Следите за нашими новостями!
Philology.ru - Русский филологический портал
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

В. Я. Петрухин

"ДУНАЙСКАЯ ПРАРОДИНА" И РАССЕЛЕНИЕ СЛАВЯН

(Концепт движения в языке и культуре. - М., 1996. - С. 371-383)

 
Основы славянской и русской историографии, как историографии всемирной, были заложены Нестором в Начальной русской летописи - Повести временных лет (ПВЛ), составленной в начале XII в. Перед русским летописцем стояла задача "повышенной сложности", ибо в его источниках - византийских хрониках Иоанна Малалы и, прежде всего, Георгия Амартола - славяне и Русь не считались принадлежащими всемирной истории. Конечно, они упоминались в хронике того же Амартола и Продолжателя Феофана как угрожающие Византии варвары, но не были включены в круг цивилизованных народов, признаваемых библейской традицией (в ее антично-византийской редакции), были, скорее, "возмутителями" всемирно-исторического процесса, чем его участниками.
У Нестора, как и у другого автора - родоначальника славянской раннесредневековой истории - Козьмы Пражского, были элементарные возможности для конструирования начала этой истории: традиционные "книжные" построения, объявляющие народ или страну (город) в автохтонистском (мифологическом) духе происходящими от предка-эпонима - чехи и Чехия произошли от первопредка по имени Чех, Киев и поляне от Кия и т. п. Но примитивный автохтонистский миф не давал исторической перспективы (и ретроспективы), и в ПВЛ этот миф, использованный (или даже сконструированный) Нестором (как и в "Чешской хронике" у Козьмы: 1.2), подчинен идее всемирно-исторического движения: Кий приходит на Днепр с Дуная, куда сами славяне пришли "по мнозех временех" в процессе расселения народов мира, после вавилонского столпотворения; изгнанный тамошними жителями с Дуная, Кий и основывает Киев.
Дунай в ПВЛ - это тот рубеж, пространственный и исторический, с которого начались история и расселение славян. Используя дошедшую до него кирилло-мефодиевскую традицию ("Сказание о преложении книг на словенский язык" и, вероятно, еврейский хронограф X в. "Иосиппон", следовавший той же традиции: см. Петрухин 1994), Нестор в космографическом введении помещает славян и русь среди народов - потомков Иафета (чего не было в его византийских источниках [1]), повествует о расселении потомков Сима, Хама и Иафета после вавилонского столпотворения. "По мнозех же временех сели суть словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска" (ПВЛ, ч. 1, с. 11). После этого следует описание того, как расселяются славяне: сначала упоминаются славяне, заселившие собственно дунайский бассейн, - морава, чехи, хорваты белые, сербы, хорутане - словенцы Карантании.
Затем описывается первое историческое событие в славянской истории: нашествие Волхов на "словен дунайских". Из-за чинимых волхами насилий славяне стали расселяться к северу и северо-востоку - севшие на Висле прозвались ляхами, "и от тех ляхов прозвашася поляне, ляхове друзии лутичи, ини мазовшане, или поморяне". Так же, пишет Нестор, появились славяне и на Днепре - поляне и древляне, между Припятью и Двиной - дреговичи, на Двине - полочане; славяне же, которые сели у Ильменя, прозвались своим именем - словене, севшие на Десне - север(яне).
В космографической части летописи нет погодных дат, поэтому интерпретация начального события славянской истории зависит от того, кого следует понимать под волхами-волохами. В самом широком смысле в славянской традиции - это романоязычные народы; традиционно этот этникон возводится к кельтскому этнониму вольки, Volcae (Иванов, Топоров 1979; ср. сходное германское обозначение романизированных кельтов - *Walhoz, восходящее к тому же этнониму: Rübekeil 1992. S. 62). Исследователи, прямо соотносившие летописное повествование с древнейшими известиями о натиске славян на Византию в VI в., считали, что под волохами следует понимать романоязычное население Византии или греков-ромеев в целом (ср. Королюк, 1985, с. 161-162). Однако греков-ромеев невозможно представить в качестве "находников" или "насильников" над славянами: все было как раз наоборот, и попытку империи перейти в контрнаступление против славян и аваров в конце VI в. едва ли можно считать успешной и приведшей к отступлению славян из дунайского бассейна (ср. Мачинский, Тиханова, 1986, с. 82).
Из контекста самой летописи очевидно другое - под волохами в космографическом введении понимались римляне, немцы и другие народы, входившие во времена составления летописи в состав Римской Германской империи. В контексте же летописной истории славян на Дунае волохов сменяют угры-венгры. Таким образом, речь в летописи идет о волхах-франках, уничтоживших в конце VIII в. Аварский каганат и создавших при Карле Великом империю - предшественницу Римской Германской империи (Петрухин 1995, с. 21-23; ср. Свердлов 1993). Эгот период действительно оказался существенной вехой в истории славян - недаром к имени Карла восходит в праславянском языке высший титул, наименование главы государства - "король" (ЭССЯ, вып. 11, с. 82-89). Существенность "франкского влияния" на развитие славянских земель все в большей мере подтверждается данными археологии: распространением франкских дружинных погребений с мечами и шпорами (т. н. Reihengräber, Parczewski 1993. S. 133; ср. о сходных находках в Югославии - Vinski 1983) не только каролингского, но и меровингского времени. Нашествие волхов на славян можно относить, таким образом, к VIII в.
Но тогда выясняется, что из последовательного летописного повествования о расселении славян выпадает начальный - аварский - период. С конца VI в. авары вместе со славянами атакуют Византию и создают каганат в Подунавье, в Паннонии: собственно авары и были главными врагами франков-волхов. Это парадоксальное игнорирование аваров находит, однако, объяснение в летописном контексте. После описания расселения славян в Восточной Европе и упоминания других "языков" "иже дань дают Руси", Нестор возвращается к дунайской истории, а именно к болгарам и утрам, которые унаследовали славянскую землю. Известия о болгарах и утрах основаны на данных хроники Амартола (см. ПВЛ, ч. 2, с. 223-224). К этим данным примыкает и известие об аварах-обрах, но это известие сводится к эпическому сюжету. Обры воевали со славянами и примучали дулебов, запрягали в свои телеги дулебских жен; из концовки повествования, где говорится о том, что обры были велики телом и умом горды, и "Бог потреби и", ясно, что для летописца авары - уже эпическое племя великанов, практически не имеющее отношения к тем историческим реалиям, которые сохраняются в Подунавье, - к Болгарской и Угорской землям.
Здесь можно отметить, что и обры-авары, и Дунай вошли в славянскую эпическую традицию как племя великанов и легендарная река, относящиеся к предыстории, эпохе перехода от мифоэпического периода к историческому.
Существеннейшей константой общеславянской культуры было представление о Дунае как границе par excellence не только между "Славией" и Византией, но и между своим и чужим миром (Нидерле 1956, с. 46 и сл.; Мачинский, 1981). Эта граница была зафиксирована первыми известиями о славянах: "гунны, склавины и анты, которые обретаются за рекой Истром, недалеко от тамошнего берега", - писал Прокопий Кесарийский (История, V, 27, 2). Прокопию вторит автор стихотворной "Франкской космографии" VII в.: "Данубий... дает пастбища славянам, протекает среди гуннов и объединяет винидов" (Свод II, с. 399). Здесь также употребляются архаичные этниконы: гунны в это время сошли с исторической сцены, но их именем еще долго назьшали европейские авторы прочих кочевников, появлявшихся на Дунае, в том числе и аваров. Виниды франкского автора - явная трансформация древнего этникона венеты; интересно, что у Прокопия упомянуты не венеты, а анты - название, относимое к юго-восточной группировке славян, но имеющее неславянское (иранское?) происхождение, как и этникон венеты. Вероятно, в винилах и антах франкского и византийского источников можно видеть обозначение каких-то маргинальных, пограничных групп славян: немцы называли вендами лужицких сербов и балтийских славян в Средние века (ср. точку зрения И. Херрманна о том, что степняки называли соседящих с ними славян антами, германцы - вендами, а византийцы использовали самоназвание - склавины: Herrmann, 1968, с. 57).
Существенно, что и с точки зрения греков, и с точки зрения франков, собственно славяне - склавины, склавы - обретаются на Дунае. Этому внешнему взгляду соответствовал и взгляд "изнутри", из исторической и географической "глубины" славянского мира. Фраза летописца, построившего концепцию единства "славянского языка" (этнолингвистической общности), - "по мнозех же временех сели суть словени по Дунаеви" - воспринимается иногда как свидетельство о "дунайской прародине" (ср. Трубачев, 1993; Авенариус, 1993): в действительности Дунай остается для Начальной летописи границей, пределом, к которому стремятся русские князья (начиная с легендарного Кия). Сами славяне (праславяне) "сели" на этой границе "накануне" своей истории и, прорвав ее, "ворвались на страницы источников" (Иванов, 1991, с. 8).
Начавшаяся еще в 1960-е гг. дискуссия о том, что послужило "первотолчком" для формирования общеславянского этнического сознания - "римско-византийская историография", описывающая славян как этническую целостность (наиболее последовательно эта концепция изложена Л. Е. Гавликом - ср. Гавлик 1969; Havlik 1983), или собственное межплеменное самосознание, возникшее в период интенсивных миграций и, стало быть, межплеменных контактов (Королюк, 1968; ср. Трубачев, 1991, с. 85), напоминает, пожалуй, о проблеме "курицы и яйца". Византийская историография воспроизвела самоназвание славян словене в этниконе склавины/склавены, но нельзя сбрасывать со счетов и формирующую самосознание роль "вопрошающей" византийской стороны, которая вынуждена была заинтересоваться именем и обычаями угрожающих ей "варваров". Тем более, что эта сторона была действительно инокультурной, не "своей", империей, имеющей "незыблемые" границы - Дунай.
Дунай был для славянства (и Руси) не только границей, но и центром, местом начала и завершения самых существенных событий. Сравните, для примера, два текста, относящихся к разным жанрам и разным периодам русской истории. Князь Святослав, согласно ПВЛ, говорил: "не любо ми есть в Киеве быти, хочу жити в Переяславци на Дунай, яко то есть середа земли моей, яко ту вся благая сходятся: от грек злато, поволоки, вина и овощеве разноличныя, из Чех же, из Угор сребро и комони, из Руси же скора и воск, мед и челядь" (ПВЛ, ч. 1, с. 48). Другой герой русской истории, Стенька Разин, согласно русским историческим песням, завершает свой путь "добра молодца" на Дунае: он просит перевезти его через Дунай и похоронить у "белого камешка" между трех дорог - первой Питерской, другой - Владимирской, третьей - Киевской (Исторические песни, т. II, № 311). Дунай оказывается не только рубежом, отделяющим тот свет от этого (переправа через реку равнозначна в фольклоре переправе на тот свет), но и центром мира: белый камень исторической песни - это "бел горюч камень" русского фольклора, Алатырь, пуп земли. Подобные представления о Дунае свойственны исторической традиции (см., в частности, о польской историографической традиции - Popovska-Taborska, 1991, с. 7 и сл.) и фольклору славян в целом и могут быть отнесены к константам славянского самосознания (тому, что сейчас принято называть термином "ментальность").
Здесь вновь не обойтись без вопроса о том, где славяне "были раньше" и откуда они пришли на Дунай. Две основных современных концепции этнолингвистической доистории славянства решают эти вопросы по-разному. Согласно одной концепции праславянская общность зародилась прямо на Дунае, в эпицентре формирования индоевропейских языков в бронзовом веке (если не ранее); в процессе миграций носителей индоевропейских языков праславяне переселились к северу от Дуная, а в эпоху Великого переселения народов возвратились на "дунайскую прародину", о которой славяне сохраняли память на протяжении всей своей истории (Трубачев 1988; 1991). Согласно другой концепции праславянский язык (и праславяне) выделились из балто-славянского континуума относительно поздно, в железном веке, и заключительным этапом разделения балтов и праславян был "выход" последних на Дунай (В. В. Иванов, В. Н. Топоров и др.: см. нарастающую по интенсивности дискуссию об отношениях балтийского и славянских языков - БСИ. 1980, с. 3-15; Топоров 1988; Трубачев 1988; обзор - Бирнбаум 1987).
Сторонники той и другой концепций стремятся, при отсутствии собственно исторических данных о славянах до VI в. н. э., опереться на данные археологии. Поскольку археологи также стремятся интерпретировать свои находки при помощи данных языкознания, то возникает поле продуктивного и, вместе с тем, рискованного взаимодействия разных дисциплин. Риск заключается по преимуществу в том, что лингвисты и археологи ищут "совпадений", ареальных или "генетических", которые, при желании нетрудно отыскать. Дело в том, что для центрально- и (отчасти) восточноевропейских археологических памятников позднего бронзового и раннего железного века характерна определенная общность культурных черт - недаром эти памятники объединяются общим названием "культуры полей погребений" (или "культуры полей погребальных урн" - ср. из последних работ: Седов 1994; Славяне и их соседи, 1993; Щукин 1994). При том, что с начала н. э. на традицию этих культур нивелирующее воздействие оказывала и римская цивилизация, построение этногенетической цепочки, ведущей праславян в эпоху бронзы не составляет особого труда.
Трудности начинаются, когда создаются взаимоисключающие гипотезы, имеющие, по всей видимости, равное право на существование, например, две "автохтонистские" гипотезы, одна из которых помещает праславян на Вислу, другая - на Днепр. Конечно, можно объявить, к примеру, приднепровскую зарубинецкую культуру не славянской, а балтской, но почему - определенно объяснить нельзя.
Наличие кельтских и других среднеевропейских элементов в инвентаре зарубинецкой культуры вообще позволяет "выводить" ее за пределы балто-славянской общности и приписывать конгломерату племен, обитавших "между кельтами и германцами" - бастарнам (Щукин 1994, с. 104-119). В. В. Седов (1994, с. 219) предложил в последнее время компромиссную атрибуцию зарубинецкой культуры: ее "население в языковом отношении составляло отдельную диалектную группу, занимавшую промежуточное положение между праславянским языком и окраинными западнобалтскими говорами". Настолько же затруднительна и конкретная этническая атрибуция других культур раннего железного века лесной зоны, относящихся к восточнобалтскому и (шире) балто-славянскому ареалу - милоградской, юхновской, штрихованной керамики, киевской и т.д., развивавшихся под воздействием зарубинецкой культуры, носители которой мигрировали к северу от Среднего Поднепровья, отступая под натиском сарматов (ср. из последних работ: Славяне, 1989; Славяне и их соседи, 1993; Щукин 1994, с. 280 и сл.). Так или иначе, в конгломерате культур, предшествующих появлению славян на Дунае, не удается определенно выявить ни "праславянской", ни "балтской" культурной общности.
Исследователи славянских древностей все чаще обращаются к гипотезе балто-славянской общности для объяснения этнокультурной ситуации в лесостепной и лесной полосе Восточной Европы во второй половине I тыс. до н.э. - первой половине I тыс. н.э. (ср. Седов 1994, с. 144-145; Щукин 994, с. 280 и сл.). М. Б. Щукин полагает, что процесс ""брожения", в результате которого славяне выделились из балто-славянской общности, начался благодаря этнокультурным "толчкам" - сарматскому на юге и германскому (вельбаркскому) на северо-западе балто-славянского мира. Образовался "венетский котел" (Щукин 1994, с. 286) - к венетам Тацита и других античных авторов, как известно, возводил славян Иордан, а за ним и большинство современных исследователей.
Напомним, что традиционный античный этникон "венеты (венеды)" не относился к племенным самоназваниям ни славян, ни балтов (ср. Rübekeil 1992, S. 50ff; Свод, с. 18 и сл.). Может быть, это наименование было дано античными авторами, начиная с Тацита, тому конгломерату "северных варваров", которые отличались по культуре от хорошо известных римлянам сарматов и германцев (ср. Гиндин 1994). Под своим именем славяне стали известны греческим авторам в VI в. на Дунае, и исследователям невозможно не учитывать этот факт.
В междисциплинарном сборнике исследований по этногенезу славян Славяне, 1989) археологи (М. Б. Щукин, Г. С. Лебедев, Д. А. Мачинкий, Ю. М. Лесман) придают особое значение противостоянию славян и Византии на Дунае для формирования культуры Прага - Корчак в пограничье балто-славянского мира: славяне выделились из балто-славянской общности, столкнувшись с Византией, выйдя "из лесов и болот" на "исторические рубежи". Культура Прага - Корчак считается самой ранней достоверно славянской не только потому, что ее дата - VI-VII вв. - "совпадает" с первыми письменными известиями о славянах, а потому, что археологически прослеживается ее связь с последующими достоверно славянскими "историческими" культурами Средней и Восточной Европы, чего нельзя сказать о предшествующих ей культурах (черняховской и др. - см. Русанова, 1976). Распространение этой культуры на широких пространствах Центральной и Восточной Европы, от Эльбы и Дуная до Среднего Поднепровья, соответствует данным письменных источников о расселении славян, которое действительно можно назвать демографическим взрывом (Топоров 1988, с. 276-278).
Когда археологические исследования действительно демонстрируют культурно-историческую общность группы памятников, связанных не только общими "хозяйственными" признаками (жилище, утварь и т. п.), но и собственно "культурными" - прежде всего, погребальным обрядом, то связи этих памятников, особенно в догосударственную эпоху, можно признать этническими. Это относится, в частности, к культуре пражского типа, демонстрирующей такие связи, которые, очевидно, отражают и представления об общности носителей культуры - то есть самосознание, каковому справедливо приписывается конституирующее значение в сложении этноса.
Очевидные внутренние (этнические) связи пражской культуры не отменяют естественного внешнего - позднеримского и византийского - влияния. Так, использование римских мер жидких и сыпучих тел сохранялось при производстве керамики пражского типа (Трубачев 1991, с, 79); такое влияние прослеживается повсюду, где были контакты с Римской империей, включая и Восточную Европу (Кропоткин 1967), но то обстоятельство, что это общеевропейское влияние "вылилось" в специфическую форму - форму характерных горшков пражского типа, свойственных для вполне определенного ареала, - указывает на самостоятельность внутренних связей пражской культуры. Это еще раз заставляет задуматься о внешнем конституирующем влиянии позднеримского - византийского мира на формирование славянской общности: восприятие в праславянский период не только римских мер веса, различных реалий материальной культуры, но и наименований календарных циклов (таково происхождение слов "коляда", "Русалии") и других форм культуры духовной (ср. Толстой 1995, с. 17) обнаруживает воздействие этого мира на самые существенные стороны славянской народной жизни.
Конечно, "континуитет" славянской и античной традиций был отнюдь не полным, особенно в области социального и экономического уклада. Византийский лимес", дунайские города были разрушены во время аваро-славянских нашествий на рубеже VI и VII вв. (Горюнов, Казанский 1983). По заключению Исидора Севильского "славяне захватили у ромеев Грецию" (Свод II, с. 355; могильник пражской культуры обнаружен, в частности, у Олимпии - ср. Кланица, Тржештик 1991, с. 12).
Существенно, однако, что славяне - носители пражской культуры - не только прорвались на Балканы через Дунай, но одновременно и стали расселяться на север, в том числе на Вислу (Parczewski 1991, р. 679); на Средний Дунай, в Чехию и далее на Эльбу славяне также продвигались, судя по последним данным, не из Польши, а с юго-востока, из Моравии и юго-западной Словении (там же. Р. 681-682; Herrmann 1987). Дунай действительно оказывается центром расселения славян и к югу, и к северу уже с VI в. Не менее показательны категории находок "дунайского" происхождения, охватывающих весь балто-славянский ареал (Кланица, Тржештик 1991, с. 16) и, шире, Восточную Европу. Характерная деталь женского славянского костюма VI-VII вв. - пальчатые фибулы - была, видимо, заимствована у готов, обитавших в провинциях Византии на Дунае [2] и в Крыму (ср. Горюнов, Казанский 1983, с. 197; Вернер 1972, с. 104 и сл.): но их находки известны не только в Подунавье, в ареале пражской культуры, но и на далекой периферии балто-славянского мира - в Южной Прибалтике и на Оке (Седов 1994 а, с. 72 и сл.).
В. Н. Топоров отмечает исключительную проницаемость всего пространства между Дунаем и Балтикой, о чем свидетельствует, в частности, проникновение дунайской гидронимии в Литву (Топоров 1988, с. 297).
Значение культуры Прага - Корчак как первой достоверно славянской - праславянской - культуры заключается еще и в том, что эта культура объединяет те регионы славянского мира, которые с распадом праславянской общности стали ареалами самостоятельных славянских этнолингвистических групп - южных славян, западных славян и славян восточных. Памятники пражской культуры достигают Балкан и Среднего Поднепровья - будущей Русской земли.
Вместе с тем, предполагаемый механизм дифференциации балто-славянского континуума - отделение пражской культуры и формирование общеславянского самосознания в столкновении с Византией на Дунайской границе - может прояснить и ситуацию в Восточной Европе. Речь идет не столько о маргинальной и одновременной пражской культуре пеньковской культуре, приписываемой обычно антам (см. Седов, 1982, с. 19-28; Седов 1987 и др.) и прекращающей свое существование с появлением хазар (к VIII в.), сколько о более устойчивых культурных общностях на Севере, характеризуемых древностями длинных курганов и новгородских сопок. По самым смелым датировкам эти памятники появляются на севере лесной зоны Восточной Европы в VI в. (Седов, 1982, с. 52, 64 - основная масса сопок датируется VIII-IX вв.), одновременно с распространением памятников пражской культуры на юге, и доживают до Х в., времени сложения Древнерусского государства. В соответствии с ареалами длинные курганы традиционно приписываются смоленским, полоцким и псковским кривичам, сопки - словенам новгородским. Неясно, насколько кривичи и словене участвовали в первоначальном расселении и дунайских походах славян: этникон кривичи известен на Балканах (ср. Трубачев, 1974, с. 62-66); словене - "свое имя", которым прозвались славянские племена в крайних пределах славянского мира, что характерно для этнонимии пограничных зон - ср. словенцев и словаков на Дунае. Очевидно лишь, что в культурном (археологическом) отношении ни длинные курганы, ни сопки не связаны с пражской культурой. Напротив, для длинных курганов, особенно в Верхнем Поднепровье, характерны связи с местными балтскими традициями (комплекс женских украшений), что может свидетельствовать об отделении кривичей от балто-славянского континуума под влиянием собственно славянской колонизации (ср. Щукин 1989): ср. одну из этимологии этнонима кривичи- б.-сл. *kreiuo-, от *kreio 'отделяю, отрезаю' (Топоров, 1988, с. 290. Прим. 14). Вместе с тем с ареалом длинных курганов связаны и находки т. н. В-рифленых пряжек VI-VII вв., имеющих среднеевропейское происхождение. В. В. Седов (1994а) обнаружил дунайские прототипы лунничных височных колец из смоленско-полоцких длинных курганов. С расселением славян через территорию балтов (балто-славян?) увязывается и сложение культуры сопок (Седов, 1982, с. 65). Так или иначе, наиболее активными оказываются маргинальные зоны балто-славянского континуума, где выделяются "диалектные" археологические культуры.
Лингвистические исследования также обнаруживают трансконтинентальные связи славянских диалектов, в том числе кривичских и западнославянских (С. Л. Николаев), ильменско-словенского и "дунайско"-словенского (А. А. Зализняк). Данные этнической ономастики свидетельствуют об участии восточно- и западнославянских племенных образований в передвижениях славян: ср. другувиты, кривитеины византийских источников на Балканах и дреговичи, кривичи в Восточной Европе, ободриты на Дунае и в Полабье и т. д. (Трубачев 1974; Herrmann 1986, S. 340).
Высокая степень проницаемости балто-славянского ареала для "дунайских импортов" отражает относительное единство связей у выделяющихся на окраинах этого ареала славянских группировок (ср. Лесман 1989). Эти связи способствовали распространению и сохранению общеславянского самосознания, воплощенного, в частности, в предании о "дунайской прародине".
 

Примечания

1. Очевидно, для византийских авторов, носителей "имперского сознания", расселение "цивилизованных" народов, упомянутых в библейской "Таблице народов", завершилось в древности: современные им миграции, кочевой быт и "подвижность" вообще были в их глазах характерной чертой варваров (ср. Каждан 1994, с. 115).

2. У готов было заимствовано и само название реки Дунай (ЭССЯ, вып. 5, с. 156-157). Вероятно, к низовьям Дуная может быть приурочена и легендарная "земля обетованная" готской традиции - Ойум Иордана; возможно, под готским влиянием сформировалось и славянское представление о мифической стране вечного тепла, вырее - рае (Топоров 1984, с. 130-133).

Литература

Авенариус 1993 - А. Авенариус. Ранние славяне в Среднем Подунавье: автохтонная теория в свете современных исследований // Славяноведение, 1993, № 2, с. 27-42.
Бирнбаум 1987 - Х. Бирнбаум. Праславянский язык: Достижения и проблемы его реконструкции. М., 1987.
БСИ, 1980 - Балто-славянские исследования. 1980. М., 1981.
Вернер 1972 - И. Вернер. К происхождению и распространению актов и склавенов // Советская археология, 1972, № 4, с. 102-115.
Гавлик 1969 - Л. Б. Гавлик. Представления о родственности славянских народов в древней Моравии и Чехии // Советское славяноведение, 1969, № 3, с. 27-40.
Гиндин 1994 - Л. А. Гиндин. К вопросу о венедах в "Своде древнейших письменных известий о славянах" // Славяне и их соседи. Тезисы Х111 конференции. М., 1994, с. 4-8.
Горюнов, Казанский 1983 - Е. А. Горюнов, М. М. Казанский. К изучению раннесредневековых древностей Нижнего Подунавъя (6-7 вв) // Славяне на Днепре и Дунае. Киев, 1983, с. 191-205.
Иванов 1991 - С. А. Иванов. Откуда начинать этническую историю славян? // Советское славяноведение, 1991, № 5, с. 3-13.
Иванов, Топоров 1979 - В. В. Иванов, В. Н. Топоров. К вопросу о происхождении этнонима "валахи" // Этническая история восточных романцев. М., 1979, с. 61-85.
Исторические песни - Исторические песни. Т. 2. М.-Л., 1966.
Каждая 1994 - А. П. Каждан. Идея движения в словаре византийского историка Никиты Хониата // Одиссей. М., 1994, с. 95-116.
Кланица, Тржештик 1991 - З. Кланица, Д. Тржештик. Первые славяне в Среднем Подунавье и в Полабье // Раннефеодальные государства и народности. М., 1991, с. 7-26.
Королюк 1968 - В. Д. Королюк. К вопросу о славянском самосознании в Киевской Руси и у западных славян в X-XII вв. // История, культура, фольклор и этнография славянских народов. VI Международный съезд славистов. М., 1968, с. 98-113.
Королюк 1985 - В. Д. Королюк. Славяне и восточные романцы в эпоху раннего средневековья. М., 1985.
Кропоткин 1967 - В. В. Кропоткин. Экономические связи Восточной Европы в I тыс. н.э. М., 1967.
Лесман 1989 - Ю. М. Лесман. К постановке методических вопросов реконструкции этногенетических процессов // Славяне, 1989, с. 12-18.
Мачинский 1981 - Д. А. Мачинский. "Дунай" русского фольклора на фоне восточнославянской мифологии и истории // Русский север. Л., 1981.
Мачинский, Тиханова 1986 - Д. А. Мачинский, М. А. Тихонова. О местах обитания и направлениях движения славян I-VII вв. н. э. // Acta archeologica Carpathica-16, 1986, с. 59-94.
Нидерле 1956 - Л. Нидерле. Славянские древности. М., 1956.
ПВЛ - Повесть временных лет. Ч. 1-2. М.; Л., 1950.
Петрухин 1994 - В. Я. Петрухин. Славяне и Русь в "Иосиппоне" и "Повести временных лет". К вопросу об источниках начального русского летописания // Славяне и их соседи. Вып. 5. Еврейское население в Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европе. Средние века - Новое время. М., 1994, с. 44-56.
Петрухин 1995 - В. Я. Петрухин. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI вв. Смоленск; М., 1995.
Подосинов 1993 - А. В. Подосинов. "Франкская космография" (фрагмент о славянах) // Восточная Европа в древности и Средневековье. Тезисы и материалы. 1993. М , 1993, с. 122-125.
Русанова 1976 - И. П. Русанова. Славянские древности VI-VII вв. М., 1976.
Свердлов 1993 - М. Б. Свердлов. К изучению моравских исторических произведений в составе "Повести временных лет" // Феодальная Россия. Новые исследования. СПб., 1993, с. 17-25.
Свод - Свод древнейших письменных известий о славянах. Вып. I. М., 1991.
Свод II - Свод древнейших письменных известий о славянах. Вып. II. М., 1995.
Седов 1982 - В. В. Седов. Восточные славяне в VI-XIII вв. М., 1982.
Седов 1987 - В. В, Седов. Анты // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных государств и народностей. М., 1987, с. 16-21.
Седов 1994 - В. В. Седов. Славяне в древности. М., 1994.
Седов 1994а - В. В. Седов. Очерки по археологии славян. М., 1994.
Славяне 1989 - Славяне. Этногенез и этническая история (Междисциплинарный сборник). Л., 1989.
Славяне и их соседи 1993 - Славяне и их соседи. М., 1993.
Толстой 1995 - Н. М Толстой. Славянские верования // Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М., 1995, с. 15-26.
Топоров 1984 - В. Н. Топоров. Oium Иордана (Getica, 27-28) и готско-славянские связи в Северо-Западном Причерноморье // Этногенез народов Балкан и Северного Причерноморья. М., 1984, с. 128-241.
Топоров 1988 - В. Н. Топоров. К реконструкции древнейшего состояния праславянского // X Международный съезд славистов. Славянское языкознание. М., 1988, с. 264-292.
Трубачев 1974 - О. Н. Трубачев. Ранние славянские этнонимы - свидетели миграции славян // Вопросы языкознания, 1974, № 6, с. 48-67.
Трубачев 1988 - О. Н. Трубачев. Славянская этимология и праславянская культура // X Международный съезд славистов. М., 1988, с. 292-347.
Трубачев 1991 - О. Н. Трубачев. Этногенез и культура древних славян. М., 1991.
Трубачев 1993 - О. Я. Трубачев. Древние славяне на Дунае (южный фланг). Лингвистические наблюдения // XI Международный съезд славистов. М., 1993.
Чешская хроника - Козьма Пражский. Чешская хроника. М., 1962.
Щукин 1994 - М, Б. Щукин. На рубеже эр. Опыт историко-археологической реконструкции политических событий III в. до н. э. - I в. н. э. в Восточной и Центральной Европе. СПБ., 1994.
ЭССЯ - Этимологический словарь славянских языков. М., 1974-, вып. 1-.
Havlik 1983 - L. E. Havlik. Přeměna společenskych formacia etnogeneze Slovanů // Českoslavenská slavistika. Pr., 1983, s. 157-186.
Herrmann 1968 - J. Herrmann. Siedlung, Wirtschaft und gesellschaftliche Verhältnisse der Slawischen Stamme zwischen Oder/Neisse und Elbe. Berlin, 1968.
Herrmann 1987 - J. Herrmann. Die verterritoriasiering - ein methodisches und historisches Problem slawischer Wanderung, Landnahme und Ethnogenese // Studia nad etnogenezą Slowian i kulturą Europe wcześnosredniowiecznej. 1-2, Wroclaw, 1987.
Parczewski 1991 - M. Parczewski. Origin of early Slav culture in Poland // Antiquity, 1991, V. 65, № 248, p. 676-683.
Parczewski 1993 - M. Parczewski. Die Anfänge der frühslawischen Kultur und Polen. Wien, 1993.
Popowska-Taborska 1991 - H. Popowska-Taborska. Wczesne dzieje Slowian w świetle ich języka. Wroclaw; Warszawa, 1991.
Rübekeil 1992 - L. Rübekeil. Suebica. Völkernamen und Ethnos. Innsbruk, 1992.
Vinski 1983 - Z. Vinski. Zu karolingischen Schwertfunden aus Jugoslawien // Frühmittelalterliche Studien, 1983, Bd. 30, S. 465ff