Толстая - Категория родства в этнолингвистической перспективе

Следите за нашими новостями!

Philology.ru - Русский филологический портал

С. М. Толстая

КАТЕГОРИЯ РОДСТВА В ЭТНОЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ

(Категория родства в языке и культуре. - М., 2009. - С. 7-22)

Категория родства в разных ее аспектах может быть объектом изучения разных наук: биологии (генетики), социологии, генеалогии, этнографии, культурологии, лингвистики. В данном случае нас в первую очередь будут интересовать этнокультурные и этнолингвистические аспекты, т. е. не столько структура общества и характер родственных связей и отношений у славян как таковые, сколько их культурное осмысление, их ритуальное оформление, их содержание и оценка, их место в том, что принято называть традиционной картиной мира. Языковые данные в изучении родства, как известно, имеют первостепенное значение. Представления о древнейшей общественной структуре индоевропейцев и, в частности, утвердившийся после (и под влиянием) классических работ Б. Дельбрюка и О. Шрадера тезис, согласно которому индоевропейцы не знали матриархата, базировались почти исключительно на языковых свидетельствах (анализе терминологии родства). На фоне развитой системы терминов родственников мужа с точки зрения жены фактически отсутствуют общие для индоевропейских языков, исконные названия для родственников жены. Это же представление о социальной структуре индоевропейцев мы находим в современных исследованиях (см. Бенвенист 1970/1995; Гамкрелидзе и Иванов 1984). При этом все данные (как языковые, так и этнографические) об особом и главенствующем положении женщины, отраженном в отдельных индоевропейских, в том числе (в некоторых отношениях даже прежде всего) в славянских языках и традициях, трактовались как доиндоевропейское (субстратное) наследие. Против такого представления решительно выступил более полувека тому назад А. В. Исаченко, который, основываясь на тех же лингвистических данных, пришел к противоположному выводу: «Общность индоевропейских языков восходит к периоду родового строя, но не в его позднейшей, патриархальной форме, как это думают некоторые лингвисты, а к более древней его форме, к так называемому матриархату. Ведь только при матриархате могли существовать те общественные отношения, которые объясняют многочисленные сдвиги в древнейших пластах основного словарного фонда индоевропейских языков, в частности в родственной терминологии» (Исаченко 1953/1976: 96).

Позицию А. В. Исаченко принципиально поддержал О. Н. Трубачев в своем фундаментальном исследовании истории славянских терминов родства (1959), первом труде на эту тему после пионерской (но, естественно, уже устаревшей) работы П. А. Лавровского (1867/2005). Два основополагающих принципа труда О. Н. Трубачева для нас особенно важны: это историзм, т. е. учет исторической эволюции системы родства и признание непервичности реконструированного на основании лингвистических данных состояния, и комплексность подхода, т. е. отказ от чисто «филологической» концепции индоевропейских древностей. Основную линию развития системы обозначения родства О. Н. Трубачев сформулировал следующим образом: «Описательная система сменила классификаторскую у индоевропейцев, судя по всему, в глубокой древности, и, говоря о славянской терминологии родства, мы понимаем, насколько она далека от классификаторской системы родства, от матриархата в целом. Но в материальном отношении основные славянские названия являются непрерывным продолжением тех индоевропейских, которые порождены древнейшей эпохой» (Трубачев 1959: 14). Хотя исследование Трубачева решало сугубо этимологические задачи, в нем большое внимание уделено экстраязыковым данным (особенно мифологии). Можно думать, что более широкое привлечение этнографических и фольклорных источников, в том числе появившихся после выхода в свет книги Трубачева, во многих случаях может подкрепить или уточнить его аргументацию и выводы (достаточно сослаться на роль свекрови в славянском свадебном обряде при полной затушеванности роли свекра или на роль женщины в ритуалах заключения искусственного родства, о чем ниже).

С этнолингвистической точки зрения изучение категории родства может иметь два главных плана. Первый и основной, при котором нас будут интересовать, условно говоря, формы выражения этой категории и те смыслы, которые за ними скрываются. Речь должна идти о трояких формах выражения: это, во-первых, языковые формы (не только номенклатура родства, но вообще вся лексика и фразеология, относящаяся к родству, его структуре, родственным связям, их иерархии и оценке - это в целом вполне традиционный аспект, но изученный еще далеко не полно), во-вторых, фольклорные формы (мотивы и сюжеты, связанные с отношениями родства, их состав и структура, их символика и функции и т. п.), и в-третьих, ритуальные формы (обряды установления родства или изменения родственных отношений, их типология и функции). Наконец, на основании всех перечисленных данных должна быть реконструирована общая семантика, символика и аксиология родства.

Второй план (пока еще слабо разработанный) - это изучение категории родства не со стороны формы выражения, а со стороны, так сказать, функцональной, изучение родства как формы выражения других смыслов (не отношений родства), т. е. подход к категории родства как к коду или семантической модели, используемым в языке и культуре. Сюда могут относиться вторичные значения терминов (или шире - лексики) родства, используемые системно в языковой номинации различных объектов и целых классов объектов, а также мотивы родства, метафоры семьи и родственных отношений, присутствующие в текстах фольклора, обрядах и верованиях. В обоих случаях (идем ли мы от форм, видов родственных отношений, ритуалов, связанных с родством, или от «языка» родства как кода) мы можем получить информацию о содержательной стороне самого концепта родства, его релевантных параметрах и характеристиках, его оценке в сознании носителей традиционной культуры.

Лексика и терминология родства в славянских языках принадлежат к древнейшему общеславянскому (а ядро - к индоевропейскому) фонду и демонстрируют не только сложность и разветвленность традиционной системы родственных отношений (степень сложности различна в разных традициях), но и характерные для славян способы их осмысления. Кроме номенклатуры родства, наиболее изученной в лингвистическом и этнографическом отношении [1], особого внимания с этнолингвистической точки зрения заслуживает лексика, относящаяся не к «персонажам» родства, а к самому родству как концепту и семантической категории. Общее понятие родства и главные формы родовой организации обозначаются словом род (*rod-), известным всем славянским языкам и этимологически связанным с семантикой роста (Трубачев 1959: 152-153). Ключевой для концепта родства термин, таким образом, отсылает к идее рождения, т. е. является, по словам О. Н. Трубачева, «типично женским термином» и подтверждает сформулированный А. В. Исаченко «гиноцентрический принцип» индоевропейской терминологии родства (Исаченко 1953/1976: 78); к той же семантике рождения восходит и другой социальный термин - племя (от не сохранившегося в славянском глагола *pel-/*ple- ‘производить, рождать’) (Трубачев 1959: 163-164).

Отношения родства могут иметь в славянских языках также много других (непрямых, метонимических и метафорических) обозначений, из которых самыми регулярными являются соматизмы (лексика частей тела и телесных субстанций) и фитонимы (названия растений); обе эти группы терминов подробно анализируются в работах М. Белетич (Бjелетић 1996; 1999). Связь понятий родства с этими двумя лексическими сферами неслучайна, она отражает в первом случае антропоцентризм традиционной картины мира, выражающей социальные понятия на языке человеческого тела; во втором - «биологизм», обращение к растительному (вегетативному) коду для обозначения социальных отношений.

К наиболее универсальным относится обозначение родства посредством слова кровь: рус. кровное родство, кровный родственник, кровь от крови 'родное дитя', единокровный, кровь 'род, племя, поколение' (Даль); бел. кроў 'кровное родство', креўнi ‘родственники’, пол. krewny ‘родственник’, серб. мушка крв, дебела крв 'родство по отцу', женска крв, танка крв 'родство по матери', девета крв 'дальнее родство', туђа крв 'чужой, не родной' и т. д. Исконно кровь соотносилась лишь с родством по отцовской линии, ср. рус. единокровный (о детях, имеющих общего отца) и единоутробный (о детях, имеющих общую мать), серб. род по крви и по млеку 'родство по отцу и по матери' (ср. рус. кровь с молоком о здоровом, цветущем человеке).

Общее значение родства могут иметь также слова кость (рус. кость от кости, кость от костей 'о кровном родстве', др.-рус. кость 'род, племя', серб. кост 'порода, потомство', туђа кост 'лицо, не связанное кровным родством', пол. z krwi i kości ‘исконный, родной’ и т. п.), колено (ст.-слав. колѣно 'племя, поколение', рус. колено 'степень родства': диал. первое колено 'ближайшие родственники', второе, третье колено 'двоюродные и более дальние', серб. мушко колено 'мужская линия родства', женско колено 'женская линия родства'); семя (рус. семя 'потомство': Каково семя, таково и племя; серб. семе 'потомство, род': герцегов. Кућу држи сљеме, а фамилију сјеме); плоть (др.-рус. плъть 'род, родство, потомство', рус. плоть от плоти, плоть и кровь, серб. син по пути 'сын по плоти, родной сын'), сердце (серб. срце 'потомство, дети', деца од срца 'родные дети', без срца 'о бездетной матери'), жила (рус. диал. каргопол. жила 'семья, род': Вот такая купеческая жила и кончилася (СРГК 2: 61); серб. жила 'происхождение, род', макед. диал. ена жила сне 'мы одной жилы, т. е. родные'), реже мясо, пуп, чрево (рус. диал. черёво, бел. черёвы 'дети', серб. трбух, трбук 'потомство'), бедро, серб. поjас.

Растительный код родства представлен номинациями, относящимися к линиям и степеням родства, за которыми стоит образ родословного древа: рус. ветвь, плод, семя, диал. куст (о большом потомстве: У нее куст робят - СРНГ 16: 160), пол. gałąź 'боковая линия рода, племени', серб. грана (породична грана 'семейная ветвь') и лоза (узлазна лоза 'восходящая линия родства', бочна лоза 'боковая линия', силазна лоза 'нисходящая линия', мушка лоза 'мужская линия', женска лоза 'женская линия'). Ряд слов, такие как семя, плод, колено, являются общими для анатомического и вегетативного кода. Растительный код широко используется также в южнославянских именованиях (вокативах), которыми пользуются замужние женщины при обращении к родственникам мужа: серб. невен (ноготки), jагодица (земляника), ружа (роза), смиље (бессмертник), болг. калина, малина и т. п.

Для реконструкции концепта родства и его релевантных признаков в традиционной культуре существенны не только способы его обозначения в языке (состав и соотношение терминов родства и семантическая характеристика «ключевых» слов всего дискурса родства), но и вся семантическая история лексики родства, в том числе и не номенклатурные значения слов этого круга (включая вторичные), выступающие в качестве одного из наиболее продуктивных средств номинации (наряду, например, с анатомической лексикой) и широко используемые для обозначения самых разных объектов и отношений действительности (явлений природы, артефактов, предметов одежды, пищи, утвари, инструментов) в качестве своего рода системной метафоры в языке (этому посвящена статья Е. Л. Березович в настоящем сборнике). Эта функция лексики родства обусловлена общим «релятивным» характером ее семантики, позволяющим трактовать парность, близость, смежность или иерархию любых объектов в терминах «человеческих» отношений родства («вертикальных» или «горизонтальных»).

При этом универсальной и прототипической моделью таких отношений служит семья как минимальная социальная структура, основанная на родственной связи. Однако и семантические свойства отдельных терминов родства, так же как их история и этимология, могут быть весьма показательными в этнокультурном плане (ср. многозначность таких семантически соотносительных слов, как баба и дед, символизирующих бинаризм женского и мужского начала и вместе с тем, благодаря своей позиции в системе родства, получающих общее значение «предков», или этимологию слова брат, демонстрирующую обратный путь развития от социального понятия и термина к родственному, и т. п.).

Тенденция к расширению понятия родства характерна не только для языка, но и для культуры, где мы можем наблюдать распространение этой категории за пределы собственно родственных отношений, определяемых связью людей по рождению, и формирование целой системы видов родства, в разной степени и в разных направлениях отступающих от прототипической модели генетического родства.

Кровное родство считается самым важным (эталонным) видом родства, родством в прямом, узком или собственном смысле слова; по отношению к нему в первую очередь формулируются регламентации поведения, на него ориентируются нормы, относящиеся ко всем другим видам родства. Лица, связанные кровным родством (прежде всего по мужской линии), как правило, носят общую фамилию (патроним), исповедуют одну веру (у сербов обычно имеют также одного родового патрона и празднуют одну «славу»); между ними исключаются брачные отношения до определенного колена (например, у семейских Забайкалья - до восьмого колена, у болгар еще в XX в. - до четвертого колена).

Менее строги ограничения на браки между родственниками по материнской линии и между свойственниками (родственниками по брачной связи). Термины, используемые для их обозначения сербами (ср. серб. род по млеку, сродници по млеку, своjта по млеку, по танкоj линиjи, по танкоj крви ‘родственники по материнской линии’ и род по крви, по дебелоj крви ‘родственники по отцовской линии’ т. п.), свидетельствуют о их более низком статусе по сравнению с кровным родством. Про женщину, вышедшую замуж, сербы говорили, что она теперь имеет и род (родительскую семью) и дом (новую семью мужа), ее дети не считались кровными родственниками членов отцовской семьи.

О неодинаковой трактовке и оценке родства по мужской и женской линии свидетельствуют сохраняющиеся в ряде языков различия в номинации родственников, занимающих равное положение в структуре родственных отношений (по вертикали и горизонтали). Например, у сербов по-разному называются брат отца и брат матери (стриц и уjак) в соответствии с русским единым термином дядя, сын брата и сын сестры (братан, братанац и т. п. и - сестрић, сестричин и т. п.) при рус. племянник в обоих случаях, дочь брата и дочь сестры (братана, братаница и т. п. и сестрана, сестричана и т. п.) при рус. племянница в обоих случаях и т. п.; в Герцеговине бабку по отцу (мать отца) называют велика баба, а бабку по матери - мала баба; в некоторых болгарских диалектах различаются названия тетки по отцу (сестры отца) и по матери (соответственно леля и тетка) при русском тётка (тётя) и т. д. Общая тенденция, характерная для всех традиций, состоит в постепенном упрощении терминологической системы родства, утрате многих различий (особенно для дальнего родства) по мере того, как снижается социальное значение самих родственных отношений за пределами семьи (ср. в русском языке постепенное вытеснение терминов деверь, шурин, сноха, золовка и др.).

На модель кровного родства и свойства ориентированы в традиционном социуме разнообразные виды и формы вторичного - искусственного и ритуального родства. Они имеют в принципе те же социальные функции и накладывают те же ограничения на брачные связи, что и кровное родство и свойство, и отличаются от последних лишь своей «искусственностью», отсутствием генетической основы, меньшей категоричностью и разной степенью укорененности в разных традициях. Вторичные виды родства наиболее полно и ярко представлены у южных славян, прежде всего в Сербии и Черногории, где до последнего времени сохранялась наиболее разветвленная система значимых родственных связей и соответствующих терминов родства.

Молочное родство (серб. сродство по млеку, болг. побратимство по млеку), т. е. родственная связь между ребенком и его кормилицей (серб. задојља, задојна баба, помајка, полумајка, мајка по млеку) и между детьми, вскормленными одной матерью (серб. једнодојчад, браћа/сестре по млеку, мали брат/сестра, побратими, полубрат/полусестра), не будучи родством в прямом смысле слова, тем не менее могло охраняться теми же запретами и предписаниями, что и кровное родство, и исключать браки между молочными братьями и сестрами и часто даже между их детьми (по отношению к кормилице дети, сосавшие ее грудь, сохраняют почтение всю жизнь, а семьи детей и их кормилицы считаются родственниками). Этот вид родства известен на Балканах (прежде всего в Боснии и Герцеговине, в Сербии и Македонии, отчасти в Хорватии, но не в Словении) и особенно почитается у мусульман. Значение этой формы родства связано с распространением во многих балканских областях обычая, согласно которому новорожденного ребенка первый раз должна приложить к груди не мать, а другая кормящая женщина, имеющая младенца того же пола, часто цыганка (особенно, если у матери «не держались» дети).

У всех славян главным и наиболее почитаемым видом ритуального родства считается духовное родство (крестильное родство, кумовство), налагающее на восприемника ответственность за судьбу и нравственный облик своего крестника, который в свою очередь всю жизнь воспринимает своих крестных родителей как самых главных и авторитетных родственников (нередко ставит их выше родителей). Этот вид родства (серб. сродство по Богу) исключает брачные связи между любыми членами обеих семей. Иногда у православных южных славян браки запрещались и между теми, кого крестил один и тот же кум (они считались родственниками по куму), и даже между представителями тех семей (родов), которые празднуют одну «славу» (родство по святому). В некоторых регионах Сербии и Македонии все жители одного села считали себя родственниками, они вели совместное хозяйство, общую религиозную жизнь, общего святого покровителя, обычно праздновали одну «славу», у них была одна церковь, одно кладбище и т. д.; в таких селах старались не заключать браков внутри своего сельского сообщества. Нередко считались родственниками «однодневники» и «одномесячники», т. е. дети, рожденные в один месяц или в один день недели; их связь трактовалась как физиологическое единство (смерть или болезнь одного грозила смертью или болезнью другому) и общность судьбы. См. подробнее (Толстой 2003).

У сербов и болгар большое значение придавалось также «венчальному кумовству» (серб. венчано кумство), т. е. отношениям между молодоженами и их «кумовьями» в свадебном обряде; такое «родство» тоже считалось препятствием для брака. Еще один вид ритуального родства, известный у сербов, - шишано или стрижено кумство, связывающее ребенка с тем, кто совершал первую, ритуальную стрижку волос ребенка (обычно в первую годовщину его рождения).

Одним из самых почитаемых видов ритуального родства было побратимство (посестримство), предполагавшее те же отношения между побратимами и их семьями, что и в случае кровного родства (символически это выражалось в ритуале: побратимы прокалывали или надрезали пальцы и слизывали капли крови друг у друга). Побратимство заключалось с разными целями. В одном случае оно должно было восполнить недостающие в реальной родственной системе звенья, например, девушка, не имеющая брата, могла заключать побратимство с парнем, который принимал на себя всю ответственность за сестру и все ритуальные роли (в частности в свадебном обряде), положенные брату. Побратимство могло быть и добровольным актом изъявления и закрепления дружественных отношений, обычно между лицами одного пола. Иногда побратимство, как и кумление, становилось календарным обрядом. Подробнее см. (Толстая 2000).

Еще один ритуал заключения родства - усыновление, сохраняющее свое значение до наших дней. Однако в традициях южных славян он имел особый смысл. Если для нас усыновление - акт, совершаемый прежде всего в интересах ребенка, лишившегося попечения родителей, то у южных славян в прошлом усыновление часто происходило в интересах усыновителя - когда в семье не было детей или не было детей мужского пола, не было наследников, тогда усыновляли ребенка, который становился членом семьи, попечителем приемных родителей и их наследником, он принимал фамилию новых родителей и терял свою связь с прежними родителями, свои права и обязанности по отношению к ним. Иногда, если в семье умирал ребенок, родители усыновляли чужого ребенка (ровесника), отдавали ему одежду и другие вещи покойного ребенка - ради того, чтобы облегчить участь умершего, обеспечить ему «побратима», а если остались в живых сестра или брат умершего, усыновленный становился побратимом им (Филиповић 1991: 393). О болгарских ритуальных формах усыновления см. (Цанева 1994); о современных обычаях и нормах усыновления у болгар см. статью В. Николовой в настоящем сборнике.

Аксиология родства. В языке и народной культуре родство, трактуемое в связи с ключевыми понятиями жизненной силы, роста, воспроизводства (ср. родить, рожать, урожай), относится к высшим ценностям и охраняется системой предписаний и запретов, в том числе обычным правом (см. статьи древнейших славянских юридических сводов, как Русская Правда, Винодольский закон и др.). Нарушение «родового закона» (прежде всего запрета на брак между кровными родственниками) расценивалось как великий грех и каралось как христианским, так и мифологическим судом. Утверждение экзогамии в народном сознании ассоциируется с концом неправедных баснословных времен и началом «правильного» исторического времени. По верованиям западных белорусов, «З пачатку сьвета жылi сабе сваякi з сваякамi, руодные сёстры з брацьмi, дочкi з бацькамi сваiмi, або мацi з сынамi, або кумы з кумамi i нi ведалi цi гэто гриех. Тады iх Буог за кару пачаў каменьмi перэварачаць…Ад тае пары людзi пачалi Бога слухаць i сталi жанiцьсе чужые з чужаньцамi» (Federowski 1897: 209). В русских духовных стихах молодец исповедуется земле в своих грехах: «Я бранил отца с родной матерью… Уж я жил с кумою хрестовою… Я убил в поле братика хрестового…» (Федотов 1991: 75).

Символика ритуалов родства. Существует несколько устойчивых ритуальных символов, используемых при заключении искусственного родства. В случае побратимства это одевание побратимов в одну рубаху; опоясывание побратимов одним поясом, одевание в одну большую рубаху; целование; совместная еда и питье; укладывание в одну постель; обмен символическими предметами (крестами, особыми букетиками, монетами, предметами одежды) и т. п. При усыновлении: пропускание ребенка через рубаху мачехи (реже отчима); в случае более взрослых детей - укрывание их рубахой, что имитирует акт рождения (вторичное рождение); символическое закармливание пасынка грудью (прикосновение к груди); пропускание ребенка между ног или прикосновение к нему ногой отца на пороге; прикосновение рукой к голове ребенка; переодевание ребенка в одежды, подаренные приемными родителями (ср. серб. термин сродство по облачењу ‘родство по одежде’); опоясывание ребенка и усыновителя одним поясом; у македонцев взвешивание ребенка и закапывание во дворе камня такого же веса (если родство разрывается, усыновитель, отпуская пасынка, возвращает ему «человеческое мясо» весом в разницу между начальным и конечным весом); перемена имени усыновленному и др. Часто ритуальный акт сопровождался вербальными формулами (например, словами «Ты мой сын» или «Сегодня ты мой сын, сегодня я тебя родил!») или ритуальным диалогом между участниками. Все эти формы выражают два главных смысла, определяющих концепт родства: единство (объединение, отождествление) и символическое рождение, т. е. утверждение генетической связи (символизируемой также прямым использованием крови в обрядах побратимства).

Функции родства. Каждый человек с самого своего рождения оказывается многозначным (многовекторным) «субъектом родства», будучи включенным в сложную сеть родственных отношений, становясь сыном, внуком, племянником, братом и т. д. других членов клана родственников. Эта сеть, однако, не остается неизменной и трансформируется с каждым новым событием рождения, заключения брака, смерти, происходящим с любым из членов родственной системы, соответственно чему меняется сеть связей и набор «родственных статусов» каждого индивидуума. В семейных обрядах за каждым членом родственного клана закреплены особые ритуальные роли (ср. функции брата невесты, ее крестного отца, матери жениха в свадебном обряде, отца и крестных родителей - в родинном обряде, дочери - в погребальном обряде, запрет родственникам обмывать покойника и т. д.); их характер, связанные с ними предписания и запреты могут быть предметом специального анализа. В особенности это значимо для свадебного обряда, содержанием, целью и результатом которого является создание новых отношений родства и преобразование всей системы родственных связей (см. статьи А. В. Гуры и Е. С. Узеневой в этом сборнике). Категория родства релевантна и для сферы верований, мифологии и магии: с одной стороны, самим мифологическим персонажам приписываются родственные связи (см. статьи Р. Попова и К. А. Климовой), с другой - их взаимоотношения с людьми зависят от отношений родства (см. статью Л. Н. Виноградовой); по некоторым болгарским верованиям, магическая способность лечения заговорами может быть передана только «по прямой крови», т. е. дочери или внучке (по сербским представлениям, также снохе).

Высокой духовной и социальной ценностью кровнородственных связей объясняется столь развитый институт вторичного (сознательно заключаемого, ритуального) родства, расширяющий и подкрепляющий связи между людьми, предоставляющий дополнительные гарантии безопасности и поддержки человека в перипетиях жизни. Заключение родственных отношений часто имело (помимо социально-юридических) функцию оберега и применялось в качестве защитного, останавливающего или умилостивительного средства. У южных славян в семьях, где «не держались дети», для защиты новорожденного от смерти совершался ритуал символической продажи ребенка в семью, где дети были здоровы; в этом случае между двумя семьями устанавливались отношения, аналогичные кровному родству. Тот же смысл могло иметь усыновление ребенка (например, когда в семье не держались дети). Родственными становились и семьи, примирившиеся после кровной мести: примирение предполагало ритуальное заключение родства (кумовства), которое становилось гарантией мира между семьями (родами). В Метохии убийце связывали руки сзади и приводили в дом убитого, где в знак примирения хозяин развязывал ему руки, после чего для закрепления мира они должны были стать кумовьями: хозяин крестил детей убийцы (Вукановић 2001: 195). В случае смерти или опасной болезни одного из «однодневников» или «одномесячников» для защиты другого ему подбирали нового «родственника», называя его «братом (или сестрой) по Богу»; символическим родственником «снабжали» и умершего, для чего ему в гроб клали носок живого брата, наполненный могильной землей, или камень (подробнее см. Толстой 2003: 289).

В заговорах известен мотив заключения родства (побратимства, кумовства) с деревьями и мифологическими персонажами ради избавления ребенка от бессонницы, ср. полес.: «Добрый вечер тобе, деду, посватаемось, побратаемось, у мине донька, у вас сынок, возьми своему сыночку крикушечки и плакушечки, а моей дочци спокоенько и гуляенько и на тело прибываенько» (ПЗ: 47). В сербских заговорах и заклинаниях сестрами и «братьями по Богу» называют тех, от кого ожидают помощи: «О земљице, по Богу сестрице, дај ми твоје ширине а ево моје ужине» [О землица, по Богу сестрица, дай мне твоей ширины, а тебе вот моя ужина] (заклинание роженицы - Раденковић 1982: 299). В Черногории (племя кучи) «кумились» с мышью, змеей, волком, лисицей с целью защиты от этих животных (Ђорђевић 1: 306). «Парадигмы родства», наряду с другими перечнями, могут использоваться в магических целях для «полного» уничтожения опасности: «Сапалих ти децу, сапалих ти бабу… оца… маjку… стрица… стрину… тецу… тетку… уйку… уjну… кума… куму… брата… снаху… сестру… зета… сапалих те, спржих те, изгорех те, сагорех те; сагорех ти сав род» [Сжег твою бабку… отца… мать… и т. д.; сжег тебя, сжег весь твой род ] (Раденковић 1982: № 94). Подробнее о функциях терминов и мотивов родства в заговорах см. статью Т. А. Агапкиной в настоящем сборнике.

В культурных текстах семейно-родовые отношения выступают как продуктивная семантическая модель. Метафора семьи и семейно-родственных отношений используется в номинации церковных и государственных реалий (ср. вдовствующая кафедра; отец, брат, сестра в церковном и монастырском узусе и т. п.). На языке родства выражаются некоторые календарные понятия, ср. полес. хрононимы Миколин батько, Васильев батько, Петров батько и т. п. (Толстая 2005: 385-390), макед. Дядо Божиќ, Дядо Великден и т. п.; они находят поддержку в верованиях о родственных и семейных связях отдельных праздников и дней. Образ (метафора) семьи часто используется в загадках и других фольклорных текстах, ср. серб загадку: «Коло води мајка са два сина и једном ћерком, један синак цвеће носи, други жито вуче, ћерка воду точи, а мајка воду лева» [Водит хоровод мать с двумя сыновьями и одной дочкой, один сынок цветы носит, другой жито тащит, дочка воду наливает, а мать сливает] (отгадка - времена года) (Бован 1979: 84).

В разных жанрах фольклора (эпосе, сказках, обрядовых песнях, заговорах и т. д.) мотив родства персонажей играет чрезвычайно важную роль, термины родства наделяются дополнительными смыслами и коннотациями, а во многих случаях, особенно в эпических балладах и песнях, отношения родства становятся главной темой повествования и источником основной коллизии, ср. хотя бы такие общеславянские балладные мотивы, как инцест брата и сестры (матери и сына), побратимство, неверная жена, мать
и дочь, отец и дочь, свекровь и невестка, теща в плену у зятя, освобождение сестры из плена, братья-разбойники и плененная сестра, поединок братьев, злая сестра (убивает брата в угоду возлюбленному), сватовство и женитьба героя и многие другие (см. Смирнов 1974: 113-138; Krstić 1984: 172-231). Однако сравнительно редко мотив родства, его сюжетные функции и его трактовка становятся предметом специального анализа (ср., например, Невская 1984; Katičić 1990).

Таким образом, категория родства имеет не только биологическое, социальное, психологическое, ритуальное, языковое, литературное измерение, но и мифологическое содержание и магические функции поддержания жизни, устойчивости и безопасности людей в этом мире. Некоторые из обширного спектра параметров и характеристик этого фундаментального концепта попытались раскрыть авторы статей, публикуемых в настоящей книге.

Примечания

1. Помимо книги О. Н. Трубачева (1959) и работы В. Шаура (Šaur 1975), посвященных общеславянской терминологии родства, существует несколько обобщающих исследований или сводок терминологии родства разных славянских традиций: украинской (Бурячок 1961), польской (Szymczak 1966), сербской (Ракић 1991), хорватской (Tanocki 1983), болгарской (см. в наст. сборнике словарь, составленный М. Китановой), а также большое число публикаций на эту тему, из которых укажем лишь некоторые: Барjактаровић 1986; Бjелетић 1994; Моисеев 1963; Булахаў 1968; Шустер-Шевц 1986; Radłowski 1958; Laliková 1989; Švecová 1980.

Принятые сокращения

Барjактаровић 1986 - Барjактаровић М. О сродничким називима код нас и њиховом делимичном нестаjању // Гласник Етнографског музеjа. Београд, 1986. Књ. 50. С. 159-171.
Бенвенист 1970/1995 - Бенвенист Е. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995 (французский оригинал 1970).
Бjелетић 1994 - Бjелетић М. Терминологиjа крвног сродства у српскохрватском jезику // Jужнословенски филолог. Београд, 1994. Књ. 50. С. 199-207.
Бjелетић 1996 - Бjелетић М.. Од девет брата крв (фитоними и термини сродства) // Кодови словенских култура. Београд, 1996. Бр. 1. С. 89-101.
Бjелетић 1999 - Бjелетић М. Кост кости (делови тела као ознаке сродства) // Кодови словенских култура. Београд, 1999. Бр. 4. С. 48-67.
Бован 1979 - Бован В. Српске народне загонетке из Косова и Метохиjе. Приштина, 1979.
Булахаў 1968 - Булахаў М. Г. Старобеларускiя назвы роднасцi i сваяцтва // З жыцця роднага слова. Мiнск, 1968. С. 5-17.
Бурячок 1961 - Бурячок А. А. Назви спорiдненостi i свояцтва в українскiй мовi. Київ, 1961.
Вукановић 2001 - Вукановић Т. Енциклопедиjа народного живота, обичаjа и веровања у Срба на Косову и Метохиjи. VI век - почетак XX века. Београд, 2001.
Гамкрелизде, Иванов 1984 - Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры. Тбилиси, 1984. Т. 1, 2.
Ђорђевић 1958 - Ђорђевић Т. Р. Природа у веровању и предању нашега народа. Београд, 1958. Књ. 1, 2.
Исаченко 1953/1974 - Исаченко А. В. Индоевропейская и славянская терминология родства // Isačenko A. V. Opera selecta. München, 1984. S. 62-97 (1-е изд. 1953).
Лавровский 1867/2005 - Лавровский П. А. Коренное значение в названиях родства у славян. М., 2005 (1-е изд. 1867).
Моисеев 1963 - Моисеев А. И. Термины родства в современном русском языке // Филологические науки. 1963. № 3. С. 120-132.
Невская 1984 - Невская Л. Г. Терминология родства в фольклорном тексте: сын, брат // Балто-славянские исследования. М., 1984. С. 138-147.
ПЗ - Полесские заговоры (в записях 1970-1990-х гг.) / Сост., подготовка текстов и примеч. Т. А. Агапкиной, Е. Е. Левкиевской, А. Л. Топоркова. М., 2003.
Раденковић 1982 - Раденковић Љ. Народне басме и баjања. Ниш; Приштина; Крагуjевац, 1982.
Ракић 1991 - Ракић Р. Терминологиjа сродства у Срба. Етноантрополошки проблеми. Београд, 1991.
Смирнов 1974 - Смирнов Ю. И. Славянские эпические традиции. М., 1974.
СРГК - Словарь русских говоров Карелии. СПб., 1995. Т. 2.
Толстая 2000 - Толстая С. М.. «Братство по Богу» в славянской народной традиции // Славянские народы: общность истории и культуры. М., 2000. С. 44-52.
Толстая 2002 - Толстая С. М. Семантическая модель родства в славянском народном календаре // Славяноведение. 2002. № 1. С. 23-26.
Толстая 2005 - Толстая С. М. Полесский народный календарь. М., 2005.
Толстой 1995/2003 - Толстой Н. И. Магические обряды и верования, связанные с южнославянскими «одномесячниками» и «однодневниками» // Малые формы фольклора. Сб. статей памяти Г. Л. Пермякова. М., 1995. С. 144-165 (То же в кн.: Толстой Н. И. Очерки славянского язычества. М., 2003. С. 283-302).
Трубачев 1959 - Трубачев О. Н. История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя. М., 1959.
Федотов 1991 - Федотов Г. П. Стихи духовные. Русская народная вера по духовным стихам. М., 1991.
Филиповић 1971 - Филиповић М. Човек међу људима. Београд, 1991.
Цанева 1994 - Цанева Е. Символика на ритуалите при осиновяване на дете у българите // Етнографски проблеми на народната духовна култура. София, 1994. Т. 2. С. 138-169.
Шустер-Шевц 1986 - Шустер-Шевц Х. Древнейший слой славянских социально-экономических и общественно-институциональных терминов и их судьба в серболужицком языке // Этимология. 1984. М., 1986. С. 224-239.
Federowski 1897 - Federowski M. Lud Białoruski na Rusi Litewskiej. Kraków, 1897. T. 1.
Katičić 1990 - Katičić R. Dalje o rekonstrukciji tekstova jednoga praslavenskog obreda plodnosti // Studia ethnologica. Zagreb, 1990. Vol. 2. Krstić 1984 - Krstić B. Index motiva narodnih pesama balkanskih Slovena. Beograd, 1984.
Laliková 1989 - Laliková T. Zo staršej slovenskej príbuzenskej terminólogii // Slovenská reč. Bratislava, 1989. N 53. S. 88-96.
Szymczak 1966 - Szymczak M. Nazwy stopni pokrewieństwa i powinowactwa rodzinnego w historii i dialektach języka polskiego. Warszawa, 1966.
Radłowski 1958 - Radłowski M. Stosunki rodzinne i społeczne u Drzewian połabskich w świetle szczątków ich języka // Studia z fi lologii polskiej i słowiańskiej. Warszawa, 1958. T. 3. S. 285-343.
Šaur 1975 - Šaur V. Etymologie slovanských příbuzenských termínů. Praha, 1975.
Švecová 1980 - Švecová S. Príbuzenská terminológia na Slovensku // Slovenský národopis. Bratislava, 1980. N 28. S. 455-469.
Tanocki 1983 - Tanocki F. Rječnik rodbinskih naziva. Osijek, 1983.