Следите за нашими новостями!
Philology.ru - Русский филологический портал
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

В. А. Плунгян

К ОПИСАНИЮ АРМЯНСКОЙ ГЛАГОЛЬНОЙ ПАРАДИГМЫ: "ТЕМПОРАЛЬНАЯ ПОДВИЖНОСТЬ" И ПЕРФЕКТИВ [1]

(Армянский гуманитарный вестник. - 2006, № 1. - С. 7–20)

1. Вводные замечания

В настоящих заметках мы хотели бы обратить внимание на некоторые формальные особенности организации глагольной парадигмы в армянском языке, которые, с нашей точки зрения, могут быть интересны в типологическом плане. Насколько нам известно, до сих пор эти особенности, в силу различных обстоятельств, оставались вне поля зрения лингвистов или же получали иную интерпретацию, не вполне сходную с предлагаемой ниже. Материалом нам будет служить восточноармянский литературный язык (то, что принято называть "Average East Armenian", ср. Vaux 1998 - далее, если специально не указано иное, именно он подразумевается под термином "армянский"); сходные черты, в той или иной степени проявляющиеся в других вариантах современного армянского языкового континуума (в диалектах как восточной, так и западной группы), заслуживают отдельного, более пространного обсуждения, которое выходит за рамки данной статьи.
Словоизменительная морфология армянского глагола не раз описывалась в грамматиках и специальных работах (ср., например, Абраамян 1962; Агаян 1967; Абраамян и др. 1974; Minassian 1980; Козинцева 1991, Kozintseva 1995a, 1995b и др.), и та совокупность фактов, на которую мы опираемся, может считаться общепринятой. Однако при описании словоизменения всегда важно не только установление объема парадигмы и правил образования форм, но и то, что можно назвать грамматической интерпретацией этих форм; последнее же относится не столько к словоизменительной морфологии как таковой, сколько к грамматической семантике, и является гораздо менее изученной областью. Именно о проблемах, относящихся к этой области, и пойдет речь ниже.
Собственно говоря, более точно тот сравнительно новый раздел грамматической семантики, к которому апеллирует настоящая работа, можно определить как типологию глагольных систем. Ее главной задачей является установление того, каким образом значения из Универсального грамматического набора (см. Плунгян 2000: 233-238) могут выражаться и взаимодействовать друг с другом в рамках конкретных глагольных систем естественных языков. В последнее время на эту проблематику обращалось внимание в ряде типологических работ (см., например, Храковский 1990 и 1996; Thieroff 1994 и 1995; Bentolila 1998), но детальных исследований на эту тему нам не известно; более подробно см. также в статье Плунгян, Урманчиева 2004.
Вначале мы кратко изложим основные факты, относящиеся к глагольному словоизменению (раздел 2), а затем обсудим возможность выделения внутри армянской глагольной парадигмы двух "скрытых" грамматических противопоставлений: "темпоральной подвижности" (раздел 3) и перфектива (раздел 4).

2. Общая структура армянской глагольной парадигмы

Одним из основных формальных противопоставлений внутри армянской глагольной парадигмы является противопоставление синтетических и аналитических форм; в диахроническом отношении существенно также, что аналитические формы (как это обычно имеет место в глагольных системах) являются более новыми по происхождению и обнаруживают бóльшую вариативность по диалектам. Более древняя группа синтетических форм (существовавших уже в древнеармянском языке, известном по письменным памятникам начиная с V в. н.э.), в значительной степени сохранив свой звуковой облик и морфологическую структуру, подверглась, однако, значительным семантическим изменениям, сместившись из области видо-временных форм индикатива в область косвенных наклонений. Исключением при этом оказалась единственная форма так называемого аориста (см. ниже), оставшаяся в системе форм индикатива, но сохранившая свой синтетический характер [2]. Таким образом, противопоставление современных восточноармянских аналитических и синтетических форм в первом приближении можно охарактеризовать как противопоставление форм прямой (индикативной) и косвенной модальности соответственно; впрочем, эта предварительная характеристика нуждается в уточнении, которому и будет посвящен раздел 3.
Другим важным исключением является небольшая группа из четырех стативных глаголов (основы arže- 'стоить', gite- 'знать', ka- 'быть в наличии, иметься', une- 'иметь'), к которым примыкает нерегулярная бытийная связка e- (она же вспомогательный глагол, участвующий в образовании аналитических форм). Эта группа глаголов вообще не образует аналитических форм, сохраняя в качестве форм индикатива древние синтетические (из которых в их парадигме представлен только презенс и имперфект); тем самым, в морфологическом плане это типичная "реликтовая группа", не затронутая грамматической инновацией - явление, весьма распространенное в словоизменительной морфологии языков мира [3]. Дальнейшие рассуждения, естественно, этих глаголов касаться не будут. Мы не будем также подробно обсуждать собственно морфологические правила присоединения грамматических аффиксов к основе глагола (разные для разных спряжений, и, кроме того, содержащие ряд важных исключений, касающихся частотных глаголов): это может быть темой отдельной работы. Некоторые существенные для нашей проблематики замечания по поводу формального устройства парадигмы спряжения будут делаться по ходу изложения. В частности, существенными являются правила выбора нужной глагольной основы: разные глагольные формы могут различаться не только аффиксами, но и видом основы, о чем подробнее см. в разделе 4.
Аналитические формы состоят из вспомогательного глагола-связки e-, при котором выражаются граммемы времени и лица/числа субъекта, и из деепричастия основного глагола, выражающего (с помощью различных суффиксов) более тесно связанные с семантикой основы граммемы аспекта. Точнее - хотя в грамматическом плане вполне можно говорить о том, что система деепричастий в составе аналитических форм выражает различные противопоставления внутри категории аспекта - следует иметь в виду, что спектр значений аналитических форм в действительности является несколько более широким и может выражать, наряду с аспектуальными, как эвиденциальные, так и модальные значения. Подобная полисемия вполне естественна и даже нормальна для любой глагольной системы, поскольку в языках мира вообще очень редко встречаются примеры "чистых" представителей той или иной семантической зоны, выделяемой в универсальной классификации, а близость аспектуальных и модальных значений общеизвестна.
Всего можно выделить четыре формы аспектуальных (в определенном выше широком смысле) деепричастий - и, соответственно, четыре класса аналитических форм: имперфектив (суффикс um), перфект (суффикс el), результатив (суффикс ac) и дестинатив (суффикс lu). Каждое деепричастие сочетается с формами презенса и претерита связки, и таким образом, все четыре перечисленные аспектуальные граммемы имеют презентные и претеритальные серии личных форм.
Кратко поясним выбор названий для аналитических форм, поскольку не все они являются устоявшимися; в армянской грамматической традиции, как правило, используется другая терминология, в меньшей степени ориентированная на типологическую практику.
Имперфективные формы выражают два основных аспектуальных значения: дуративное (или значение актуальной длительности) и хабитуальное (или узуальное). Совмещение этих значений в рамках одного показателя - весьма типичное явление для аспектуальных систем многих языков мира; оно, в частности, свойственно всем славянским языкам, греческому, латинскому и многим другим. Презенс имперфектива (т.е. формы типа grum e) является наиболее частотной формой, выражающей настоящее время как таковое. Претерит имперфектива (т.е. формы типа grum ēr) в традиционных грамматиках обычно называется имперфектом, что в данном случае вполне оправдано: в грамматической типологии под имперфектом наиболее целесообразно понимать глагольную форму прошедшего времени, совмещающую аспектуальные значения актуального и узуального типа.
Формы перфекта и результатива выражают настоящее и прошедшее время соответственно перфекта и (субъектного) результатива. Семантика результатива более конкретна и сводится к утверждению о существовании в момент речи (или некоторый момент в прошлом) естественного (лексикографически детерминированного) результата ситуации. Эта форма (более позднего происхождения, чем перфект) образуется преимущественно от глаголов, обозначающих предельные процессы, и является в современном восточноармянском языке относительно слабо грамматикализованной (не случайно в традиционных описаниях наблюдаются определенные колебания по поводу включения ее в инвентарь грамматических форм).
Перфект, помимо собственно перфектного значения "слабого" результатива ('ситуация, имевшая место в прошлом, но релевантная в момент речи'), употребляется также в эвиденциальных контекстах широкого типа, описывающих ситуации, не засвидетельствованные говорящим лично, т.е. выражающих инферентивное ('говорящий предполагает, что ситуация имело место, на основании наблюдаемого им результата') или ренарративное ('говорящему известно о ситуации с чужих слов') значение. Как известно, наличие форм глагола, совмещающих перфектное значение с эвиденциальным - яркая ареальная черта обширной группы языков Старого Света, включающей болгарский, ряд иранских, индоарийских, тюркских, дагестанских, картвельских и других языков. В западноармянском процесс грамматикализации результативных форм зашел несколько дальше по сравнению с восточноармянским, и форма, этимологически соответствующая восточноармянскому результативу, является перфектом, а когнат восточноармянского перфекта (форма с суффиксом -er) - несовмещенным эвиденциальным показателем. Подробнее о специфике восточно- и западноармянских форм перфектно-результативной семантики см. Козинцева 1983 и 1996; Kozintseva 2000; Donabédian 1996; 2001 и др. [4].
Наконец, формы дестинатива обозначают ситуацию, наступление которой в описываемый момент времени представляется говорящему неизбежным в силу внешних обстоятельств (для этого сравнительно редкого значения в статье Маслова 2004 предлагается удачный термин "провиденциалис"). Презенс дестинатива (формы типа grelu e) является одним из функциональных эквивалентов будущего времени, однако с сильным модальным оттенком (здесь можно говорить о выражении деонтической модальности). Ряд особенностей употребления сближают дестинатив с аспектуальной формой проспектива (представленной, например, в английских конструкциях be going to): проспектив, как и дестинатив, также вводит в рассмотрение ситуацию, еще не состоявшуюся в описываемый момент, но наступление которой высоковероятно. Таким образом, значение дестинатива, в сущности, не так далеко от аспектуальной семантической зоны, а именно, от показателей подготовительной фазы ситуации (о фазовой структуре ситуации, лежащей в основе классификации универсальных аспектуальных значений, см., например, Smith 1992; ср. также Плунгян 2000: 296-303).
Итак, четыре серии аналитических форм, несмотря на несколько различную степень грамматикализации (самую значительную у имперфектива и перфекта, меньшую - у дестинатива и особенно результатива) в совокупности образуют стройную систему форм - ядро индикативной парадигмы. Помимо этих форм, в систему индикатива входит еще синтетическая форма аориста, обозначающая, в полном соответствии со своим названием, перфективные ситуации, относящиеся к прошлому и не имеющие (в отличие от перфекта) связи с настоящим; формы аориста в определенных контекстах в принципе могут выражать и дополнительный эвиденциальный компонент (также в отличие от перфекта) личной засвидетельствованности говорящим описываемых событий.
Морфологически, образование аориста достаточно сильно отличается от образования всех остальных форм глагольной парадигмы, так что формы аориста резко выделяются на фоне других и легко опознаются. Это происходит благодаря тому, что аорист фактически маркируется в словоформе одновременно несколько раз. Аорист всегда имеет особый суффикс, который бывает двух видов: у большинства глаголов это показатель -chi- (в форме 3 л. ед. ч. перед нулевым показателем субъекта выступает усеченный вариант ch) [5]; у части глаголов (называемых иногда "сильными") это вокалический показатель -а-. Далее, аорист имеет особый набор личных окончаний, отличающихся от окончаний других синтетических парадигм (т.е. презенса и претерита конъюнктива, см. ниже) в формах единственного числа (у форм множественного числа окончания всегда одинаковы). Наибольшей различительной силой обладает форма 3 лица, в которой аорист не только противопоставлен всем другим глагольным формам, но и характеризуется уникальным для всей глагольной парадигмы ненулевым окончанием -v у сильных глаголов. При этом внешне формы 3 ед. у "слабого" аориста с суффиксом -ch и нулевым окончанием (типа grech от grel 'писать') и у "сильного" аориста с суффиксом -a- и окончанием -v (типа ənkav от ənknel 'падать') достаточно сильно отличаются не только от остальных форм глагола, но и друг от друга. Наконец, у многих глаголов аорист образуется от особой основы, которая может быть в том числе и супплетивной.
Все прочие синтетические формы принадлежат различным косвенным наклонениям, система которых в современном восточноармянском достаточно богата. К косвенным наклонениям относится, во-первых, унаследованный от древнеармянского императив, который представлен только формами 2-го лица, имеющими особые окончаниями (побуждение, относящееся к 1-му или 3-му лицу, выражается в армянском формами других косвенных наклонений). Центральным элементом системы косвенных наклонений является так называемый конъюнктив, обладающий широким набором функций - он употребляется как для оформления зависимых предикаций, так и в независимых предложениях с оптативной и директивной семантикой, а также в протасисе условных конструкций. Морфологически различается презенс и претерит конъюнктива - именно эти формы исторически восходят к древнеармянскому презенсу и имперфекту индикатива (т.е. к индикативным формам имперфективной серии, замещенными в современном армянском аналитическими формами с деепричастием на -um).
Презенс и претерит конъюнктива образуются с помощью особых наборов личных окончаний (соответственно, презентного и претеритального, совпадающих во множественном числе); формы претерита имеют также суффиксальный показатель -i- во всех лицах, кроме 3 ед.
Вообще, форма 3 ед. (как и в аористе индикатива) обладает в презенсе и претерите конъюнктива целым рядом морфологических особенностей. В презенсе (формы типа gri или gna) целесообразно выделять нулевой лично-числовой субъектный показатель, который, однако, вызывает переход тематической гласной -e, оказывающейся в конечной позиции в словоформе, в -i (тематическая гласная -a чередованием не затрагивается). Такое решение кажется более последовательным, чем представленная в ряде традиционных описаний трактовка элемента -i в формах типа gri как личного окончания.
Несколько более сложной является проблема морфологической интерпретации формы 3 ед. претерита конъюнктива. Эта форма имеет однофонемный показатель -r (ср. весь ряд форм ед. числа претерита конъюнктива: 1 л. gre-i, 2 л. gre-i-r, 3 л. gre-r). По-видимому, наиболее адекватным решением было бы считать, что в этом случае мы имеем дело с кумулятивным выражением граммемы претерита конъюнктива и граммемы 3 ед. субъекта одним нечленимым в плане выражения показателем: замечательным образом, в парадигме претерита конъюнктива уже встречается некумулятивный нулевой показатель лица (у формы 1 ед.) и некумулятивный показатель лица -r (у формы 2 ед.)! Конечно, в качестве альтернативного решения можно было бы говорить об особом показателе 3 ед. - также нулевом (как и в других формах), но, в отличие от всех других нулевых показателей, вызывающем появление уникального суффикса претерита конъюнктива -r-. Такое решение по понятным причинам является более громоздким и искусственным.
Далее, в системе косвенных наклонений выделяется так называемый кондиционалис, морфологически образуемый присоединением префикса k(ə)- к формам презенса и претерита конъюнктива; во многих современных диалектах (и в том числе в западноармянском) именно эта форма (или ее диахронические продолжения) занимает нишу имперфективных форм индикатива. Семантически, конечно, говорить об образовании кондиционалиса "от" конъюнктива, как это делается в ряде практических грамматик, никаких специальных оснований нет: эта форма употребляется в аподосисе условных конструкций для выражения реального или гипотетического следствия, а также для выражения вероятного будущего.
Форму дебитива (типа piti gri), часто приводимую в грамматиках в качестве четвертого косвенного наклонения, мы здесь рассматривать не будем, так как ее значение сводится к объединению значения предикативной "частицы" piti и того же конъюнктива, с которым данная частица сочетается в качестве вершинного предиката: дебитивная конструкция, таким образом, практически не отличается от конструкций с глаголами волеизъявления и побуждения, также требующих оформления конъюнктивом зависимого глагола, и, как с формальной, так и с содержательной точки зрения, может быть отнесена к сфере конъюнктива.
Такова, в самых общих чертах, структура армянской глагольной парадигмы. Представляет интерес то, какие нетривиальные следствия для описания грамматической семантики армянских глагольных форм можно извлечь, анализируя некоторые формальные особенности устройства этой парадигмы. К рассуждениям на эту тему мы и переходим.

3. Аналитические и синтетические формы

Как уже было сказано, одним из основных формальных противопоставлений внутри глагольной парадигмы, сформировавшимся при переходе от среднеармянского периода к современному, является противопоставление аналитических и синтетических форм. Возникает естественный вопрос - не стоит ли за этим формальным противопоставлением, столь важным для армянской глагольной системы, и некоторого семантического различия между синтетическими и аналитическими формами? Определенная тенденция такого рода, безусловно, просматривается, но однозначно определить, какое именно семантическое противопоставление здесь выражается, не так просто.
На первый взгляд, утверждение о том, что аналитические формы связаны с индикативом, а синтетические - с косвенными наклонениями (такое или сходное утверждение, эксплицитно или, чаще, имплицитно делалось во многих традиционных описаниях), представляется близким к истине. Проблема, однако, состоит в том, что само понятие "косвенного наклонения" не обладает положительным содержанием - оно, скорее, называет класс, сформированный по отрицательному принципу. Для типологически ориентированного описания апелляция к таким "структурным" классам, вообще говоря, не очень информативна.
Попробуем взглянуть чуть пристальнее на два класса форм армянской глагольной парадигмы; их названия воспроизведены в таблице 1.
 
АНАЛИТИЧЕСКИЕ ФОРМЫ СИНТЕТИЧЕСКИЕ ФОРМЫ
   
Имперфектив (презенс и претерит) Аорист
Перфект (презенс и претерит) Императив
Результатив (презенс и претерит) Конъюнктив (презенс и претерит)
Дестинатив (презенс и претерит) Кондиционалис (презенс и претерит)
 
Таблица 1. Аналитические и синтетические формы армянского глагола
 
Система, представленная в таблице 1, достаточно интересна. Легко видеть, что разбиение на два класса не связано прямо ни с противопоставлением индикатива и косвенных наклонений (этому противоречит, с одной стороны, наличие синтетической формы аориста индикатива и, с другой стороны, наличие модального компонента у форм перфекта и особенно дестинатива), ни с противопоставлением "старых" и "новых" по происхождению форм (этому противоречит, например, аналитический характер перфекта, существовавшего уже в древнеармянский период).
Наиболее точная корреляция между противопоставлением синтетических и аналитических форм связана, по-видимому, с выражением категории времени. Именно граммемы категории времени выражаются аналитическим показателем (формами вспомогательного глагола). Соответственно, к аналитическим относятся те глагольные формы, которые допускают противопоставление по времени - можно назвать их темпорально подвижными. С другой стороны, к синтетическим относятся те глагольные формы, на которых либо противопоставление по времени вообще не определено (таковы формы косвенных наклонений, граммемы "времени" у которых, как известно, прямо не связаны с соотнесенностью с моментом речи), либо их временная референция фиксирована (таковы императив и аорист, во временном плане жестко связанные с будущим resp. прошлым). У глагольных форм с фиксированной временной референцией отсутствует самостоятельный морфологический показатель времени: временная соотнесенность выражается в них кумулятивно с аспектуальной или модальной граммемой.
Таким образом, в каком-то смысле можно говорить, что в системе армянских глагольных форм находит формальное выражение достаточно необычная категория "темпоральной подвижности". Она противопоставляет формы, допускающие в равной мере обозначение как презентных, так и претеритальных ситуаций, и формы, не допускающие смены временной референции (либо вообще не имеющие таковой). Интересно, что семантической основой для вхождения в класс темпорально подвижных форм оказывается способность обозначать презентные ситуации: если такая возможность существует, то глагольная форма имеет и претеритальную референцию (смещенную в прошлое относительно презентной); если же презентная интерпретация у формы невозможна, то, как легко убедиться, отсутствует и темпоральная подвижность. Данное свойство представляется возможным отождествить с так называемой актуальностью, т.е. способностью выражать ситуации, происходящие непосредственно в момент речи [6]. А в этом случае правило распределения синтетических и аналитических глагольных форм можно сформулировать проще: граммемы, в принципе способные обозначать актуальные ситуации, выражаются в составе аналитических форм, тогда как граммемы, по тем или иным причинам исключающие актуальную интерпретацию, выражаются в составе синтетических форм.
Хотя, подчеркнем еще раз, противопоставление темпорально подвижных (актуальных) и неактуальных глагольных форм представляется нам достаточно необычным и, так сказать, идиосинкратичным, тем не менее одна типологическая параллель здесь кажется полезной. Это глагольная категория реальности ситуации, также состоящая из двух граммем, которые принято называть "реалис" и "ирреалис". Категория реальности ситуации обычно разбивает глагольную систему на два класса форм, один из которых выражает принадлежность ситуации к реальному миру (миру происходящих актуально или произошедших в прошлом событий), тогда как другой, соответственно, отрицает эту принадлежность - подробнее см. недавний обзор исследований на эту тему в сборнике Ландер и др. (ред.) 2004 и особенно в статье Урманчиева 2004.
Противопоставление реальных и ирреальных форм может опираться на различные семантические стратегии, поэтому в разных языках объем и состав реальных и ирреальных форм могут не совпадать. Наряду с формами, интерпретация которых всегда оказывается в языках с грамматическим маркированием реальности ситуации одинаковой, существуют формы, в одних языках маркируемые как реальные, а в других - как ирреальные. Таковы, например, формы императива и хабитуалиса: в них есть признаки обоих классов ситуаций. Императив обозначает ситуацию, не принадлежащую к реальному миру, но такую, относительно которой у говорящего есть твердая уверенность в том, что ее реализация возможна и будет осуществлена в ближайший временной отрезок после момента речи. С другой стороны, хабитуалис обозначает не столько реальную ситуацию, сколько абстрактную способность или склонность субъекта к совершению действия: он выражает скорее суждение говорящего о свойствах мира, чем описание конкретной наблюдаемой ситуации в реальном мире. Подобная двойственность хорошо объясняет существование в языках мира императивов с показателем реалиса и хабитуальных форм с показателем ирреалиса (хотя встречается, разумеется, и иной тип маркирования этих форм).
В свете сказанного сопоставление выделенной нами категории "темпоральной подвижности" и категории реальности ситуации может представлять интерес, поскольку стратегии приписывания глагольным словоформам граммем этих двух категорий кажутся во многом сходными. Сходство это становится в особенности заметным, если принять во внимание роль признака актуальности в правилах выбора граммем как той, так и другой категории. Как уже было сказано, "темпорально подвижными" оказываются именно те глагольные категории, которые способны (по крайней мере, в части граммем) выражать семантику актуальности; но, с другой стороны, актуальность является одним из наиболее существенных факторов, определяющих маркирование глагольной формы как "реальной" (см. Урманчиева 2004 и Plungian 2005). Таким образом, категорию темпоральной подвижности, вообще говоря, можно рассматривать как одну из нестандартных разновидностей категории реальности ситуации - нестандартной как в плане содержания (противопоставление граммем, допускающих и не допускающих актуальное употребление), так и в плане выражения (противопоставление аналитических и синтетических форм глагола).

4. Две основы глагола

Второе противопоставление, которое обращает на себя внимание в армянской глагольной парадигме, связано с различием двух типов основ у глагольных форм. Напомним, что разные глагольные формы могут различаться не только специализированными суффиксальными или префиксальными грамматическими показателями или набором лично-числовых окончаний (т.е. показателей лица/числа субъекта), но и видом основы, к которой присоединяются указанные словоизменительные морфемы.
Традиционно в армянском принято выделять два типа спряжения - в зависимости от тематической гласной ( e- или -a-), на которую оканчивается основа глагола. Информация о типе спряжения существенна для построения целого ряда грамматических форм, которые в e-спряжении и a-спряжении образуются по-разному - как, например, императив единственного и множественного числа, результативное и перфектное деепричастия, и некоторые другие формы. В частности, тематические гласные по-разному ведут себя при присоединении суффиксов с вокалическим началом: гласный /e/ усекается, тогда как гласный /a/, как правило, требует появления консонантного наращения -ch-. В некоторых формах в разных спряжениях используются просто разные показатели: ср. императив единственного числа ktr-ir от основы ktr-e- 'резать' и императив xaġa (с нулевым показателем) от основы xaġ-a- 'играть'.
При этом внутри обоих типов спряжения дополнительно различаются "простые" основы и основы с суффиксальными "расширителями" [7]. К числу таких расширителей основы относятся следующие элементы (в скобках указана тематическая гласная, следующая непосредственно за расширителем): -n(e)-, -čh(e)-, an(a)- и -en(a)-, а также каузативный суффикс -chn(e)-. Как можно видеть, каждый расширитель однозначно определяет выбор тематического гласного, причем основы с расширителями встречаются среди глаголов обоих спряжений.
Именно основы с расширителями обладают в армянском дополнительной морфонологической особенностью: они выступают в двух вариантах, образуя так называемое "двуосновное спряжение" [8]. А именно, в формах аориста, перфекта, результатива и императива выступает вариант с чередованием, в остальных формах выступает исходный вариант (особым образом ведут себя формы причастия одновременности, о которых см. ниже). Чередование представляет собой либо простое усечение (в случае однофонемного расширителя), либо замену фонемы /n/ на фонему /r/ (в каузативном суффиксе) или на фонему /ch/ (в прочих неоднофонемных суффиксах). Ср. образование форм результативного деепричастия: ənk-n-el 'падать' ~ ənk-ac, mot-en-al 'приближаться' ~ mot-ech-ac, mot-echn-el 'приближать' ~ mot-echr-ac, и т.п.
Таким образом, у глаголов с расширителями (и у примыкающих к ним супплетивных глаголов типа dnel 'класть') выделяются две основы, распределенные в зависимости от грамматического значения соответствующей формы глагола: исходная основа сохраняется в имперфективе, дестинативе, конъюнктиве и кондиционалисе (а также в инфинитиве и в деепричастии одновременности); основа с чередованием появляется в аористе, перфекте, результативе и императиве. В семантическом отношении данное деление представляется достаточно прозрачным: оно в целом соответствует противопоставлению имперфективных и перфективных форм, т.е. форм, не выражающих resp. выражающих достижение ситуацией результата или ограниченность ситуации определенным временным интервалом.
Единственным исключением при такой трактовке может оказаться причастие одновременности (или "субъектное" причастие) с показателем -oġ: в разных спряжениях формы этого причастия образуются по разному. У всех глаголов с тематическим показателем -e- употребляется исходная основа (ср. ənk-n-oġ 'падающий'), тогда как у глаголов с тематическим показателем -a- употребляется основа с чередованием (ср. mot-ech-oġ 'приближающийся' вместо ожидаемого *mot-ena-choġ). Формы типа motechoġ, несомненно, появились под влиянием причастных форм от глаголов a-спряжения без расширителя, ср. xaġa-choġ 'играющий', где суффикс -choġ является алломорфом показателя -oġ, закономерно появляющимся после тематической гласной -a-. Тем самым, отклоняющееся поведение причастий одновременности (с семантической точки зрения, имперфективных) оказывается объяснимо морфонологической контаминацией.
В целом же можно говорить, что противопоставление двух типов основ - хотя и не вполне последовательное и не охватывающее все глагольные лексемы - выражает еще одну скрытую категорию армянского глагола - аспектуальную категорию перфективности. Граммема перфективности приписывается всем результативным формам глагола, аористу, а также императиву, что следует отметить особо. Интересной типологической чертой армянского императива оказывается его трактовка как глагольной формы, перфективной "по умолчанию". Основания для такой трактовки достаточно прозрачны: императив, будучи побуждением адресата к совершению действия, как правило, предполагает реализацию некоторой перфективной ситуации.
 
Итак, мы рассмотрели два "скрытых" семантических противопоставления в армянской глагольной системе - "скрытых" в том смысле, что у рассматриваемых категорий не существует специализированного сегментного показателя, а проявляются они в разбиении глагольных форм на определенные формальные классы.
В первом случае роль формального коррелята играет деление на синтетические и аналитические формы, которое, как мы полагаем, соответствует делению армянских глагольных форм на "темпорально подвижные", т.е. способные выражать противопоставление презенса и претерита, и такие, которые либо вовсе не выражают категорию времени, либо не противопоставляют разные граммемы времени. Типологически, категория темпоральной подвижности представляется достаточно своеобразной; с нашей точки зрения, существует определенная близость этой категории к категории реальности ситуации (с граммемами реалиса и ирреалиса).
Во втором случае роль формального коррелята играет представленное у глаголов с расширителями основы противопоставление исходной основы и основы с чередованием. Наличие чередования обусловлено определенными граммемами в составе глагольной словоформы; тем самым, и в этом случае имеет место некоторое содержательное деление глагольных форм. С нашей точки зрения, выбор основы с чередованием недвусмысленно указывает на перфективную семантику словоформы, и можно говорить об особом аспектуальном противопоставлении перфективных и имперфективных классов форм в армянском.
Как представляется, анализ противопоставлений такого типа полезен не только для более глубокого понимания природы грамматических оппозиций в армянском языке, но и для построении общей типологии глагольных систем.
 

Примечания

1. Настоящее исследование выполнено при поддержке гранта РГНФ 04-04-00111а "Типология глагольных систем".

2. Ср.: "Excepting the aorist, none of the classical formation remained in place" [Vaux 1998]. Такой тип эволюции презентных и претеритных форм индикатива считается типологически распространенным. Он достаточно подробно рассматривается в исследовании Bybee et al. 1994: 230-236 (где упоминаются, в том числе, и факты армянского языка). Как полагают исследователи, неиндикативные значения развиваются у форм индикатива на базе их употреблений в придаточных предложениях с модальной семантикой.

3. В качестве параллели можно привести, например, современный баскский язык, в котором синтетическим спряжением обладают лишь несколько частотных глаголов (в том числе вспомогательные), а все остальные глаголы образуют аналитическую парадигму. В ареальном плане может заслуживать внимания сопоставление с современной персидской системой, где суженным набором форм (отличающихся от основного массива также особенностями грамматического значения) обладает небольшая группа стативных глаголов типа 'лежать', 'стоять', 'сидеть' (подробнее см., например, Рубинчик 2001: 233-234).

4. Отдельного рассмотрения заслуживают формы прошедшего времени перфекта (типа grel ēr) - так называемый плюсквамперфект, обладающий самостоятельным кругом употреблений, во многом отличных от презентного перфекта; см. предварительный анализ в Козинцева 1998; ср. также Сичинава 2005.

5. Особые морфонологические явления перед нулевым показателем 3 л. ед. ч. субъекта свойственны и другим формам армянского глагола (например, в конъюнктиве, см. ниже), так что такое поведение суффиксальной морфемы не уникально.

6. Термин актуальность нередко используется и в ином значении - для передачи способности глагольной формы выражать отнесенность ситуации к некоторому определенному временному интервалу (не обязательно включающему момент речи); в этом значении, однако, более предпочтителен термин временнáя локализованность (ср. Булыгина 1982/1997: 49-58, Падучева 1996: 28-30; Козинцева 1991 и др.). Временной локализованностью (в отличие от "актуальности" в нашем понимании) обладает, например, армянский аорист.

7. Термин "расширитель основы" предпочтительнее термина "суффикс", потому что этим элементам далеко не всегда можно приписать самостоятельное значение (хотя к числу расширителей относятся, например, и каузативные суффиксы); кроме того, не все вообще глагольные суффиксы влияют на тип спряжения. С точки зрения морфологической теории, адекватнее всего рассматривать расширители армянской глагольной основы в общем случае как субморфы (о понятии субморфа см. подробнее, например, Плунгян 2000: 46-53).

8. Двуосновное спряжение имеется также у ряда неправильных глаголов, основы которых связаны нерегулярными чередованиями или супплетивны: ta- / tve- 'давать', dne- / dre- 'класть', ga- / ek- 'приходить', line- / eġe- 'быть' и др.

Литература

Булыгина, Т. В. 1982/1997. К построению типологии предикатов в русском языке // Т. В. Булыгина и А. Д. Шмелев. Языковая концептуализация мира. М.: ШЯРК, 45-125.
Козинцева, Н. А. 1983. Результатив, пассив и перфект в армянском языке // В. П. Недялков (ред.). Типология результативных конструкций. Л.: Наука, 204-216.
Козинцева, Н. А. 1991. Временная локализованность действия и ее связи с аспектуальными, модальными и таксисными значениями. Л.: Наука.
Козинцева, Н. А. 1996. Взаимодействие перфекта с семантическими и грамматическими категориями в высказываниях современного армянского языка // А. В. Бондарко (ред.). Межкатегориальные связи в грамматике. СПб: Д. Буланин, 79-106.
Козинцева, Н. А. 1998. Плюсквамперфект в армянском языке // М. Ю. Черткова (ред.). Типология вида: проблемы, поиски, решения. М.: Языки русской культуры, 207-219.
Ландер, Ю. А. и др. (ред.). 2004. Исследования по теории грамматики, вып. 3: Ирреалис и ирреальность. М.: Гнозис.
Маслова, Е.С. 2004. К типологии проспектива: категория провиденциалиса в юкагирских языках // Ландер и др. (ред.), 212-225.
Падучева, Е. В. 1996. Семантические исследования. М.: ШЯРК.
Плунгян, В. А. 2000. Общая морфология: введение в проблематику. М.: УРСС.
Плунгян, В. А.; Урманчиева, А. Ю. 2004. "Линейные" глагольные системы: к постановке проблемы // М.В. Пименова (ред.). Грамматические категории и единицы: Сб. научных статей к 75-летию А. Б. Копелиовича. Владимир: ВГПУ, 121-138.
Рубинчик, Ю. А. 2001. Грамматика современного персидского литературного языка. М.: Вост. литература.
Сичинава, Д. В. 2005. Типология глагольных систем с синонимией базовых элементов парадигмы. Дисс. … канд. филол. наук. М., МГУ им. М. В. Ломоносова.
Урманчиева, А. Ю. 2004. Седьмое доказательство реальности ирреалиса // Ландер и др. (ред.), 28-74.
Храковский, В. С. 1990. Взаимодействие грамматических категорий глагола: опыт анализа // Вопросы языкознания, 1990, № 5, 18-36.
Храковский, В. С. 1996. Грамматические категории глагола (опыт теории взаимодействия) // А. В. Бондарко (ред.). Межкатегориальные связи в грамматике. СПб: Д. Буланин, 22-42.

Bentolila, Fernand. (éd.). 1998. Systèmes verbaux. Louvain-la-Neuve: Peeters.
Bybee, Joan et al. 1994. The evolution of grammar: Tense, aspect, and modality in the languages of the world. Chicago: The U. of Chicago Press.
Donabédian, Anaid. 1996. Pour une interprétation des différentes valeurs du médiatif en arménien occidental // Z. Guentchéva (éd.). L'énonciation médiatisée. Louvain: Peeters, 87-108.
Donabédian, Anaid. 2001. Towards a semasiological account of evidentials: an enunciative approach of -er in Modern Western Armenian // Journal of pragmatics, 33.3, 421-442.
Kozintseva, Natalia A. 1995a. Modern Eastern Armenian. München: LINCOM Europa.
Kozintseva, Natalia A. 1995b. The tense system of Modern Eastern Armenian // R. Thieroff (ed.). Tense systems in European languages, II. Tübingen: Niemeyer, 277-297.
Kozintseva, Natalia A. 2000. Perfect forms as a means of expressing evidentiality in Armenian // L. Johanson; B. Utas (eds.). Evidentials: Turkic, Iranian and neighbouring languages. Berlin: Mouton de Gruyter, 401-417.
Minassian, Martiros. 1980. Grammaire d'Arménien Oriental. Delmar, New York: Caravan Books.
Plungian, Vladimir A. 2005. Irrealis and modality in Russian and in typological perspective // B. Hansen; P. Karlik (eds.). Modality in Slavonic languages: New perspectives. München: Sagner, 187-198.
Smith, Carlota. 1992. The parameter of aspect. Dordrecht: Kluwer.
Thieroff, Rolf. 1994. Inherent verb categories and categorizations in European languages // R. Thieroff; J. Ballweg (eds.). Tense systems in European languages. Tübingen: Niemeyer, 3-45.
Thieroff, Rolf. 1995. More on inherent verb categories in European languages // R. Thieroff (ed.). 1995. Tense systems in European languages, II. Tübingen: Niemeyer, 1-36.
Vaux, Bert. 1998. The phonology of Armenian. Oxford: Clarendon Press.

Абраамян, А.А. 1962. Глагол в современном армянском языке. Ереван (на арм. яз.).
Абраамян, С. Г.; Парнасян, Н. А.; Оганян, А. А. 1974. Современный армянский язык. Т. 2: Морфология. Ереван (на арм. яз.).
Агаян, Э.Б. 1967. Склонение и спряжение в современном армянском языке. Ереван (на арм. яз.).

Источник текста - страничка В.А. Плунгяна на сайте Отделения теоретической и прикладной лингвистики Филологического факультета МГУ.