Следите за нашими новостями!
Philology.ru - Русский филологический портал
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

Ю. К. Кузьменко

ФОРМИРОВАНИЕ ПРОТОГЕРМАНСКОГО ЯЗЫКА. ГЕНЕТИКА И ЛИНГВИСТИКА

(Индоевропейское языкознание и классическая филология - XV (чтения памяти И. М. Тронского). - СПб., 2011. - С. 290-309)

 
Comparison of phonological, morphological and lexical exclusive innovations, which Proto-Germanic shares with Italo-Celtic on the one hand and Proto-Germanic and Balto-Slavic on another hand, as well as taking into account phonological innovations common for Proto-Germanic and Proto-Finno-Saami and lexical borrowings from an unknown substrate testify a clear correlation between the spread of Y-chromosome haplogroups I1, R1b, R1a and of mtDNA haplogroup U and the spread of linguistic features during the emergence of Proto-Germanic.

1. Введение

В конце ХХ - начале XXI века бурное развитие генетики позволило определить генетическую характеристику населения Земли. С самого начала генетики стали сопоставлять свои данные с данными лингвистики и археологии (ср., напр. Cavalli-Sforza, Menozzi, Piazza 1994), предполагая, что распространение генетических характеристик, археологических культур и языков совпадало. Однако, высказываемые обычно возражения против гипотезы тождества областей распространения археологических культур и языков еще в большей степени относятся к предположению о тождестве генетических характеристик и языков, поскольку языки, как и культуры, распространяются не только от родителей к детям, но и между людьми, не состоящими в родстве. В современной Европе нет ни одного народа, который бы был генетически гомогенен, и лишь немногие народы показывают значительное преобладание одной из гаплогрупп. Есть множество примеров генетических различий у людей, говорящих на одном языке. С другой стороны, население может много раз сменить язык, оставаясь генетически гомогенным. О фактическом отсутствии корреляции между современным распределением языков и генетических типов пишут и генетики. Россер с соавторами показали, что современное распределение Y-DNA в Европе фактически не коррелирует с современным распределением языков (Rosser et al. 2000: 1540). Однако столь же несомненно, что в ряде случаев есть связь между генетическими и языковыми признаками (см., напр., Poloni et al. 1997: 1019). Таким образом, подобно тому, как нет общего правила соответствия археологической культуры языку, нет и общего правила соответствия генетических признаков языку. В каждом конкретном случае надо либо устанавливать, либо опровергать подобную связь.
Цель настоящей статьи установить, насколько данные о контактах германцев в период формирования общегерманского языка соответствуют данным о формировании генетического пула германоязычных народов. Период формирования общегерманского языка я называю протогерманским периодом. Он охватывает промежуток времени от появления первых признаков, отличивших германский язык от языка его индоевропейских соседей, до окончательного оформления языка, отличавшегося от соседних индоевропейских языков, но не развившего еще признаков, которые стали отличать отдельные германские языки друг от друга. Для ответа на поставленный выше вопрос, сравним германские инновации с инновациями в других индоевропейских и в угро-финских языках с данными о формировании генетического пула германоязычных народов.

2. Лингвистические данные (сравнение инноваций)

Наибольшее количество общих инноваций германский имеет с италийским, кельтским, балтийским и славянским. Причем в большинстве случаев германо-итало-кельтские инновации отличаются от германо-балто-славянских [1]. Это видно и при сопоставлении инноваций, распространенных в большой группе индоевропейских языков, однако наиболее явно различие между германо-балто-славянскими и германо-итало-кельтскими инновациями видно при сравнении эксклюзивных параллельных инноваций. Рассмотрим их подробнее.
 
2.1. Германо-итало-кельтские и германо-италийские инновации
Существует целый ряд исключительных итало-кельто-германских инноваций: (изменение /tt/ > /ss/ на стыках морфем, сокращение исконных долгих гласных, частичное изменение /kw/ > /p/ (в германском > /f/), появление дентального суффикса в формах прошедшего времени, сдвиг ударения на корень, появление долгих согласных (подробнее об германо-кельтско-италийских инновациях см. Кузьменко 2011, там же литература). Отмечается сходство корней германских и латинских редуплицирующих глаголов cм. лат. pango - pegigi, гот. fāhan - faifāh ‘ловить’ (Solta 1974: 20) и сходное использование количественного аблаута при образовании глагольных форм, ср. лат. scabō ‘скрести’ - scābi, др.-исл. skafa - skóf (Ernst, Fischer 2001: 99). Причем некоторые инновации характерны только для германского и италийского (особенно для одного из протоиталийских языков протооско-умбрского). К германо-италийским эксклюзивным инновациям относится спирантизация звонких придыхательных. Причем сходство с германским изменением более последовательно выражено в оско-умбрском, где, также как и в германском, спирантизация звонких придыхательных была характерна и для начала, и для середины слова, ср. напр., оск. mefiai, но лат. mediae; оск. tifei, умбр. tefe, но лат. tibi (Solta 1974, 18). Только для германского и оско-умбрского характернa и отсутствующая в латыни спирантизация /р/ и /k/ в сочетании с /t/, ср. оск., умбр. Uhtavis, лат. Octavius, умбр. rehte, лат. recte, оск. scriftas, лат. scriptae (ibid., 17). Наконец, германский и оско-умбрский единым образом образуют форму инфинитива, восходящую к окончанию существительных с основой на *-о в винительном падеже (в оскском инфинитив имеет окончание -um, в умбрском -om, в готском и в языке старших рунических надписей -an.
Германские и италийские языки объединяют и большое количество традиционно отмечаемых словообразовательных инноваций (общие словообразовательные суффиксы *-tuti, *-jo, *-no,*-nē, *-trō-, *-in, *-uo (ср. СГГЯ 1962 I, Порциг 1964; Ernst, Fischer 2001). Есть и сходного типа префиксация, ср. гот. gamains, арх. лат. comoine ‘общий’. Традиционно отмечают большое количество инноваций в лексике, общих для германского, кельтского и италийского или только для германского и италийского, и германского и кельтского. Германо-италийские исключительные соответствия затрагивают все семантические сферы, однако наиболее показательны германо-италийские эксклюзивные лексические соответствия, обозначающие примитивное оружие, а также бронзу (лат. sparus, дрисл. spjör; лат. arcus ‘лук’, гот. arhwazna, дрисл. ör ‘стрела’, sacena < *sakesna ‘ритуальный нож’, герм. *saxsa ‘нож’, лат. aes (род. пад. aeris) ‘медь, бронза’ < *ayos, гот. aiz) [2].
Существует множество общих германо-кельтских лексических параллелей и германских заимствований из кельтского. Однако отсутствие эксклюзивных германо-кельтских словообразовательных, фонологических и грамматических инноваций свидетельствует о том, что контакт германского с италийским в период формирования протогерманского был более тесным и более длительным, чем контакт с кельтским, который начался не раньше 800 до н. э.
 
2. 2. Германо-балто-славянские и германо-балтийские инновации
Вторая большая группа инноваций объединяет германский с балтийским и славянским.
К общим германо-балто-славянским инновациям относятся окончание -m в дательном падеже множественного числа, появление противопоставления полной и краткой (в германской традиции слабой и сильной) форм прилагательных, появление местоименного склонения прилагательных, появление назализованных гласных, которое затронуло в германском в первую очередь конечные слоги и положение перед χ (>h), а в последствии распространилось в скандинавских и еще до ухода англов, саксов и ютов на Британские острова в ингвеонских языках и в позицию перед другими щелевыми. Если справедливо предположение о существовании трех типов образования родительного падежа у тематических имен в индоевропейском и об окончании ō как особой балто-славо-германской изоглоссе (в германском к этому окончанию добавлялось -so местоименного происхождения) (Гамкрелидзе, Иванов 1984: 376-378), то к германо-балто-славянским инновациям следовало бы добавить и эту изоглоссу. Помимо германо-балто-славяских эксклюзивных инноваций есть и эксклюзивные германо-балтийские инновации. К таким инновациям относится сочетание перехода краткого /о/ в краткое /а/ (ср. др.-вн. naht, лит. naktis, но лат. nocte) с переходом долгого /ā/ в долгое /ō/ (др.-исл., móðir, лит. motėris, но лат. māter). Сходной является и модель образования формы сравнительной степени прилагательного в германском и балтийском. И в германском и в балтийском она образуется сочетанием суффиксов *-en и *-es (Schmid 1989: 244; Zinkеvičius 1998: 120). В германских и в балтийских языках есть инструменталис с одинаковым окончанием (ср. дрвн. tagu, дрсакс. dagu, им. пад. tag, dag, лит. vilku им. пад. vilkas) [3]. Возможно в германском было и окончание инструменталиса на *-mi, которое соответствует балто-славянскому окончанию инструменталиса, ср. лит. sūnumi, стсл. synъmь (Zinkevičius 1998: 111).
Существует большое количество общих лексических и словообразовательных германо-балтийских и германо-балто-славянских инноваций [4]. Особую группу германо-балтийских и частично германо-балто-славянских соответствий, отсутствующую в других индоевропейских языках, составляют сходные модели образования числительных. Часть из них охватывает германский, балтийский, славянский ареал, а часть касается только общих германо-балтийских образований. К германо-балто-славянским образованиям относится общая словообразовательная модель при образовании слова, обозначающего тысячу, ср. др.-исл. þúsund, прусс. tūsimtons, ст.-слав. tysęštа, и сходную модель для образования десятков, ср., ст.-слав. tri desętь, лит. trisdesimt, гот. þreis tigjus, но ср. лат. triginta, греч. τριάκοντα. К исключительным балто-германские параллелям относится образование числительных 11 и 12 с элементом -lif (ср. *twa-libu или *twalihwu и лит. -dvylika) [5]. Уже давно был отмечен целый ряд исключительных германо-балто-славянских и германо-балтийских словообразовательных параллелей (напр., суффиксы *-isk, *-ing, *-ung, *-io, *-men (Stang 1972: 88-89; Ambrazas 1996: 126-127). Возможно, германский деминутивный суффикс -k-, характерный для всех германских языков, но особенно распространенный в западногерманских языках, мог быть заимствован из балтийского (ср. отсутствие перебоя в германском суффиксе). Образование с назальным инфиксом в балтийских языках и с назальными суффиксами в германских и славянских языках также считаются часто общей германо-балто-славянской изоглоссой (см., напр., СГГЯ IV: 193-194). Важной германо-балто-славянской инновацией являются префиксальные образования перфективных глаголов и (ср. напр. гот. saihvan - gasaihvan, лит. matyti - pamatyti, ср. русск. видеть - увидеть.
Существование эксклюзивных германо-балтийских инноваций и отсутствие германо-славянских инноваций свидетельствует о том, что в эпоху формирования протогерманского его контакт с протобалтийским был непосредственным, а с протославянским опосредованным. Эти отношения похожи на отношения германского с италийским (непосредственный контакт в период формирования протогерманского) и кельтским (опосредованный контакт), см. выше.
 
2.3. Германо-финско-саамские соответствия
В германских языках можно обнаружить инновации, которые соответствуют фонологической структуре саамского и прибалтийско-финских языков. Традиционно к таким признакам относят начальное ударение, которое следует реконструировать не только для прото-финно-угорского (Itkonen 1955: 23), но и для прото-уральского, поскольку оно характерно и для самого архаичного из самодийских языков для энецкого (Терещенко 1993: 345). К инновациям, которые могут быть обусловлены контактами с финно-угорскими языками можно отнести и характерное для германских языков появление долгих согласных, ср. др.-исл. lokkr ‘локон’, греч. λύγνος ‘ивовый прут’, лит. lugnas ‘гибкий’; др.-исл. falla, лит. puolu (1. sg.) и т. п. Удлинение согласных важная морфонологическая черта прибалтийско-финских и саамских языков, где при чередовании ступеней фактически каждый корень с простым согласным может иметь алломорфный вариант в форме с долгим согласным, см., напр., севсаам. monni ‘яйцо’ им. пад. - moni вин., род.; bihttá ‘кусок’ им. пад. - bihtá род., вин. Начальное ударение на корне и удлинение согласных было характерно и для прото-италийского и для прото-кельтского.
Изменение /ā/ > /ō/ в германском и балтийском могло быть связано особенностью раннего прото-саамо-финского, где не было долгого /ā/, но было долгое /ō/ (Korhonen 1988: 268) [6].
Предполагают и существование одной эксклюзивной германо-уральской изоглоссы: германское изменение по закону Вернера сопоставляют с уральским чередованием ступеней. По закону Вернера качество согласного определяется местом ударения, а по прибалтийско-финско-саамскому закону чередования ступеней - закрытостью или открытостью заударного слога (усиление согласного при открытом конечном слоге и ослабление при закрытом слоге, ср. протосаам. им. пад. ед. *kota, род. пад.*kotan > им. *koattē - род. *koaDēn, совр. севсаам. goahti ‘чум’ - goaði). Пости предположил, что чередование ступеней в саамском и прибалтийско-финском следует объяснять германским суперстратом, в котором в середине слова чередовались по закону Вернера звонкие и глухие (Posti 1953) [7]. Традиционно считается, что различие в ударении между словами типа *kota и *kotan в прото-финском состояло в большей ударности второго слога в словах с закрытым слогом, и эта особенность объясняет чередования в финском в соответствии с германскими чередованиями по закону Вернера, когда перед ударным гласным второго слога появлялся звонкий согласный вместо глухого. «Финны» переняли от германцев, говорящих «по-фински», произношение звонких в этой позиции. Идея Пости с некоторыми дополнениями поддерживается и сейчас (см., напр.: Kallio 2004), однако наличие чередования ступеней в части самодийских языков (Купер 1987) говорит против предположения о германском суперстрате в прибалтийско-финском и саамском. Поэтому либо чередование по закону Вернера в германском и чередование ступеней в финно-угорских языках развивались параллельно, либо мы имеем дело в данном случае с протосаамо-прибалтийско-финском влиянием на протогерманский (ср. Wiik 1997).
О давних контактах финно-угров с германцами свидетельствуют и многочисленные заимствования, среди которых есть и слова, заимствованные до последней фазы Первого перебоя согласных (ср. севсаам. gierdat ‘выдерживать’ < протосаам. *kiertё < досаам. *kärti < протогерм. *kardian (общегерм. *hardjan, ср. шв. härda).
 
2. 4. Предполагаемые заимствования из неизвестного субстрата
В конце XIX, начале ХХ века считалось, что значительное количество общегерманских слов с неясной индоевропейской этимологией могли быть заимствованы из неизвестного субстрата [8]. Наиболее последовательно эту идею отстаивал З. Фейст, который считал, что около 30% общегерманского словарного состава не имеет соответствия в других индоевропейских языках, т. е., что значительная часть германских слов может иметь субстратное происхождение. К таким словам Фейст относил, прежде всего, слова «морской» семантики, такие как немецкие See ‘море’ (гот. saiws ‘озеро’, др.-исл. sær, sjór, др.-англ. sæ; др.-фриз. sē, др.-вн., др.-сакс. sēo), Segel ‘парус’ (др.-исл., др.-англ. segl, др.-фриз. seil, др.-сакс. segel, др.-вн. segal), Storm ‘буря’ (др.-исл. stormr, др.-англ., др.-сакс., storm, др.-вн. sturm) и т. д., замечая, что все германские названия рыб, кроме лосося, также не имеют соответствий в других индоевропейских языках (Feist 1919, 89; см. также Hutterer 1999, 45). После работ Фейста этот список продолжал активно пополняться. Определились и основные семантические поля «субстратного списка». Кроме морской тематики и названия рыб к этому списку относят названия птиц, частей тела и другие слова. Однако, начиная с середины прошлого века и список Фейста и более поздние дополнения к этому списку стали подвергаться критическому пересмотру. Для многих считавшихся раньше субстратными германских слов была найдена приемлемая индоевропейская этимология (см., напр., Neumann 1971). Часть слов, традиционно относящихся к словам догерманского субстрата, ср., например, нем. Land, Netz, See, Beere, Distel, Möwe, Regen, Reh, Rohr, Taube, Traube, получили хорошую индоевропейскую этимологию (см., напр., Land, Distel, Möwe, Reh, Netz - Kluge/Seebold 1999: 185, 501, 572, 675). Этимология части слов является спорной, но все предлагавшиеся этимологии остаются индоевропейскими (Beere, Rohr, Taube - ibid., 89, 690, 817), и только этимология немногих слов из этого списка продолжает оставаться проблематичной (ср. See, Regen, Traube - ibid.: 674, 753, 833), хотя и для ряда этих слов предлагалась индоевропейская этимология [9]. Слова с неясной этимологией продолжают рассматриваться как возможные следы неизвестного субстрата, причем предполагается влияние этого субстрата не только на германский, но и на другие языки северо-западной Европы (Huld 1990). Боуткан отмечает, что для многих германских слов, не имеющих индоевропейской этимологии, характерна одинаковая структура. Многие из них двусложны и имеют чередование гласных во втором слоге (ср., напр., *aþal, aþil ‘имущество’; *durpul, durpil ‘порог’; *gadul, gadil ‘родич’; *magaþ,magiþ ‘девушка’; *hebon, hebun, *himin ‘небо’ и т. д. (Boutkan 1998). В некоторых случаях германские слова такого типа имеют соответствия в италийских языках, см. *ha(u)bud, haubid ‘head’ (lat. caput). А в некоторых случаях, как, в частности, в случае со словами, обозначающими яблоко и яблоню, которые также не считаются исконным индоевропейскими, они характерны для ряда языков северной Европы (Hamp 1979). Сходство в структуре приведенных выше слов может свидетельствовать о том, что они заимствованы из одного языка.
Таким образом, в общегерманской лексике можно обнаружить группу слов сходной структуры, которые могут быть интерпретированы как след неизвестного «северного» субстрата. Даже самые активные критики германского субстратного списка, отмечают наличие в германском неиндоевропейских терминов, характерных для некоторых семантических полей (напр., названия представителей флоры и фауны), замечая, однако, что многое еще предстоит сделать для окончательного выяснения этого списка (Mees 2001: 28), с чем нельзя не согласиться. Наличие неэтимологизированных слов сходной структуры свидетельствуют все же о наличии в германском пласта субстратных заимствований из неизвестного языка (см., напр., Sausverde 1996: 142). Причем в ряде случаев эта лексика могла быть заимствована из субстратного языка и в саамо-прибалтийско-финский (как это могло произойти для слова для обозначения «моря»), а возможно и в некоторых случаях и в балтийские языки (ibid.: 139-140) и в италийские языки (Boutkan 1998) [10].
 
2.5. Выводы о компонентах протогерманского
Распространение инноваций в северном индоевропейском ареале свидетельствует о том, что протогерманский формировался на территории, где встречались инновации, характерные для северо-восточного индоевропейского ареала (балто-славянский, а затем и балтийский) с инновациями, характерными для северо-западного индоевропейского ареала (итало-кельтский, а затем и италийский). Именно наличие общих германо-италокельтских и германо-италийских инноваций, отсутствующих в германском, балтийском и славянском, с одной стороны и наличие общих германо-балто-славянских и германо-балтийских инноваций, отсутствующих в италийском и кельтском, с другой стороны и определяло особенности протогерманского еще до формирования исключительно германских инноваций, таких, например, как последняя фаза Первого германского перебоя согласных (p t k > f þ h). Возможно, италийско-германские инновации относятся к двум разным эпохам: к более раннему периоду, когда италийский и кельский еще не отличались друг от друга, а представляли итало-кельтское единство (период исключительных германо-итало-кельтских инноваций), и к более позднему периоду, когда италийский уже отличался от кельтского (период исключительных германо-италийских и особенно германо-оско-умбрских инноваций). Подобное же отношение можно предположить и для германо-балто-славянских инноваций и германо-балтийских инноваций.
Заметным компонентом в формировании протогерманского были и его контакты с прото-саамо-финским, а возможно и с финно-угорским языком первой волны финно-угров в южной Скандинавии и северной Германии (возможно ими были носители культуры ямочно-гребенчатой керамики). Причем ряд общих германо-финно-угорских признаков (корневое ударение, долгие согласные) распространились и в италийский и в кельтский.
Наконец, четвертым компонентом в формировании протогерманского мог быть субстратный язык (или языки), от которого сохранились только заимствованные слова. Можно было приписать этому языку и те исключительные германские инновации, которые не имеют соответствия в соседних индоевропейских и финно-угорских языках, такие, например, как один из этапов передвижения согласных (p t k > f þ h), однако, если справедлива принятая датировка этого изменения (середина первого тысячелетия до н. э.), предположение о связи неизвестного субстрата с передвижением согласных мало вероятно. Таким образом, еще до формирования исключительных германских инноваций у людей, говоривших на протогерманском языке, были основания определять его как особый язык, если к этому времени сложился особый германский этнос.
Рассмотрим теперь насколько эти лингвистические данные соответствуют данным популяционной генетики.

3. Данные популяционной генетики о формирования генетического пула германоязычных народов

3.1. Хромосомные гаплогруппы
Три основные хромосомные гаплогруппы (Y-ДНК) современного германоязычного населения Европы это I1 (по старой классификации I1a), R1b и R1a, к которым в разных областях добавляются гаплогруппы I2b (по старой классификации I1c) и N1c (по старой классификации N3). Процент других гаплогрупп очень незначителен.
 
3.1.1. Гаплогруппы I1 и I2b (Y-ДНК)
Значительная часть населения современной северо-западной Европы являются носителями хромосомной гаплогруппы I1, распространенной, прежде всего, в Скандинавии, Голландии и на севере Германии. Процент носителей гаплогруппы I1 у норвежцев (40.3%, по другим данным 37.3%), южных шведов (40.5 %) датчан (38.7%), северных немцев (37.5 %), фризов (29.0%) и голландцев (26.7%) (Rootsi et al. 2005, 128; Karlsson et al. 2006, 965; Dupuy et al., 2006, 2). По наличию I1 определяют потомков англо-саксонской и более поздней скандинавской колонизации в Британии, где ее процент составляет 15% (ISOGG 2011). Высока частотность этой гаплогруппы и в западной Финляндии и у саамов (Rootsi 2005, 130-131), где ее частотность (31.4%) уступает только частотности гаплогруппы N1с, характерной для народов, говорящих на уральских и алтайских языках. Частотнось гаплогруппы I1 уменьшается при продвижении на восток в сторону Польши, Прибалтики, на запад в сторону Франции и на юг (Rootsi et al. 2005, 128-129). В центральной и южной Германии процент носителей этой гаплогруппы соответственно 10% и 5% (Origins 2011).
Как мы видим, большой процент носителей гаплогруппы I1 наблюдается либо у народов, которые сконцентрированных в Скандинавии, северо-западной Германии и Голландии, которые говорят на германских языках, либо у народов, долгое время находившихся и сейчас продолжающих находиться в контакте со скандинавами (саамы, западные финны).
Считается, что гаплогруппа I одна из древнейших в Европе гаплогрупп Y-ДНК. В виде подвида I1, она распространилась в северной Европе после таяния последнего ледника около 10 000-6 800 тому назад (Rootsi et al. 2005). Предполагают, что гаплогруппа I1 была характерна для носителей первых после последнего ледника культур северной Европы и сохраняется в северной Европе до сих пор (Rootsi et al. 2005: 135; Origins 2011). Если справедливо, что гаплогруппа I1 появилась на севере Европы около 10 000-6 800 тому назад (ibid.), то именно к этому периоду следует отнести появление одного из генетических предков тех, кто впоследствии стал говорить на языке, который мы называем протогерманским.
Для северо-западной Европы характерна и гаплогруппа I2b (по старой классификации I1c), которая есть в северной и центральной Германии (от 10 до 20%), Бельгии и Голландии (10-15%) в Дании (от 3% до 10%), в Швеции (более всего, до 10% в Вестерботтене) - (Lappalainen et al. 2009; Origins 2011). Благодаря богатой вариативности эта гаплогруппа также считается одной из самых старых в северо-западной Европе. Гаплогруппа I1оказываются гаплогруппой, которая в наибольшей степени характеризует германоязычное население, по сравнению с другими гаплогруппами (R1a, R1b, N1c), процент которых оказывается выше либо у западных (R1b), либо у восточных (R1a), либо у северных (N1c) соседей германцев, см. ниже.
 
3.1.2. Гаплогруппа R1b (Y-ДНК)
Гаплогруппа R1b является наиболее частотной гаплогруппой в западной Европе (57%). В германоязычных странах наиболее частотна она в странах Бенилюкса (в Голландии 70.4%, у фризов 56%, в Бельгии 63%). В Германии средняя частотность этой гаплогруппы 47.9%, причем ее процент в южной Германии выше, чем в северной. В меньшей степени эта гаплогруппа характерна для Скандинавии, ср. норвежцы 25% (по другим данным 31.3%), шведы 24%, датчане 42.9% (Karlsson et al. 2006; Dupuy et al. 2006), причем на севере Скандинавии процент этой гаплогруппы ниже чем в центральной Скандинавии (Lappalainen et al. 2009). В Норвегии процент R1b уменьшается к востоку, ср. 45% носителей R1b на юго-западе Норвегии и 26% на востоке (Dupuy et al. 2006). У южных и особенно у западных соседей германоязычного населения Европы процент гаплогруппы R1b очень высок (у валлийцев более 90%, у ирландцев и басков более 80%, у французов и северных итальянцев более 60%). Частотность этой гаплогруппы убывает по направлению на восток (у поляков 10-14%, по другим данным 22.2%, у латышей 15%, у литовцев 5%, у саамов около 6%, у финнов 2%).
Что касается датировки появления R1b в Европе, то здесь мы сталкиваемся с двумя гипотезами. Если у генетиков фактически нет разногласий относительно ее азиатского происхождения и времени ее появления (около 20 000 до н.э. или чуть позже), то предположения о времени ее появления в Европе сильно отличаются друг от друга. Еще совсем недавно считалось, что все варианты R1b в Европе восходят к эпохе верхнего палеолита, т. е. к эпохе охотников и собирателей (Karlsson et al. 2006). В последнее время, однако, появление этой гаплогруппы в Европе стали относить не к мезолиту, а к неолиту, связывая движение R1b в Европе с миграцией населения из западной Азии, которое принесло земледелие в Европу (Myres et al. 2010).
Если мы посмотрим на распространение гаплогруппы R1b в Европе, то очевидно, что в исторический период она распространялась с запада на восток. Наиболее частотной она остается у самых западных народов (современные кельтоязычные и романоязычные народы западной Европы, а также баски). Распространение этой гаплогруппы у германоязычных народов с наибольшим ее процентом на западе германоязычной области несомненно свидетельствует о генетическом участии носителей гаплогруппы R1b (к которым прежде всего относятся предки современных кельтоязычных и романоязычных народов) в формировании генетического пула германоязычных народов [11].
 
3.1.3. Гаплогруппа R1a (Y-ДНК)
Третьей по частотности хромосомной гаплогруппой в германоязычных странах является гаплогруппа R1a, которая наиболее частотна в восточной Европе. Среди германоязычного населения ее процент меньше, чем на востоке Европы, где частотность R1a превышает 30% (ср. 34.0% у литовцев, 41.0 у латышей, 56% у поляков), но больше, чем на западе: во Франции, Италии, Испании и в Ирландии ее частотность колеблется от 0 до 5% (Оrigins 2011). У финно-угорских соседей скандинавов процент R1a ниже, чем у скандинавов, но выше, чем у западноевропейцев (саамы 13%, финны 10.5%). В Скандинавии частотность этой гаплогруппы выше, чем в континентальной Европе: у норвежцев 26.3%, у шведов 17.3% (частотнее всего в Халланде 26.5%), у датчан 16.7%, у немцев 12.5% (по другим данным 8.1%), от 5% на западе Германии до 15% в Баварии. И в Скандинавских странах и особенно в Германии процент R1а убывает с востока на запад. У германоязычных народов, обитающих к западу от Германии частотность R1a становится еще ниже (см. фризы 7%, голландцы 3.7%). (Semino et al. 2000; Karlsson et al. 2006; Dupuy et al. 2006).
Согласно Андерхиллу с соавторами R1a появилась в восточной Европе около 9 300 до н.э., достигла территории Германии около 7 900 до н.э. и Дании около 7 700 до н.э. - Underhill et al. 2010). Распространение R1a в древних останках подтверждает предположение о распространении гаплоглогруппы R1a в центральную и северную Европу с востока.
Если мы посмотрим на современное распределение гаплогруппы R1a в Европе, то очевидно, что эта гаплогруппа продвигалась с востока на запад, и что она встречается, прежде всего, у носителей cовременных славянских и балтийских языков, а также у тех этносов, которые находились в контакте с ними.
Таким образом, судя по данным популяционной генетики, одним из элементов формирования популяции, говорящей на прото-германском языке, были носители гаплогруппы R1a, которые в эпоху формирования протогерманского говорили на балто-славянском, а позднее на протобалтийском и протославянском языках.
 
3.1.4. Гаплогруппа N1c
Эта гаплогруппа встречается у ряда народов Сибири у финно-угорских народов Европы (у удмуртов ее частотность превышает 80%, у финнов более 63%, у саамов от 45% до 50%, у эстонцев более 40% - Rootsi et al. 2007). Гаплогруппа N1c характерна и для индоевропейских народов северной и северо-восточной Европы, которые либо раньше находились, либо сейчас находятся в контакте с финно-угорскими народами (у латышей около 40%, у литовцев 36%, у русских на севере европейской России 41.3%). Среди германоязычных народов наибольший процент N1c у шведов (10%), причем в северной и центральной Швеции он заметно выше, чем в южной (Karlsson et al. 2006, 968). У норвежцев процент N1c меньше. Однако и здесь прцент населения с гаплогруппой N1c убывает с севера на юго-запад (Dupuy et al. 2006). У датчан, голландцев и фризов не отмечают наличие N1c. В Германии процент этой гаплогруппы очень незначителен (менее 1%), причем в первую очередь она характерна для выходцев из Восточной Пруссии (germ-dna, 2011), что связано, по-видимому, с тем, что у пруссов процент N1c был высок (ср., процент N1c у современных балтийских народов). Считается, что N1c появилась в Китае и достигла северо-западной Европы около 14 000-12 000 лет назад. При этом северо-восточная Европа считается центром вторичной экспансии N1c на запад (Rootsi et al. 2007).
Среди современных германоязычных народов фактически только скандинавоязычные народы имеют гаплогруппу N1c, что не свидетельствует о влиянии носителей этой гаплогруппы на формирование генетического пула германоязычных народов в континентальной Европе.
 
3.2. Митохондриальные гаплогруппы германоязычных народов
До сих пор мы обращали внимание только на хромосомные гаплогруппы, передаваемые только по мужской линии. Обратимся теперь к анализу митохриальных гаплогрупп, которые наследуются только по женской линии.
Наиболее частотной в Европе является гаплогруппа типа H, которая характерна более чем для половины европейского населения, что намного превышает частотность остальных гаплогрупп (Richards et al. 2000). У финнов и эстонцев ее частотность меньше (16%), а у саамов она почти не встречается (Richards et al. 2000).
Самой древней гаплогруппой Европы считается гаплогруппа типа U (U5), наибольший процент которой мы находим у саамов (от 30% до 50%) - ее возраст 50.000 лет (Richards et al. 2000). Она наиболее частотна на самом севере Европы (саамы, финны, эстонцы), но встречаются и в мезолитных останках по всей Европе (в Португалии, Англии, Германии, Литве, России) (Bramanti et al. 2009). Сейчас 11% населения Европы являются носителями разных субкладов гаплогруппы U5. В Швеции процент гаплогрупп U достигает 16.2% (Torroni et al., 1996: 1839), причем на юге процент U5b меньше чем на севере (10.3% в Емтланде) (Lappalainen 2009. tabl. 2). В Дании и северной Германии процент гаплогрупп U составлет 6%-7% (Richards et al. 1996).
Вторая гаплогруппа, наиболее частотная на самом севере Европы - это гаплогруппа V, которая появилась позднее (около 13 000 тому назад) на юго-западе Европы (Richards et al. 2000). Около 40% саамов являются носителями гаплогруппы V. Чaстотность гаплогруппы V также уменьшается в Скандинавии с севера на юг и достигает в южной Швеции 10%, а в более южных германоязычных областях ее процент еще меньше (в Голландии 4.8%, в Германии 4.5%) (Torroni 2001: 846). Однако сравнительно большой процент носителей этой гаплогруппы обнаруживают у басков (12.4%) и французов (7.1%) (ibid.), что позволяет реконструировать ее распространение на северо-восток из франко-кантабрийского убежища в эпоху верхнего палеолита (Izagirre et al., 1999).
Если мы сравним данные популяционной генетики с данными анализа генетической структуры человеческих останков древних эпох мы можем заметить что частотность гаплогрупп типа H в Европе увеличивалась, а частотность гаплогруппы V и гаплогрупп типа U постепенно уменьшалась (Manco 2011; Malmström et al 2010: table 2). Так частотность митохондриальных гаплогрупп U4 и U5 в Дании, появление которых относят к палеолиту или мезолиту, резко уменьшается к железному веку и только с эпохи викингов приобретает частотность, соответствующую современной (Melchior 2010).
Хотя митохондриальные гаплогруппы оказываются в гораздо меньшей степени связанными с языковыми признаками, чем хромосомные, можно предположить, что часть носителей митохондриальной группы U 5 (а возможно и V), говорили на прото-финно-угорском языке, поскольку их процент у современных финно-угорских народов, особенно у саамов очень значителен. В отличие от фактического отсутствия хромосомной гаплогруппы N1c на германоязычной территоритории континентальной Европы, митохондриальные гаплогруппы U и V распространены и на территории Дании, и на территории Германии. Таким образом, появление финно-угорского компонента в протогерманском могло быть связано не столько с влиянием финно-угорского языка мужской части населения Скандинавского полуострова (Y-N1c), а, прежде всего, с влиянием финно-угорского языка женской части населения (mtDNA-U5). В Скандинавии эпохи викингов обычными были браки скандинавских мужчин с саамскими женщинами (ср., в частности древнеисландские саги и Младшую Эдду), а не скандинавских женщин с саамскими мужчинами. И такая направленность матримониальных связей, скорее всего, была характерна и для более ранних периодов.

4. Выводы

Если мы сравним данные популяционной генетики с анализом генетической структуры останков, то оказывается, что распространение хромосомных гаплогрупп в ареале формирования протогерманского языка в значительной степени соответствует распространению протогерманских инноваций. Ареал распространения соседних с протогерманским протобалтийского и протославянского языков соответствует ареалу наибольшей концентрации распространения гаплогруппы R1a, а ареал распространения протоиталийского и протокельтского соответствует ареалу распространение гаплогруппы R1b. Соответственно, в германоязычном ареале процент распространения R1b убывает с запада на восток, а R1a - с востока на запад. Территория современной Германии и Скандинавии оказываются местом встречи двух идущих навстречу друг другу потоков генетических и языковых признаков. Причем оказывается, что лингвистическая картина с чуть большим количеством германо-балто-славянских и германо-балтийских инноваций по сравнению с германо-итало-кельтскими и германо-балтийскими более соответствует распределению R1a и R1b в Скандинавии, где процент R1a выше, чем в Германии. Эти данные могут свидетельствовать о справедливости традиционного представления о северной Европе, как об очаге формирования протогерманского.
Третий компонент формирования генетического пула германоязычных народов, который более всего определяет его генетическое своеобразие это, прежде всего, гаплогруппа I1 и частично гаплогруппа I1c. Эти гаплогруппы могут быть связаны с популяциями оставившими след в германском языке в виде неиндоевропейской и нефинно-угорской субстратной лексики.
Наконец, четвертый (финно-угорский) компонент в формировании протогерманского может быть сопоставлен с участием языка носителей митохондриальной гаплогруппы U 5 (а возможно и mtDNA V), в формировании протогерманского. О том, что одним из языков носителей гаплогруппы U 5 мог быть один из предков современных финно-угорских языков Скандинавии свидетельствует тот факт, что у саамов процент гаплогруппы типа U 5 самый высокий в Европе, и эта гаплогруппа сравнительно частотна и у других финно-угорских народов.
Таким образом, приводимый выше материал позволяет установить связь между формированием протогерманских инноваций и формированием генетического пула германоязычных народов.  

Примечания

1. Одни лингвисты считают, что наличие большого количества германо-итало-кельтских инноваций свидетельствует о существовании германо-итало-кельтского языкового единства (см., напр. Порциг 1964), другие, основываясь на общности германо-балто-славянских инноваций говорят о существовании германо-балто-славянского языкового единства (ср., напр., Гамкрелидзе, Иванов 1984). В отношении лексических соответствий также конкурируют две точки зрения, по одной из них более тесные связи были у германского c итало-кельтским и с италийским (Euler 1997), по другой - с балто-славянским (Mańczak 2000).

2. О лексических и словообразовательных германо-италийских параллелях: Порциг 1964: 160-176; СГГЯ I: 85; Ernst, Fischer 2001: 98-103.

3. В древнеиндийском также появилась форма творительного падежа, восходящая к индоевропейскому окончанию *-ō, однако она имела вид ā, а не u как в литовском и германском, ср. лит. vilku, др.-вн. wolfu, но др-инд. vrkā (Гамкрелидзе, Иванов 1984: 391).

4. О германо-балтийских и германо-балто-славянских эксклюзивных лексических параллелях см., напр., Гамкрелидзе, Иванов 1984: 418-419; Ernst, Fischer 2001: 92-94; Непокупный et al. 2005: 71.

5. В балтийских языках по такой модели образованы все числительные от 11 до 19.

6. Изменение /ā/ > /ō/ произошло и в протооско-умбрском, однако оно затронуло здесь только конец слова.

7. Сходство закона Вернера с чередованием ступеней проявляется не только в сходстве чередования смычных p t k ~ b d g, но и в чередовании s ~ z и в чередовании ступеней с ассимиляцией ср. фин. им. lintu - родит. linnun ‘птица’, им. ilta - родит. illan ‘вечер’ (Koivulehto, Vennemann 1996: 164-165).

8. Полный список германских слов, у которые когда-либо предполагалось происхождение из неизвестного субстрата можно найти в интернете (McCallister 1999).

9. Предполагается, что даже самое важное слово из субстратного списка (нем. See, англ. sea и т. п.) имеет индоевропейское происхождение, cр., напр., de Vries 1962; Mees 2007.

10. Кроме ставшего уже традиционным предположения о неизвестном субстрате в германском Феннеманн предположил существование васконского (т. е. прото-баскского) субстрата в европейских индоевропейских языках и семито-хамитского суперстрата в германском (см., напр., Vennemann 1995). Однако, поскольку для большинства слов из списков Феннемана существуют приемлемые индоевропейские этимологии, большинство германистов скептически относятся к его идеям (см., напр., Seebold 1998: 289).

11. Учитывая большую частотность этой гаплогруппы у басков, можно предположить смену языка у индоевропейских носителей этой гаплогруппы, что фактически подтверждало бы гипотезу Феннеманна о васконском субстрате в индоевропейских языках Европы (см. выше).

Литература

Гамкрелидзе, Иванов 1984 - Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейские языки и индоевропейцы. Т. 1. Тбилиси.
Непокупный, Быховец, Пономаренко 2005 - Непокупный А. П., Быховец Н. Н., Пономаренко В. А. Очерки по сравнительной семасиологии германских, балтийских и славянских языков. Киев.
Порциг 1964 - Порциг В. Членение индоевропейской языковой области. М.
СГГЯ I - Сравнительная грамматика германских языков / М. М. Гухман, В. М. Жирмунский, Э. А. Макаев, В. Н. Ярцева (ред.). T. 1
Германские языки и вопросы индоевропейской ареальной лингвистики. М., 1962 .
СГГЯ IV - Сравнительная грамматика германских языков / М. М. Гухман, В. М. Жирмунский, Э. А. Макаев, В. Н. Ярцева (ред.). T. 4. Морфология (продолжение). М., 1966.
Кузьменко 2011 - Кузьменко Ю. К. Colloquia Classica et Indo-Germanica - V / Отв. ред. Н. А. Бондарко, Н. Н. Казанский. СПб.: Наука. (= Acta Linguistica Petropolitana. Труды Института лингвистических исследований РАН. Т. VII. Ч. 1) C. 9-30.
Купер 1987 - Купер Ш. К. Типы чередования ступеней в селькупском языке // Строй самодийских и енисейских языков / Ред. Ю. А. Морев. Томск, 66-74.
Терещенко 1993 - Терещенко Н. М. Энецкий язык // Языки мира. Уральские языки. М., C. 343-349.
Ambrazas 1996 - Ambrazas S. The ancient relationship between Baltic and Germanic languages from the stand point of word formation // The Indo-Europeanization of Northern Europe. Papers presented at the International conference held at the University held at the University of Vilnius / Ed. by K. Jones-Bley and M. E. Huld. Washinhton D. C. P. 126-132.
Boutkan - Boutkan D. F. H. On the form of North European substrate words in Germanic // Historische Sprachforschung. Bd 111. P.102-133.
Bramanti B et al. 2009 - Bramanti B et al. Genetic discontinuity between local hunter-gatherers and Central Europe’s first farmers // Sience. Oct. 326 (issue 5949). Epub. Ser. 3.
Cavalli-Sforza, Menozzi, Piazza 1994 - Cavalli-Sforza L. L., Menozzi P., Piazza A. The history and geography of human genes. Princeton.
Dupuy et al. 2006 - Dupuy B. M. et al. Geographical heterogeneity of Y-Chromosomal lineages in Norway // Forensic Science International. Vol. 164, issue 1. http://vetinary.sitesled.com/norway.pdf
Ernst, Fischer 2001 - Ernst P., Fischer G. Die germanischen Sprachen im Kreis des Indogermanischen. Wien.
Euler 1997 - Euler W. Die Beziehungen zwischen der italischen, germanischen und baltischen Sprachgruppen // Res Balticae N 3. P. 103-118.
Euler, Badenheuer 2009 - Euler W., Badenheuer K. Sprache und Herkunft der Germanen. Hamburg, London.
Feist 1919 Feist S. Indogermanen und Germanen. Halle. 2. Auflage. germ-dna, 2011 - Germany Y-DNA Project. Haplogroup Index - http://german-dna.net/HGIndex.htm
Hamp 1979 - Hamp E. P. The North European word for «apple» // Zeitschrift für celtische Philologie. Bd. 37. S. 158-166.
Huld 1990 - Huld M. The linguistic typology of the Old European substrata in north central Europe // Journal of Indo-European Studies. Vol. 18. S. 389-423.
Hutterer 1999 - Hutterer C. J. Die germanischen Sprachen. Ihre Geschichte // Grundzüge Hill E., n. 4. Aufl., Budapest.
Itkonen - Itkonen E. Über die Betonungsverhältnisse in den finnishugrischen Sprachen // Acta Linguistica Academiae Scientiarum Hungaricae. Vol. 5. P. 21-34.
ISSOG 2011 - International Society of Genetic Genealogy. Y-DNA haplogroup tree - http://www.isogg.org/tree (27 мая 2011)
Izagirre, de la Rúa 1999 - Izagirre N., de la Rúa C. An mtDNA analysis in ancient Basque population: implication for haplogroup V as a marker for a major paleolithic expansion from south-western Europe // American Journal of Human Genetics. Vol. 65. P. 192-207.
Kallio 2004 - Kallio P. Studia Indo-Uralica. The early relation between Indo-European and Uralic. Leiden.
Karlsson et al. 2006 - Karlsson A. O. et al. Y-chromosome diversity in Sweden - a long time perspective // European Journal of Human Genetics. Vol. 14, issue 8. P. 963-970.
Kluge/Seebold 1999 - Kluge F. Etymologisches Wörterbuch der deutschen Sprache. 23., erweiterte Auflage. Bearbeitet von E. Seebold. Berlin; New York.
Korhonen 1988 - Korhonen M. The History of the Lapp language // Denior D. (Hrsg.) The Uralic languages. Leiden. P. 264-287.
Kroeber, Chretien 1937 - Kroeber A. L., Chretien C. D. Quantitative classification of Indo-European languages // Language. Vol.13, 2. P. 83-103.
Lappalainen et al. 2009 - Lappalainen P. et al. Population structure in contemporary Sweden. A Y-chromosomal and mitochondrial DNA analysis // Annals of Human Genetics. Vol. 73, issue 1. P. 61-73.
Malmström et al. 2009 - Malmström H. et al. Ancient DNA reveals lack of continuity between Neolithic hunter-gatheres and contemporary Scandinavians // Current Biology 2009, doi:10.1016/j.cub.209.09.017.
Manco 2011 - Manco J. Ancient Western Eurasian DNA. Table 1- Mitochondrial and Y-chromosome haplogroups extracted from historic and prehistoric human remains (last revised 17. 03.2011). http://www.buildinghistory.org/distantpast/ancientdna.sthml
Mańczak 2000 - Mańczak W. Relations entre le germanique, le slave, le balte et le latin // Lingua poznaniensis XLII. P. 99-106.
Mc Callister 1999 - Mc Callister R. On-line dictionary of postulated non-IE substrate vocabulary in the Germanic languages. (http://s155239215.onelinehome.us/turcic/41TurkicInEnglish/Non-IE_GermanEn.htm)
Mees 2001 - Mees B. Stratum and shadow. A genealogy of stratigraphy theories from the Indo-European west // Language contacts in prehistory.Studies in  stratigraphy. Ed. by H. Andersen. Amsterdam, Philadelphia. P. 11-44.
Melchior et al. 2010 - Melchior L. et al. Genetic diversity among ancient Nordic population // PLoS one 5 (issiu 7). E11898 (doi: 10.1371 /journal.pone.0011898).
Myres et al. 2011 - Myres N. et al. A Major Y-Chromosome Haplogroup R1b Holocene Era Founder Effect in Central and Western Europe // European Journal of Human Genetics. Vol. 19. P. 95-101.
Neumann 1971 - Neumann G. Substrate im Germanischen? Göttingen. (Nachrichten der Akademie der Wissenschaften in Göttingen. Philol.-Hist. Klasse. Jg 1971, N 4).
Origins 2010 - Origins, age, spread and ethnic association of European haplogroups and subclades. http://www/eupedia.com/europe/origins haplogroups europe. html. Last update. Dec. 2010.
Posti 1953 - Posti L. From Pre-Finnic to Late Proto-Finnic: Studies on the Development of the consonant system // Finnisch-Ugrische Forschungen 31. P. 1-91.
Poloni et al. 1997 - Poloni E. S. et al. Human genetic affinities for Ychromosome P49a,f/Taql haplotypes show strong correspondence with linguistics // American Journal of Human Genetics. Vol. 65, issue 5. P. 1015-1035.
Rootsi et al. 2005 - Rootsi S. et al. Phylogeography of Y-chromosome Haplogroup I reveals distinct domains of prehistoric gene flow in Europe. In: American Journal of Human Genetics. V. 75 (issue 1). 128-137.
Rootsi et al. 2007 - Rootsi S. et al. A counter-clockwise northern route of the Y-Chromosome haplogroup N from Southeast Asia towards Europe // European Journal of Human Genetics. Vol. 15. P. 204-211.
Rosser et al. 2000 - Rosser Z. H. et al. Y-chromosome diversity in Europe is clinal and influenced primery by geography rather than by language // American Journal of Human Genetics. Vol. 67. P. 1526-1543.
Sausverde 1996 - Sausverde E. «Seewörter» and substratum in Germanic, Baltic and Baltic Finno-Ugric languages // The Indo-Europeanization of Northern Europe…P. 133-147.
Schmid 1989 - Schmid W. Zu den germ.-balt. Sprachbeziehungen: die Komparative der Adjektive // Indogermanica Europaea Festschrift für W. Meid zum 60. Geburtdtag am 12. 11. 1989. (Grazer linguistische Monographien 4). Graz. S. 241-250.
Seebold 1998 - Seebold E. Sprache und Schrift // RGA Bd. 11. S. 275-305.
Semino et al. 2000 - Semino O. et al. The genetic legacy of palaeolithic Homosapiens sapiens in extant Europeans: A Y-chromosome perspective // Science. Vol. 290. 10 Nov. P. 1155-1159.
Solta 1974 - Solta G. R. Zur Stellung der lateinischen Sprache. Wien.
Stang 1972 - Stang Chr. Lexikalische Sonderübereinstimmungen zwischen den Slawischen, Baltischen und Germanischen. Oslo.
Torroni et al. 1996 - Torroni A. et al. Classification of European mtDNAs from an analysis of three European populations // Genetics. Vol. 144 (4). P. 1835-1850.
Torroni et al. 2001 - Torroni A. et al. A signal from human mtDNA of postglacial recolonization in Europe // American Journal of Human Genetics. Vol. 69. P. 844-852.
Underhill et al. 2010 - Underhill P. A. et al. Separating the post-Glacial coancestry of European and Asian Y-chromosomes within haplogroup R1a // European Journal of Human Genetics. Vol. 18. P. 474-484.
Vennemann 1995 - Vennemann Th. Etymologische Beziehungen in Alten Europa // Der GinkgoBaum: Germanistisches Jahrbuch für Nordeuropa 13. P. 39-115.
Vries 1961 - de Vries J. Altnordisches etymologisches Wörterbuch. Leiden.
Wiik 1997 - Wiik K. The Uralic and Finno-Ugric phonetic substratum in Proto-Germanic // Linguistica Uralica. T. 33. N 4. P. 258-280.
Zinkevičius 1998 - Zinkevičius Z. The history of the Lithuanian language. Vilnius.