн, мим; создаются новые - идиллия, эпиллий - также по канонам
«малой» формы. Повышенное внимание к формальной стороне творчества в сочетании с
новыми эстетическими установками впервые приводит поэтов к созданию произведений
«чистого» искусства - τεχνυπαίγνιον
- фигурных стихов, своего рода поэтических фокусов,
трюков (Kunststuck) (поэт Симмий). Малая форма произведения с неизбежностью требует краткости выражения;
краткость (συντομία) и чеканность, чёткость (τορεία)
- основные критерии творчества александрийцев, восходящие к
перипатетикам. Впервые возникает мода не просто на
учёную поэзию, а на стихи написанные изящно и тонко
(κατα λεπτόν), с иронией (ειρωνεία), шуткой (παίγνιον).
Столь существенный «прорыв» в эстетике поэтического творчества приводит александрийских
поэтов к широкому использованию иносказания на всех уровнях. Впервые
«поэтическое выражение, - пишет Н. П. Гринцер, - наделяется способностью выражать
больше, чем заключено непосредственно в словах, и это становится отличием поэтического
слова от обыденной речи, особенностью, требующей специальной процедуры истолкования»
(Гринцер 2010: 84). Поэтическая усложнённость, порой «закодированность» касается
не только отдельных словоупотреблений, редких глосс и именований. Александрийцы
впервые широко и пользуют литературный подтекст, требующий текстуальной
и интертекстуальной «расшифровки» (Ликофрон, Каллимах, Феокрит). В ликофроновской
«Александре», например, как пишет С. С. Аверинцев, «архаическая замысловатость
оракула становится предметом сознательной, последовательной и притязательной
стилизации», где «слова двоятся, просвечивают друг сквозь друга, отражаются
друг в друге» (Аверинцев 1997: 137). Так в поэтической практике александрийцев
скорее всего осуществлялся тезис Феофраста, дошедший до нас в передаче Деметрия
в его трактате «О стиле»: «…сюда же мы отнесём слова Феофраста о том, что не
следует дотошно договаривать до конца всё, но кое-что оставлять слушателю, чтобы
он подумал и сам сделал вывод. Ведь тот, кто понял недосказанное вами, тот уже
не просто слушатель, но ваш свидетель, и притом доброжелательный. Ведь он самому
себе кажется понятливым, потому что вы предоставили ему повод проявить свой
ум. А если всё втолковывать слушателю, как дураку, то будет походить, что вы
плохого мнения о нём» (Деметрий 1978: 273). Здесь уже, как явствует из приведённой
цитаты, эксплицитно подчёркивается роль читателя как участника литературного
процесса, активность реципиента, рассчитанные на диалогическую продуктивность
- понятия, широко разрабатываемые современной рецептивной эстетикой.
Конечно, столь сложная, рафинированная поэзия могла быть востребованной только
образованным читателем. Читать александрийских поэтов трудно, на это жаловались
уже в самой античности и в Византии. Тем не менее учёная александрийская поэзия,
предвосхищая тенденции литературного развития, живо интересовала многие поколения
образованных греков и во времена Юстиниана и в эпоху Палеологовского возрождения:
всякий раз на взлёте образования, интеллектуальной и духовной активности поэты
обращались к александрийским образцам. Непосредственная преемница александрийских
поэтов - римская поэзия перерабатывает эллинистические импульсы, как известно,
на римской почве раньше, нежели классические и архаические; прежде всего воспринимая
эллинистические литературные формы, перерабатывая утончённые александрийские
приёмы и риторику. Но и в том и другом случае - и византийский, и римский поэт
ведут диалог не только с предшественниками и традицией, но и с читателями. Пользуясь
терминологией Яусса, благодаря посредничеству читателя поэзия вписывается в
меняющийся горизонт опыта некоей традиции, поскольку, подчёркивает автор, постоянно
обновляющееся восприятие произведения даёт ему реальное бытие. Только так, считает
Яусс, могут реализоваться актуальность и потенциальные смысловые возможности
текста.
Безусловно, в наши дни большую роль в восприятии александрийской поэзии играет
историческая дистанция, вобравшая в себя многовековой читательский опыт, сформировавший
традицию, в рамках которой можно говорить о тех или иных изменениях эстетической
дистанции. Безусловно, говоря словами современной рецептивной эстетики, горизонты
ожидания современников Каллимаха - Птолемея и его окружения и массового читателя,
а тем более нашего современного читателя, даже филолога-классика - очень разные.
При всей гипотетичности реконструкции любого авторского замысла можно с уверенностью
констатировать лишь одно: автор всегда рассчитывает на читательское соавторство,
что ведёт читателя либо к попытке как можно точнее его понять, либо к признанию
своего бессилия, что отражается на сокращении или увеличении эстетической дистанции.Тем
важнее в наши дни роль всестороннего комментария к такой поэзии, как александрийская
(Завьялова 2009: 259-497). Ведь как пишет во введении к своей «Истории римской
литературы» М. фон Альбрехт (М. фон Альбрехт 2002: 18) «…величие и значение
авторов можно понять с исторической точки зрения не в последнюю очередь по их
жизни в последующие эпохи. Показать, что оказывало влияние и что могло его
оказывать, ...- задача истории литературы».
Примечания
1. Ф. Зюземиль, Г. Бернхарди, В. Крист, И.
Кнаак, У. фон Виламовиц-Мёллендорф и многие другие учёные помимо хронологического
и жанрового принципов стремились объединить поэтов в те или иные «группы»
по тому или иному принципу (В. Крист предлагал в отдельную группу выделить
«учёных» поэтов, И. Кнаак считал целесообразным разделить раннеэллинистическую
поэзию на три периода: до Каллимаха, Каллимах и его школа, эпигоны) и т. д.
Литература
Аверинцев 1997 - Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской
литературы. М.
Адорно 2001 - Адорно Теодор В. Эстетическая теория. М.
фон Альбрехт 2004 - Альбрехт М. фон. История римской литературы в 3 т.: Т.
2 / Пер. с нем. А. И. Любжина. М.
Блаватская 1983 - Блаватская Т. В. Из истории греческой интеллигенции эллинистического
времени. М.
Гадамер 1988 - Гадамер Г.-Г. Истина и метод. Перевод с нем. и общая редакция
Б. И. Бессонова. М.
Гринцер 2010 - Гринцер Н. П. Античная поэтика // Европейская поэтика. От античности
до эпохи Просвещения. Энциклопедический путеводитель. М.
Гордезиани 1978 - Гордезиани Р. В. Проблемы гомеровского эпоса. Тбилиси.
Деметрий 1978 - Деметрий. О стиле. Перевод Н. А. Старостиной и О. В. Смыки
// Античные риторики. М.
Доброхотов, Калинкин 2010 - Доброхотов А. Л., Калинкин А. Т. Культурология.
М.
Дранов 2004 - Дранов А. В. Рецептивная эстетика // Западное литературоведение
ХХ века. М.
Дройзен 2003 - Дройзен И. История эллинизма. Т. 2 М.
Завьялова 2009 - Завьялова В. П. Каллимах и его гимны. М.
Лосев 1978 - Лосев А. Ф. Античные теории стиля в их историко-эстетической
значимости // Античные риторики: собрание текстов, статьи, комментарии. Общ.
ред. проф. А. А. Тахо-Годи. М.
Марру 1998 - Марру И. А. История воспитания в античности (Греция). М.
Ортега-и-Гассет 2003 - Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. М.
Ростовцев 1999 - Ростовцев М. И. Птолемеевский Египет // ВДИ. № 4.
Шевырёв 1835 - Шевырёв С. П. О поэзии александрийской школы // Учёные записки
Императорского московского университета. Ч. IХ . № 2.
Яусс 1995 - Яусс Г. Р. История литературы как провокация литературоведения
// Новое литературное обозрение. М. № 12.
