(Фридрих И. Дешифровка забытых письменностей и языков. - Изд. 4. - М., 2007.
- С. 171-183)
Эванс установил три этапа развития крито-микенской письменности: 1) рисуночные
знаки, преимущественно на печатях (критское иероглифическое письмо, первая половина II тысячелетия до н. э.); 2) вероятно, возникшее
на их основе «линейное письмо
А», распространенное на Крите примерно с 1750 по 1450 гг. до н. э.; 3) несколько
отличное от него «линейное письмо В», памятники которого обнаружены в Кноссе
на Крите, в Пилосе в материковой Греции и в некоторых других пунктах. Эти памятники
восходят к XV-XIV вв. до н. э. - ко времени, по легенде предшествовавшему Троянской
войне, - причем наиболее поздние памятники «линейного письма А», возможно, современны
памятникам «линейного письма В». В настоящее время известно несколько тысяч
памятников крито-микенского письма (преимущественно «линейного В»). Для записи
использовались плоские глиняные таблички, на которых процарапывались знаки.
Писали, возможно, также и на другом, до наших дней не сохранившемся материале,
чернилами.
Позже было установлено, что имелась еще одна разновидность этой же письменности
- кипро-минойское письмо, более близкое к «линейному А», чем к «линейному Б»,
и восходящее также по крайней мере к началу XV века до н. э. Возможно, это
письмо явилось предком описанного выше кипрского слогового письма.
С самого начала было ясно, что, судя по наличию цифровых знаков, крито-микенские
таблички представляли собой хозяйственные документы. Это уже в 1901 г. установил
Эванс; он же отметил, что около десятка знаков совпадает со знаками кипрского
слогового письма.
Первые попытки дешифровки крито-микенской письменности шли по линии отождествления
ее знаков со знаками кипрского слогового письма; однако достоверных результатов
таким способом достичь не удавалось: если между этими видами письменности и
существовало родство по происхождению, то за период около тысячи лет и форма
знаков, и их значение слишком сильно изменились. Таким образом, определить знаки
только по внешнему сходству оказалось невозможным, даже несмотря на почти несомненную
связь обоих видов письменности.
В дилетантских попытках расшифровать крито-микенскую письменность не было
недостатка. Так, Ф. Г. Гордон в 1931 г. попытался прочесть крито-микенскую письменность,
«подставляя под знаки баскские чтения, на тот случай (!), если эти языки окажутся
близкородственными». В том же году англичанка Ф. Г. Стоуэлл попыталась читать
непонятные крито-микенские тексты (оставляя в стороне явные хозяйственные перечни)
по акрофоническому принципу: каждый знак должен был означать слог, соответствующий
первому слогу греческого слова, выражающего название данного предмета. Если
учесть что, во-первых, линейные знаки критского письма настолько упрощены, что
часто невозможно установить с достоверностью, что они изображают, а во-вторых,
что мисс Стоуэлл плохо знала древнейшие греческие диалекты, то понятно, что
результат ее трудов был равен нулю.
Заслуженный чешский ученый Б. Грозный (1949) применил к крито-микенской письменности
метод сравнения - по внешнему сходству - знаков самых разнообразных письменностей
древнего мира: кипрской, хеттской иероглифической, древнеиндской, шумерской,
финикийской и т. д. Не объясняя, каким образом в одной письменности могут сосуществовать
знаки, общие со столь различными и притом исторически и географически отдаленными
друг от друга видами письма, Грозный пытался прочесть таким образом под крито-микенскими
письменами индоевропейский язык, близкий хеттскому; на деле у него получился
странный язык, в котором смешались разнообразнейшие элементы, а содержание,
вычитанное им из табличек, было лишено ясного смысла.
Чэдвик, один из участников окончательной дешифровки крито-микенской письменности,
пишет по этому поводу: «Произвольность проделанной Грозным работы столь очевидна,
что никто не принял ее всерьез. Это - печальная история, к сожалению, слишком
часто повторяющаяся в мире науки: престарелый и всеми почитаемый ученый на
старости лет создает труд, недостойный годов его расцвета, а его друзьям и ученикам
не хватает смелости сказать ему об этом».
Акрофонический метод и метод внешнего сравнения форм знаков применил также
болгарский ученый В. Георгиев, выдвинув при этом теорию о происхождении финикийского
алфавита из крито-микенского письма, несмотря на явную трудность согласовать
такую теорию с хронологическими данными. Его попытки чтения крито-микенских
табличек также привели к заключению, что язык их - индоевропейский, но не греческий.
Таково было, впрочем, твердое мнение почти всех ученых.
Наряду с этим имелся целый ряд работ, авторы которых стремились применить
комбинаторный и статистический метод. Уже на раннем этапе изучения крито-микенских
письмен удалось установить, что среди них следует различать рисуночные знаки,
по всей вероятности словесные [1], и более упрощенные
линейные, которые, судя по длине слов, числу знаков и повторяемости, должны
были быть слоговыми [2].
В 1927 г. известный английский семитолог А. Э. Каули, следуя Эвансу, установил,
что за словом «женщина» (обозначавшимся ясным рисуночным знаком) следуют две
группы, каждая из двух линейных знаков, - очевидно, «мальчики» и «девочки».
В 1943-1950 гг. важная работа была проделана американкой Алисой Кобер. Она
поставила вопрос, нельзя ли, не подставляя пока конкретных чтений под знаки
крито-микенской письменности, выяснить комбинаторным путем, имеется ли в языке,
скрывающемся под ней, именная флексия, например, различаются ли числа и падежи.
Ей удалось выяснить, что слово, обозначающее в перечнях итог, имеет одну форму
для «мужчин» (выражаемых рисуночным знаком) и животных одной группы и другую
- для «женщин» и животных другой группы (изображаемых в основном теми же знаками,
что и первые, но с добавлением особого штриха). Она пришла к справедливому заключению,
что слово «итог» или «все» имеет две формы - одну для мужского и другую для
женского рода. Она обнаружила также, что слова, обозначаемые определенными группами
знаков, имеют по три варианта, причем в двух из них к наиболее краткой форме
написания прибавляются еще некоторые постоянно повторяющиеся знаки, очевидно
выражающие грамматические окончания (так называемые «коберовские тройки»).
Ключ к чтению крито-микенской письменности - вернее, пока только к «линейному
письму В» - дал в 50-х годах молодой английский ученый Майкл Вентрис.
Майкл Вентрис родился в 1922 г.; отец его был английским офицером, мать - полуполькой-полуангличанкой. Еще семилетним мальчиком он увлекался загадкой
древнего Крита, читал книги о египетских иероглифах; весь досуг юности он посвящал
попыткам раскрыть тайну крито-микенской письменности, хотя и не стал по профессии
филологом. Он имел для этого, однако, все данные: незаурядно наделенный лингвистическими
способностями, он знал целый ряд европейских языков (в том числе, хотя и не
очень хорошо, и русский), не говоря о греческом и латинском. Вентрис рос в Швейцарии,
позже окончил школу в Англии и поступил в архитектурный институт; во время второй
мировой войны он служил в воздушном флоте штурманом. Блестяще окончив в 1948
г. институт, он работал архитектором для министерства просвещения, строил школы
и вскоре стал уже заметным и выдающимся в своей области работником. Казалось,
ничто не предвещало, что Вентрис прославится в области истории культуры древнего
мира. Правда, еще в 1940 г., скрыв от редактора свой юный возраст, он напечатал
в одном из ведущих археологических журналов серьезную статью о крито-микенской
письменности; но свои возможности в этой области он оценивал более чем скромно
и никогда не считал себя здесь специалистом.
Уже в 1940 г. Майкл Вентрис полагал, что, установив комбинаторным путем характер
флективных изменений слов в крито-микенском письме и сопоставив его с характером
флексии в известных уже языках, можно попытаться решить, какой же язык следует
искать в надписях на критских табличках. Наиболее вероятным ему казалось родство
с этрусским языком, хотя его комбинаторные изыскания как будто и не подтверждали
этого. Тем не менее он решил и дальше ориентироваться на этрусский.
Через десять лет Вентрис разослал ученым разных стран, занимавшимся крито-микенской
письменностью, анкету с вопросами о том, что они думают об этой письменности
и, о возможностях дальнейшей работы над нею. Каждый из ученых прислал свои ответы,
которые Вентрис затем разослал остальным. Не ответил - ввиду своей глубокой
старости - лишь Грозный; Кобер ответила, что рассылка такой анкеты не имеет
смысла. Большинство было согласно с тем, что линейное письмо в скрывает какой-то
неизвестный индоевропейский язык, может быть родственный хеттскому; некоторые
ученые, и в том числе сам Вентрис, считали, что это скорее всего язык неизвестной
семьи, может быть родственный этрусскому. Лишь Вентрис (и Кобер) считали ближайшей
задачей выяснение взаимоотношений между повторяющимися знаками; все же остальные
считали необходимым начать с установления фонетического значения письмен, а
Георгиев и грек Ктистопулос даже полагали, что уже многого достигли в этом направлении.
Вентрис, очень занятый своей основной работой, предполагал на этом окончить
свои занятия крито-микенской письменностью, однако он не смог ее бросить. В
ближайшие два года он продолжал работать над дешифровкой и рассылать ведущим
ученым свои соображения в виде регулярных записей. Большим подспорьем было издание
в 1951 г. табличек из Пилоса американцем Беннеттом; это издание содержало также
надежный список знаков и важные наблюдения, касающиеся крито-микенской счетной
системы и системы мер. Вентрис приступил к созданию статистической таблицы повторяемости
знаков, подобной тем, которыми пользуются военные дешифровщики кодов; одновременно
такую же работу проводили независимо от него Беннетт и Ктистопулос.
В письме, применяющем только знаки для гласных и слоговые знаки типа «согласный
+ гласный», знаки для гласных будут, как правило, встречаться в начале слова
- внутри слова гласный будет включен в слог. Таково кипрское письмо, и можно
было с достаточным основанием полагать, что таким же было и «линейное письмо
В». Статистические подсчеты Вентриса позволили ему выделить три знака как гласные.
Затем, изучая исправленные писцом ошибки и орфографические варианты, он установил,
что некоторые знаки могли чередоваться между собой - очевидно, из-за их звукового
сходства.
Следующим шагом явилось изучение выделенных Кобер грамматических окончаний.
Удалось установить, что в крито-микенских табличках мы имеем дело со склонением
индоевропейского типа, а не с «приклеиванием» суффиксов к неизменной основе,
как в тюрко-монгольских, японском и многих других языках. Но если склонение
таинственного языка было по характеру сходно с индоевропейским (как русское
дом, дома, дому и т. д., или латинское domus, domi, domo), то
ясно, что все те разные слоговые знаки, которые ставятся на последнем или предпоследнем
месте одного и того же слова, в зависимости от изменения падежа, должны содержать
один и тот же согласный. Таким образом, устанавливались уже целые цепочки знаков,
связанных между собой общим (пока еще неизвестно каким) согласным.
В некоторых случаях на основании детерминативов можно было определить, .что
изменение конечного слога объясняется изменением рода; таким образом, сопоставляя
цепочки связанных между собой слоговых знаков, удалось отделить серии, выражавшие
склонение имен женского рода, от серий, выражавших склонение имен мужского рода.
В некоторых случаях известные повторяющиеся комбинации слов подсказывали, где
следует искать родительный падеж, множественное число и т. п. 3 сентября 1951
г. Вентрис впервые поставил вопрос о создании «решетки», которая включала бы
все основные и часто встречающиеся знаки в их взаимном соотношении. «Теперь, -
писал он, - нужно только отождествить небольшое число слоговых чтений, чтобы
более или менее полная система согласных и гласных стала на свое место». Такая
«решетка» была им составлена в Афинах 28 сентября 1951 г. Очень важно
было, что Вентрис заметил группу слов, в которых перед падежным окончанием имелся
гласный (типа греческих имен на -eus).
Следующий год был посвящен поискам форм этрусского склонения, которые могли
бы подойти под составленную им «решетку». При этом Вентрис пока совершенно оставлял
в стороне внешнее сходство тех или иных знаков с кипрскими. Но этрусский язык
не ложился в «решетку». 1 июня 1952 г. Вентрис задал в очередной записке вопрос,
который он сам назвал «легкомысленным отклонением от дела»,- «не могут ли кносские
и пилосские таблички быть написаны по-гречески?» Вопрос этот был поставлен для
того, чтобы четко доказать невозможность такого предположения: Вентрис не сомневался,
что греческий язык так же не уложится в «решетку», как и этрусский.
Обратившись к «коберовским тройкам», Вентрис прежде всего установил, что они
представляют собой названия местностей или населенных пунктов и образованные
от них прилагательные. Так как названия некоторых населенных пунктов древнейшего
Крита и окрестностей Пилоса нам известны из греческих источников, Вентрис попытался
подставить их на место условных цифровых обозначений в «коберовские тройки».
При выборе групп знаков он учитывал на этот раз и сходство с кипрскими слоговыми
письменами, хотя не придавал ему решающего значения. Ряд имен - в том числе
название Кносса, столицы Крита, и Пилоса - не только подошел, но слоги, содержавшие
либо одинаковый согласный, либо одинаковый гласный, действительно оказались
выражены знаками, расположенными либо в одном и том же вертикальном, либо в
одном и том же горизонтальном столбце «решетки». При этом тип образования прилагательных
и падежей от них оказался греческим (если только всюду опускать имеющийся в
конце греческих слов согласный -s). Когда же Вентрис попробовал отчасти с помощью
выясненных им чтений знаков, отчасти с помощью кипрских определить фонетическое
значение ранее установленных слов «мальчик» и «девочка», а также «все», то и
эти слова оказались греческими. По мере того как Вентрис пытался транскрибировать
все новые слова, он обнаруживал все больше греческих слов, хотя многие группы
знаков оставались совершенно непонятными.
В конце 1952 г. Вентриса пригласили выступить по радио со своего рода рецензией
на публикацию пилосских табличек Беннеттом. Вентрис впервые рассказал широкой
публике, как «за последние недели» он пришел к выводу, что кносские и пилосские
таблички написаны на архаическом греческом языке и что это предположение дает
возможность объяснить многие особенности памятников. Он привел несколько прочитанных
им слов и несколько фраз в переводе, но тут же оговорился, что многое еще непонятно
и что вряд ли ученым скоро удастся прийти к согласию по этому вопросу.
В числе слушателей радиопередачи был филолог Джон Чэдвик, специалист по древнейшим
греческим диалектам, один из немногих, кто уже ранее допускал греческий характер
языка табличек. Он получил от одного из ученых, которым Вентрис регулярно посылал
свои записи, экземпляр одной из них; эта запись заинтересовала его. Чэдвик написал
Вентрису; в ответ тот сообщил ему: «Сейчас мне не помешала бы моральная поддержка...
я понимаю, что есть множество такого, что пока не может быть удовлетворительно
объяснено». Вентрис, как нефилолог и неспециалист в истории греческого языка,
иной раз не узнавал тех или иных греческих форм, потому что искал их не такими,
какими они теоретически должны были быть за 800 лет до Гомера, а в том виде,
в каком они встречались в классическом языке Греции. Сотрудничество с Чэдвиком
продвинуло работу вперед, и в 1953 г. в «Журнале эллиноведения» (Journal of
Hellenic Studies) вышла первая статья Вентриса и Чэдвика - «Свидетельства о
греческом диалекте в микенских архивах». Были опубликованы чтения шестидесяти
пяти знаков и сформулированы правила микенской орфографии. К сожалению, первоначальная
решетка, содержавшая только цифровые символы, не была опубликована, и поэтому,
поскольку ход и метод дешифровки не были известны читателю, впоследствии многие
выражали к ней недоверие.
Орфографические правила в основном совпадали с правилами кипрского правописания,
изложенными выше, но были еще менее удобными. В частности, в конце
слога (и слова) вовсе не выражались плавные согласные, гласный -i в дифтонгах
(двугласных) ai, ei, oi, ui и - что особенно важно - конечный -s. Так как -s
встречается в именительном и родительном падеже огромного количества греческих
слов, то неудивительно, что именно это окончание в первую очередь и искали те,
кто хотел видеть в крито-микенской письменности греческий язык. Самому Вентрису
отсутствие конечного -s тоже мешало увидеть греческий язык в исследовавшихся
им документах.
Еще до выхода в свет статьи Вентриса и Чэдвика дешифровщики получили от К.
Блегена, раскапывавшего дворец в Пилосе, копию новой таблички, протранскрибированной
самим Блегеном по способу Вентриса. Это был перечень различных сосудов - «треножников»,
«с четырьмя ушками» и «без ушек»; названия их точно соответствовали тому, что
следовало ожидать в столь архаичном греческом диалекте; но самым замечательным
было то, что при каждом названии сосуда стоял детерминатив, изображавший соответственный
сосуд - на трех ножках, с четырьмя ушками и без ушек! Лучшего подтверждения
правильности дешифровки нельзя было и желать. Понятна радость обоих друзей!
Один за другим специалисты выступали с признанием открытия Вентриса. Даже
те, кто уже имел собственные теории, как Ктистопулос и Георгиев, перешли на
новую систему. И. Фридрих сначала хранил молчание, но в 1956 г. он заявил: «Умудренный
опытом, я долго относился сдержанно к остроумной дешифровке критского «линейного
письма В» М. Вентрисом, если не отвергал ее. Однако после основательной проверки
его методов и результатов, я сейчас пришел к твердому убеждению, что дешифровка
эта действительно правильна и заложила твердые основы исследования, хотя, как
признает и сам дешифровщик, многое еще потребует исправления», За прошедшие
семь лет десятки ученых всех стран мира включились в исследование микенских
текстов; сделано немало уточнений, хотя и сейчас многое остается спорным; так,
спорят, является ли пропуск написания плавных согласных, -i в дифтонгах и -s
языковым явлением или только особенностью правописания. Но теперь уже мало разбирать
отдельные слова, нужно установить словарь и грамматику языка, выяснить историческую
обстановку, в которой жили древние микенские греки. Уже собирались съезды ученых,
посвященные этим проблемам, издаются журналы по микеноведению. Советские исследователи
С. Я. Лурье, а также Я. А. Ленцман внесли существенный вклад в изучение новооткрытой
письменности и языка, а равно и микенского общества; значение советских исследований
общества древнего Пилоса оценил и сам Вентрис.
Но молодой дешифровщик уже не участвует в разработке созданной им науки. 6
сентября 1956 г. нелепая автомобильная катастрофа оборвала его жизнь. Его научный
подвиг почтили все специальные журналы мира, газеты называли его имя рядом с
именем Шампольона. Однако и сейчас имеются скептики, которые не признают открытия
Вентриса. Их не убеждают все новые и новые греческие слова, обнаруживаемые в
надписях, не убеждает и то, что каждое из них имеет именно ту форму, которая
диктуется теорией и изменяется в согласии с тем склонением, которое требуется
грамматикой. Скептицизм их основан главным образом на двусмысленности письменности.
В первую очередь среди них следует назвать соотечественника Вентриса - Битти.
В самом деле, когда l, m, n, r, s, i не обозначаются в конце слога, когда
poimen «пастух» пишется po-me, a khalkos «медь» - ka-ko, когда сочетание знаков
e-ke может означать несколько сот звуковых сочетаний, в том числе десятки значащих
слов,- сомнения понятны, особенно если они возникают у тех, кто не имеет дела
непосредственно с подобными документами.
Всему этому можно, однако, дать свое объяснение. Дело в том, что древнейшие
виды письма служили главным образом как вехи для памяти. Они не предназначались
для чтения любого неизвестного текста. Такова была первобытная пиктография (рисуночное
письмо): лодка, в ней восемь черточек и над нею три солнца напоминали о поездке
восьми человечна лодке в течение трех дней, но эти рисунки не подсказывали,
в каких словах должен быть передан рассказ об этом. Если рассказчик не делал
ошибки, то потому, что он в общих чертах знал, о чем тут может идти речь. Когда
письменность содержит фонетические знаки, то, естественно, слова, которые надо
употребить при чтении, даны заранее. Но если это письмо примитивное, то и оно
может отвечать своей цели лишь тогда, когда записываются определенного рода
тексты, тип которых всегда известен.
Действительно, на ранних стадиях развития общества записи делаются лишь простейшие;
читающий имеет дело с документом определенного, заранее известного содержания.
Таковы древнейшие шумерские хозяйственные записи, таковы родословные и заклинания
острова Пасхи; таковы и хозяйственные документы Кносса и Пилоса - общества,
очень близкого к древнейшему Шумеру по своему развитию. Писец, беря в руки документ,
заранее знал, что эго будет хозяйственная запись; детерминативы показывали ему,
что речь пойдет, скажем, о сосудах; далее уже не трудно было выбрать из возможных
чтений слоговых знаков такие, которые передавали бы именно тот смысл, который
был бы связан с перечнем сосудов. Не был иным, в сущности, и первоначальный
финикийский алфавит, выражавший одни согласные, часто без словоразделов: написанный
им текст тоже трудно было бы прочесть, если бы с самого начала не было известно,
хотя бы приблизительно, о чем будет идти речь.
Поэтому на часто задаваемый вопрос - будут ли найдены микенские поэтические
тексты, предтечи гомеровских поэм, описания Троянской войны? - нужно, по всей
вероятности, ответить отрицательно. Вряд ли примитивным микенским слоговым письмом
можно было записывать литературные тексты - разве только в виде мнемонического
вспомогательного средства для устной речи.
Примечания
1. В настоящее время микеноведы неправильно
называют их идеограммами. В действительности это детерминативы.
2. Еще Эванс предположил, что слово, состоящее
из знака «голова жеребенка», следовавшего за двумя линейными знаками, сходными
с кипрскими знаками ро и lо, может означать «жеребенок», гр. polоs однако
Эванс, будучи уверен, что крито-микенские письмена не могут скрывать греческий
язык, сам же отказался от этого чтения.
