Кинжалов - Легенда о Нектанебе в повести "Жизнь и деяния Александра Македонского"

Следите за нашими новостями!

Philology.ru - Русский филологический портал

Р. В. Кинжалов

ЛЕГЕНДА О НЕКТАНЕБЕ В ПОВЕСТИ "ЖИЗНЬ И ДЕЯНИЯ АЛЕКСАНДРА МАКЕДОНСКОГО"

(Древний мир: сборник статей в честь академика В.В. Струве. - М., 1962. - С. 537-544)

Главы повести об Александре [1], рассказывающие о том, что отцом македонского полководца был последний правитель Египта фараон Нектанеб II, уже давно расценивались как ее древнейшая часть. Но подлинно научное объяснение этот вопрос получил только в известной работе акад. В.В. Струве [2]. Его исследование убедительно показало, что истоки этого сказания восходят к периоду второго владычества персов в Египте.

В данной статье мне хотелось бы остановиться лишь на некоторых деталях предания о Нектанебе, которые не привлекли тогда внимания В.В. Струве [3].

В.В. Струве начинает свою работу с анализа так называемой демотической хроники - собрания пророчеств, относящихся к истории Египта, времени последних египетских династий и первых македонских царей. Текст восходит, очевидно, к нескольким первоначально самостоятельным сериям пророчеств, которые лишь впоследствии были механически объединены. В.В. Струве выделяет две такие серии. Каждая из них начинается с перечисления царей в связи с соответствующим пророчеством и его толкованием.

Единственный правильный путь к пониманию второй серии хроники, указывает В.В. Струве, лежит в предположении о том, что для автора этих пророчеств Нектанеб I и Нектанеб II сливаются в одно лицо. Согласно хронике, царь Нектанеб был могучим магом; по крайней мере некоторые из оракулов сформулированы в виде магических заклинаний, влагаемых в уста царя.

После победы персов Нектанеб II бежал в Эфиопию. В хронике имеются пророчества о грядущем победоносном возвращении Нектанеба II из Эфиопии и будущей победе его над врагами - персами. Вера в возрождение царства Нектанеба, в действительности не существовавшего, создалось, очевидно, в среде египетского народа в годы, непосредственно следующие за вторжением армии Артаксеркса III Оха [4], т.е. когда Нектанеб еще удерживал власть над Эфиопией и какой-то частью Верхнего Египта. Персидское завоевание и последовавшие за ним ужасы должны были, конечно, оставить глубокие следы в народной памяти.

Очевидно, к этому же времени следует отнести и возникновение в египетском народе известной новеллы о сне Нектанеба, дошедшей до нас в греческом переводе на одном из папирусов Лейденского собрания [5]. В.В. Струве высказывает предположение, что возникновение этой легенды было обусловлено стремлением ее создателя объяснить себе «причину гнева богов, поразивших столь благочестивого царя, каким был Нектанеб II» [6]. Действие этой новеллы, как известно, обрывается на самой напряженной точке. Сопоставляя ее с данными «Хроники», В.В. Струве так восстанавливает конец новеллы: «Очевидно, Петесис, в своем страстном влечении к вину и к женщине, не выполнил порученную ему работу, и надписи в святая святых храма остались незаконченными. Гнев Онуриса обратился теперь и на самого царя. Ведь Онурис, как бог Севеннитского нома, родины Нектанеба, имел полное право рассчитывать на максимум заботливости по отношению к себе. Поэтому бог в своем великом гневе «обернулся спиной» к Египту, и военное счастье покинуло Нектанеба. Войска Артаксеркса Оха наводнили долину Нила, и царь Египта должен был бежать» [7].

Всецело присоединяясь к интересным выводам В.В. Струве о концовке новеллы, хотелось бы вместе с тем остановиться на одном моменте, не привлекшем внимания исследователей.

Интересна прежде всего дата в начале Лейденского папируса. Действие новеллы происходит в июле 343 г. до н.э. т.е. ровно за полгода до того момента, когда Нектанеб был вынужден покинуть страну. Уже одно это делает вероятным предположение, что в новелле должны были быть изложены причины последующих печальных для Нектанеба II событий. И действительно, в легенде мы видим, что боги недовольны Нектанебом, гневаются на него, правда, по причинам, не вполне зависящим от самого фараона. Следующий эпизод мы встречаем в тексте «Повести». Он настолько тесно примыкает к новелле, что хочется верить, будто он перенесен сюда именно из нее. После изложения событий, предшествовавших нападению врагов на Египет, и слов лазутчика, предупредившего Нектанеба об их приближении, мы узнаем, что царь прибегает для отражения опасности к своему испытанному оружию - магическим силам. «Пустив на поверхность воды восковые кораблики и подняв рукой жезл, Нектанеб воспользовался могущественным словом. Но когда он пристально вгляделся в блюдо, то увидел, что судами варваров управляют египетские боги. Поэтому, поняв, что царь Египта выдан предательством блаженных, Нектанеб обрил голову и бороду, чтобы изменить свой облик, и, положив за пазуху столько золота, сколько смог унести, бежал из Египта через Пелусий» (I, 3).

Еще более ясно мысль эта выражена в другом месте «Повести», где говорится о пребывании Александра в Египте. Находясь в Мемфисе, Александр видит статую Нектанеба, воздвигнутую после бегства последнего из Египта, и спрашивает, кто это такой. Окружающие сообщают ему, что это статуя последнего египетского фараона Нектанеба, который бежал, узнав о предательстве богов (I, 34). Далее излагается, как египтяне узнали в Александре сына Нектанеба.

Итак, по тексту «Повести» египетские боги совершили по отношению к Нектанебу II прямое предательство (προδοσία), перейдя на сторону врагов. Сопоставление свидетельств - новеллы и «Повести», хотя и сохранившихся в значительно разнящихся по времени их письменного оформления литературных памятниках, позволяет хотя бы в порядке предположения поставить вопрос: не кроются ли под этими литературными свидетельствами следы какого-то определенного исторического события? Несмотря на целый ряд воздвигнутых Нектанебом II храмов и сохранившихся указов его о дарении этим храмам земельных участков и доходов с них [8], позволительно предположить, что в конце царствования этого фараона у него произошел какой-то конфликт со жречеством, в результате которого египетские жрецы, или по крайней мере какая-то часть из них, сыграли роль прямых предателей во время персидского нашествия.

В этом предположении нет ничего невероятного. Памятники свидетельствуют о том, что египетское жречество после первого персидского завоевания в 525 г. до н.э. сумело быстро найти полный контакт с новыми властителями страны и держалось по отношению к ним, как к законным фараонам, земным представителям египетских верховных божеств. Так, жрецами было составлено Камбизу тронное имя «Месут Ра» - «Порождение Ра» [9]. Персидские же цари видели в египетском жречестве поддержку своей власти в стране и щедрыми дарами привлекали его на свою сторону. Вполне вероятно поэтому, что и при вторичном персидском завоевании Египта хотя бы часть египетского жречества могла держать сторону врагов [10]. На это обстоятельство, например, указывают краткие намеки у Диодора в его описании этих событий. Он говорит, что родосец Ментор, начальник греческого отряда, состоявшего на службе у Нектанеба II и перешедшего на сторону персов, распустил слух, что Артаксеркс отнесется милостиво к тем, кто сдаст города, а те, которых возьмут силой, будут уничтожены так же, как был уничтожен Сидон. «Так как пленные египтяне беспрепятственно выходили из персидского лагеря, то этот слух вскоре распространился по всему Египту, и везде тотчас наемники стали враждовать с египтянами, и города наполнились распрями. И египтяне, и наемники непрерывно старались сами передать крепости и променять на благодарность за это собственные лучшие надежды. Это прежде всего случилось в Бубасте [11]. После сдачи Бубаста прочие города в страхе сдавались персам на капитуляцию. Царь Нектанеб, находясь в Мемфисе и видя, что города стремятся к сдаче, не осмелился подвергнуться риску спасения своей власти. Отказавшись от царства… он бежал в Эфиопию» [12].

Наконец, мы имеем интересное свидетельство о том же в надписи гераклеопольского номарха и верховного жреца богини Сохмет Самтауи-Тефнахта. Так как орфография ее с несомненностью указывает на период Птолемеев, а сама она повествует о событиях конца персидского владычества и времени македонского завоевания, то, думается, она может быть приведена как косвенное подтверждение высказанного выше предположения. Обращаясь к богу, Самтауи-Тефнахт говорит: «Ты расширил мой путь к царскому дому; сердце благого бога было довольно тем, что я говорил. Ты возвысил меня пред бесчисленными, когда ты повернул тыл к Египту. Ты вложил любовь ко мне в сердце властителя Азии. Друзья (царя) благодарили меня. Он дал мне сан верховного жреца Сохмет после брата моей матери, начальника жрецов Сохмет в обеих землях Хихе-неба. Ты защитил меня в войне греков, когда ты отразил Азию. Они убили бесчисленное количество на моей стороне, но никто не поднял руки против меня… Я прошел чрез границу, будучи один. Я переплыл море без страха, помня о тебе, и не преступил твоих повелений. Я прибыл в Ираклеопопь, причем ни один волос не пропал с моей головы. Так, благодаря тебе, начало было хорошо, ты устроил и радостный конец: дал мне долголетие, полное счастья» [13].

Итак, этот жрец и номарх был при дворе Нектанеба II (благого бога), сердце которого было довольно речами Самтауи-Тефнахта. Затем, когда бог «повернул тыл к Египту», т.е. предал его снова персам, «властитель Азии» - персидский царь - и его друзья оказывают ему ряд милостей, не в пример прочим («ты возвысил меня над бесчисленными»); царь дает ему сан верховного жреца богини Сохмет и берет его с собой на войну «греков», т.е. в поход против Александра. Но и при новых владыках номарх не растерялся. Ведомый своим богом, он возвращается в родной город, где Хершефи дает ему «хороший конец», т.е. Самтауи-Тефнахт сумел благополучно приспособиться и к новым властителям - македонянам [14].

На этом можно закончить комментарий к отмеченному совпадению новеллы с «Повестью» и перейти к дальнейшему разбору легенды о возвращении Нектанеба.

В.В. Струве полагает, что первым непосредственным толчком к созданию такой легенды могло явиться существование какой-нибудь конкретной исторической личности. Таковой мог быть один из современников Нектанеба II, а именно «первый великий военачальник Нектанеб».

Об этом военачальнике свидетельствуют надписи его саркофага [15], согласно которым он был двоюродным внуком царя Нектанеба I, a следовательно, был в родстве и с Нектанебом II. Судя по занимаемому им посту, этот человек играл немалую роль в интересующее нас время. Он был комендантом важнейшей крепости Силе на восточной границе и «покорял для владыки обеих стран чужеземные области». Поэтому Нектанеб, связанный родственными узами с последней династией, должен был пользоваться большой известностью в Египте. На нем, быть может, и сосредоточились надежды определенных кругов египетского народа после бегства из страны Нектанеба II. По весьма вероятному предположению акад. В.В. Струве, на этого Нектанеба, очевидно, и намекал оракул в тексте «Повести», который дали будто бы боги в ответ на вопрос о судьбе Нектанеба II: «Бежавший из Египта могучий, сильный старый царь-династ спустя некоторое время, отбросив старческий вид, вернется на египетские равнины молодым и, обойдя кругом вселенную, даст нам подчинение врагов» [16].

Этими представлениями, сложившимися, очевидно, в период, непосредственно следовавший за вторичным персидским завоеванием, когда египтяне страдали от чужеземного ига, и следует, вероятно, объяснить факт популярности Нектанеба в последующее время. Народ Египта учредил ему, как герою, культ в Фивах наравне с Нектанебом I (жрец дома Нектанеба I и жрец статуи Нектанеба II [17]) [18]. Вокруг имени этого царя слагаются легенды, нашедшие затем отражение в памятниках народной греко-египетской литературы птолемеевского периода. Одно такое произведение - новелла о сновидении Нектанеба - уже было упомянуто; в качестве другого можно привести текст, посвященный прославлению бога Имхотепа-Асклепия. В начале его рассказывается, что Нектанеб, «страшно раздраженный» на каких-то «отступников от святилища», приказывает верховному жрецу Нехауту разыскать в течение одного месяца некую книгу, которая должна помочь в исправлении каких-то допущенных ошибок. Нехаут находит ее за два дня вместо назначенных тридцати. Это оказывается книга о чудесах бога Имутиса-Асклепия. Далее следует изложение чудес [19].

Косвенным доказательством популярности легенды о Нектанебе среди египетского земледельческого населения является также широкое распространение самого имени Нектанеб (в форме Νεκτενῖβις или Νεκτενειβις) в Египте птолемеевского времени [20]. В этой же связи заслуживает внимания и то обстоятельство, что изготовленный дли Нектанеба II саркофаг был найден в Александрии [21].

С течением времени в народном сознании могла возникнуть мысль об отождествлении возродившегося Нектанеба, который должен был освободить Египет от персидского ига, с Александром Македонским, действительным освободителем долины Нила.

На имевшуюся уже в народном сознании к III в. до н.э. связь Нектанеба и Александра указывает, по мнению В.В. Струве, уже то, что в демотической хронике легенды об этих двух исторических лицах переплетаются. Иначе трудно объяснить, почему в хронике за предсказаниями о грядущем победоносном величии Нектанеба следует оракул о приходе «ионийцев»: «Это ионийцы, которые приходят в Египет. Они управляют Египтом долгое время. Живут собаки, и большая собака найдет еду» [22]. К сожалению, текст хроники на этом предсказании обрывается. Однако представляется вполне убедительным предположение В.В. Струве, что хроника в своем нарочито темном пророческом стиле намекала на легенду о том, что Нектанеб II был отцом Александра Македонского. «Подобная легенда должна была быть по сердцу египетскому народу. Приписав Александру египетского отца, египтяне могли утешать свое честолюбие мыслью, что владыкой мира стал египтянин» [23].

В какой же социальной среде могла возникнуть и развиваться эта легенда? В.В. Струве справедливо замечает, что самого Александра Великого происхождение от египетского царя, конечно, привлекало мало, поскольку он считал себя сыном бога Зевса-Амона [24]. Разрешение этого вопроса лежит, думается нам, в исследовании политических и социальных тенденций памятников греко-египетской народной литературы. Подобных работ, к сожалению, еще не существует. Имеющиеся небольшие исследования по отдельным памятникам этой литературы, во-первых, слишком малочисленны, а во-вторых, ввиду ограниченности темы в них нельзя даже поставить более широкие вопросы, а не только наметить какое-либо их разрешение. Более того, свод всех опубликованных в различных папирологических изданиях новых текстов остается пока лишь пожеланием. Единственное исключение представляет цитировавшаяся выше книга Г. Мантейфеля, в которой автор собрал и издал с подробным критическим аппаратом несколько памятников этой народной литературы. Но и эта книга в настоящее время уже далеко не отражает всего богатства обнаруженных памятников.

В пользу определения «Повести» как памятника народной литературы говорит прежде всего сам характер изложения там легенды о Нектанебе. Рассмотрим интересующий нас вопрос сначала с точки зрения египетских материалов.

Обращает внимание прежде всего общий тон изложения легенды. Внимательно вчитываясь в текст, легко убедиться, что автор рассматриваемой редакции был, очевидно, хорошо знаком с древнеегипетскими представлениями о том, что всякий наследник фараона рождается от брака царицы с богом Амоном, принимающим в момент зачатия ребенка облик правящего фараона. Но, используя это древнее религиозное представление, автор переработки значительно его изменяет. В его изложении легенда о Нектанебе как отце Александра приобретает черты занимательной новеллы, близкой по духу к известным «Милетским рассказам». Нектанеб рисуется в ней ловким обманщиком, влюбившимся в Олимпиаду и при помощи магических сил заставившим ее отдаться ему.

Чрезвычайно характерен в этом отношении и рассказ о смерти Нектанеба. Используя отголоски древних мифологических представлений о смерти отца от руки не узнавшего его сына, автор нашей редакции создает живую картину гибели ловкого обманщика, открыто иронизируя над пророческими способностями Нектанеба [25].

Таким образом, возникшее у египетского народа вскоре после вторичного персидского завоевания представление о пришествии какого-то избавителя от чужеземного ига (возможно, того же Нектанеба в ином, юношеском облике), которое впоследствии связывалось с личностью Александра Македонского, подано в «Повести» в чисто новеллистическом духе, с весьма свободным отношением как к персоне фараона (Нектанеб), так и к официальным доктринам египетской религии (Амон). Такое отношение, да и сам общий тон рассказа очень характерны для памятников народного творчества Египта птолемеевского периода и предшествующего - саисско-персидского. Еще Геродот во время своего путешествия по Египту слышал немало подобных рассказов [26]. Достаточно вспомнить приводимые им легенды о сокровищнице Рампсинита, о дочери Хеопса или дочери Микерина, о воровстве Амасиса, о шлеме Псамметиха, рассказы о царствовании Нитокриды или о том, как фараон Микерин продлил оставшиеся годы своей жизни, историю о слепоте сына Сесостриса Ферона и др., чтобы убедиться в большой близости их с «Повестью».

Эти рассказы Геродота дают яркий пример того, как та или иная историческая личность, то или иное историческое событие или памятник осмысливались в сознании египетского народа, обрастая легендой. Примечательна одна, уже отмечавшаяся вскользь характерная особенность этих сказаний: в большинстве их порой ясно звучат ноты социального протеста, выраженные либо в сатирическом изображении личности и поступков фараона, либо в критическом отношении к основным положениям египетской религии и ее официальным представителям. Еще более интересными свидетельствами являются памятники демотической литературы. Один цикл таких рассказов - о верховных жрецах Мемфиса, - подробно разобранный в работе Ю.П. Францова о древнеегипетских сказках, наиболее ярко выявляет те характерные черты греко-египетской народной литературы, о которых было упомянуто раньше [27].

Таким образом, приведенные выше данные позволяют предполагать, в каких социальных слоях эллинистического Египта и при какой обстановке могла возникнуть легенда о Нектанебе II как об отце Александра Македонского, а также какую политическую направленность эта легенда первоначально имела. Значительно труднее проследить детально ее дальнейшее развитие до того момента, когда она оказалась включенной в рассматриваемую редакцию «Повести об Александре» или, вернее, образовала ее основное ядро. Но этот вопрос уже не относится к рассмотренной нами теме.

Литература

1. В дальнейшем рассматриваемое произведение цитируется просто как «Повесть», цифры книг и глав указываются в скобках (например, I, 2).

2. В.В. Струве, У истоков романа об Александре («Восточные записки», I, Л., 1927), стр. 131-146.

3. О памятнике в целом см.: Р.В. Кинжалов, Политическая и социальная направленность повести «О жизни Александра Македонского» (версия А), автореф. канд. дисс., Л., 1955.

4. В.В. Струве, У истоков романа об Александре, стр. 139.

5. Из многочисленных изданий этого текста с 1830 г. можно указать: U. Wilcken, Der Traum des Konigs Nektonabos (“Melanges Nicole”), Geneve, 1905, S. 579-595; U. Wilcken, Urkunden der Ptolemaerzeit, I, Berlin, 1927, 81, S. 369 ff), G. Manteuffel, De opusculis Graecis, Aegypti e papyris, ostracis, lapidibusque collectis, Warszawa, 1930 № 10. - Из работ по этой новелле см. В.В. Струве, У истоков романа об Александре, стр. 139-141; St. Witkowski, In somnium Nectonabi (“Eos”, XIV, 1908) p. 11 sq.; Б.А. Тураев, Египетская литература, М., 1920, стр. 273.

6. В.В. Струве, У истоков романа об Александре, стр. 139.

7. Там же, стр. 141.

8. Об этой деятельности Нектанеба II см. Б.А. Тураев, История древнего Востока, II, Л., 1936, стр. 161-162.

9. Там же, стр. 121-126.

10. Аналогичная точка зрения была высказана и Б.А. Тураевым, правда, основывавшим свои выводы на старом переводе Ревиля. «Таким образом, - писал Тураев, - по-видимому, и Нектанеб, и его предшественники были настоящие благочестивые фараоны, находившие в виду врагов и бедствий и средства, и время строить и жертвовать. Однако, если Ревиль верно читает загадочную демотическую хронику, жрецы их расценивали иначе. Чем они руководствовались, мы не знаем» (Б.А. Тураев, История древнего Востока, II, стр. 162).

11. Припомним, что Бубаст являлся крупным культовым центром этого времени (ср. Her., II, 60 и 138).

12. Diod., XVI, 51.

13. Б.А. Тураев, История древнего Востока, II, стр. 164.

14. Ср. Fr.K. Kienitz, Die politische Geschichte Agyptens vom 7, bis 4. Jahrhundert vor der Zeitwende, Berlin, 1953, S. 110-111.

15. В.В. Струве, У истоков романа об Александре, стр. 141.

16. (I, 3). - Разумеется, в исследуемом тексте это предсказание уже увязано с личностью Александра Македонского (слова «обойдя кругом вселенную»). По мнению проф. М.Э. Матье, в языке данного оракула чувствуются следы влияния египетского синтаксиса, указывающие, может быть, на то обстоятельство, что первоначальный текст его был создан на египетском языке. В. Кролль в своем издании текста «Повести» (стр. 3) считает, что оракул был дан в стихотворной форме, состоящей из смешанных холиямбов и триметров. В главе (I, 35), описывающей пребывание Александра в Мемфисе и признание в нем египтянами наследника Нектанеба, этот оракул приводится в несколько иной форме: «Бежавший царь снова возвратится в Египет, не в виде старца, но в виде юноши, и подчинит нам наших врагов-персов», которую следует считать по содержанию более древней, так как здесь в качестве врагов Нектанеба II и египтян названы персы, даже не упоминающиеся в первых главах «Повести».

17. Ср. важную роль, которую играет статуя Нектанеба II при признании Александра египтянами в «Повести» (I, гл. 3, 34).

18. Б.А. Тураев, История древнего Востока, II, стр. 162-163. - Возможно, что этой же популярностью имени Нектанеба объясняется и фрагментированная иероглифическая надпись у Ахмима, в гроте, посвященном богу Мину, в которой какая-то женщина, именующая себя «княгиней», владычицей обеих земель и великой царской супругой», называет себя «дочерью» Нектанеба. Судя по помещенным рядом картушам с именем Птолемея II Филадельфа, эта надпись относится к птолемеевскому времени (Б.А. Тураев, История древнего Востока, II, стр. 218, ср. В.В. Струве, У истоков романа об Александре, стр. 145; Н.А. Шолпо, Два фрагмента египетских водяных часов («Труды отдела Востока Государственного Эрмитажа», I. 1939), стр. 160. [назад]

19. G. Manteuffel, De opusculis Graecis Aegypti e papyris…, № 3, p. 86-91.

20. Tebt. P., I, № 61a, b, 62-63, 66-67, 72, 81-82, 84, 88, 98 и др.; P. Oxy., I, № 69; X, № 1287.

21. A. Wiedemann, Geschichte Aegyptens von Psammetich I. bis auf Alexander d. Gr., Leipzig, 1880, S. 288.

22. В.В. Струве так комментирует этот оракул: «„Собаки” - это, очевидно, ионийцы, а „большая собака” это царь ионийцев Александр, который приходит в Египет в качестве одного из „проявлений” Нектанеба. То, что Александр назван „большой собакой”, нас не должно смущать, ибо в глазах египтян „собака” была священным животным, и название ее не было бранным словом» (В.В. Струве, У истоков романа об Александре, стр. 143).

23. В.В. Струве, У истоков романа об Александре, стр. 144. - Подобное же представление лежит и в основе сообщения Геродота о якобы египетском происхождении Камбиза (Her., III, 2) с той лишь разницей, что источником его были, по всей вероятности, жреческие круги (см.: Б.А. Тураев, История древнего Востока, II, стр. 125).

24. На одном из памятников египетской коллекции Государственного Эрмитажа - фрагменте клепсидры - А. Видеманн, правда, нашел подтверждение того, что уже сам Александр будто бы одобрил фикцию своего происхождения, если не от Некталеба II, то от Нектанеба I. Мотивирует это положение Видеманн следующим. На клепсидре имеется картуш с именем Александра, сопровождаемым одним из царских имен Нектанеба I. Видеманн сопоставляет «Александра» эрмитажного памятника с Александром Великим и выводит отсюда заключение, что последний считал себя потомком Нектанеба I (“Wochenschrift für Klass. Philologie”, 34, 1917, S. 591-595). Однако В.В. Струве приходит к заключению, что под Александром эрмитажной клепсидры правильнее понимать сына Александра Великого от Роксаны - Александра IV, а под вышеупомянутым царским именем - его соправителя Птолемея I (В.В. Струве, У истоков романа об Александре, стр. 144-145). Н.А. Шолпо («Два фрагмента…», стр. 158-161) продолжает придерживаться гипотезы Видеманна, возражая В.В. Струве. Однако Н.А. Шолпо, приписывая разбираемое царское имя Нектанеба I (в котором он, исходя из старых данных, видит Нектанеба II) Александру Великому, не учитывает, что в известных нам иероглифических надписях с именем Александра Македонского этого царского имени нет. Косвенным доказательством правильности взгляда В.В. Струве представляется нам также и то, что царские овалы около фигуры жертвователя на эрмитажной клепсидре не заполнены. Б.А. Тураев отмечает это как характерную для ранних надписей Птолемея I особенность (Б.А. Тураев, История древнего Востока, стр. 240).

25. Совершенно напрасно поэтому некоторые западные исследователи (Аусфельд, Нельдеке, Кролль) видят в данной части рассказа механически присоединенный пересказ эзоповской басни об астрологе (ed. Halm, № 72).
В «Повести» присутствие рассказа о смерти Нектанеба глубоко обосновано всем содержанием и характером предыдущих глав. В первоначальном варианте легенды, возможно, такого конца не было, и Нектанеб исчезал в ней непосредственно после рождения Александра, т.е. о нем больше не упоминалось, так как та роль, которая требовалась от него в легенде (зачатие Александра), была исполнена. При переработке этой легенды в повесть перед автором переработки, естественно, встал вопрос о дальнейшей судьбе Нектанеба, так как в литературном произведении исчезновение действующего лица должно быть как-то мотивировано. Мы видим, как автор переработки решил эту проблему.

26. См.: Ю.П. Францов, Легенды о Бокхорисе у Геродота (из области исторической легенды Древнего Египта) («Язык и литература», II, 2, Л., 1927), стр. 27-43; А. Доватур, Повествовательный и научный стиль Геродота, Л., 1957, стр. 65-178.

27. См.: Ю.П. Францов, Древнеегипетские сказки о верховных жрецах (Из истории отношения к жречеству в раннеклассовом обществе) («Советский фольклор», 1936, № 2-3), стр. 159 сл.