О НЕКОТОРЫХ ФОРМАХ РАЗВИТИЯ ИНДОЕВРОПЕЙСКОГО ПЕРФЕКТА
(Бенвенист Э. Общая лингвистика. - М., 1974. - С. 141-147)
I. К ОБРАЗОВАНИЮ КОРНЕВОГО ПЕРФЕКТА В ЛАТИНСКОМ ЯЗЫКЕ
В зависимости от того, рассматривают ли ее в синхронном плане или исследуют
ее происхождение, морфология латинского корневого перфекта [1]
предстает в двух резко различных видах: как простая и относительно регулярная
в ее исторически засвидетельствованном функционировании (ago :
ēgī; facio : fēcī
и т. д.), как весьма сложная и до сих пор неясная в ее истоках. В составе этой
кажущейся единой категории с ее постоянным признаком - удлинением корневого
гласного, исследователь-компаративист различает несколько смешанных типов, древние
перфекты или корневые аористы, формы, находящие частичные соответствия (лат. sēdī : гот. sētum
- 1 л. мн. ч.) или соответствия полные (лат. iēcī : греч.
ηκα),
или формы производные, - и все это организованное в систему, симметричность
которой говорит о ее позднейшем преобразовании.
Существенная черта этого морфологического класса заключается в том, что он
характеризуется чередованием гласных одновременно по качеству и по количеству
(iăciō : iēcī) или только по количеству (sědeō : sēdī). Этот способ
формообразования имеется только в латинском и в германском, но даже при такой
узкой сфере распространения, ограниченной двумя языками, трудно судить, является
ли он общим для обоих языков или развился в каждом из них независимо. Ниже мы
попытаемся объяснить этот латинский тип, являющийся новообразованием, сведя
его к другому, совершенно отличному и датируемому индоевропейским периодом.
Условием такого объяснения служит интерпретация и восстановление первоначального
вида вокалических чередований, различающих настоящее время и перфект.
Возьмем за исходную точку те латинские формы, которые имеют корневое а, а
из них те, которые начинаются с гласного: iēcī, ōdī, --ēpī, ēgī и т. п., ибо они, несомненно, наиболее древние. Восстанавливая для
индоевропейского уровня вокализм этих форм, мы с необходимостью должны признать,
что гласные, тождественные в латыни, не тождественны по происхождению и что,
следовательно, формы латинского перфекта произошли из двух разных типов. Рассмотрим,
например, ěmō : ēmī. Отношение ěmō «я беру» к ēmī
«я взял» характеризуется в латинском языке оппозицией по количеству, но оно
приобретает совсем иной вид, если мы примем, что ēm - это *ə1em-, а долгое
ē в
ēmī - это долгий в силу стяжения. Тогда форму ēm(ī), восстанавливая все ее фонетические компоненты,
можно непосредственно возвести к *ə1е-ə1m-ai, которая с точки зрения морфологического
состава тотчас же разъясняется как форма с удвоением *ə1е-ə1m-ai
[2].
Тем самым *ə1е-ə1m-ai, закономерно" дающее лат. ēmī, оказывается
не формой с удлинением, а формой с удвоением, в точности параллельной форме
*de-də3-ai (лат. dědī «я дал»). Параллелизм форм очевиден:
*deə3- (лат. dō-) : *de-də3-ai (лат. dedī)
*steə2- (лат. stā-) : *ste-stə2-ai
(лат. ste(s)tī)
и даже *ə1em- (лат. ěm-ō) : *ə1е-ə1m-ai (лат. ēmī).
Таким образом мы можем восстановить ряд образованных по этой модели форм,
которые в латинском языке вследствие стяжения свелись к формам с начальным гласным.
Если исходить из корня *ер-, засвидетельствованного в обнаруженной теперь хеттской
форме epmi «хватать, схватывать», следует представить отношение между настоящим
временем *ěр-ō «связываю», исчезнувшим уже на латинской почве, и перфектом ēpī
точно так же, как между ěmō и ēmī. Так же ědō «ем» и ēdī,
*ŏd-ō «ненавижу» (краткость корневого гласного засвидетельствована формой
ŏd-ium)
и ōdī. Таким образом, мы имеем:
*ə1еp
(лат. ěp-ō) : *ə1е-ə1p-ai (лат. ēpī)
*ə1еd (лат.
ěd-ō) : *ə1е-ə1d-ai (лат. ēdī)
*ə3еd
(лат. ŏd-ō) : *ə3е-ə3d-ai (лат. ōdī)
*ə2еg
(лат. ăg-ō) : *ə2е-ə2g-ai (лат.
*āgī)
Форма *āgī в этом ряду косвенно постулируется всей системой, а также др.-исл.
ōk (< *āga); лат. ēgī, следовательно, есть аналогическое fēcī.
Все эти формы в доисторическую эпоху были выровнены в единой структуре с двойным
отношением между основой настоящего времени и основой перфекта: гласные одинакового
тембра, но противопоставленные по количеству.
Переходя теперь к типу făcio : fēcī, мы должны будем констатировать,
что здесь чередование является одновременно в виде чередования по тембру и по
количеству; это предполагает иные отношения между настоящим временем и перфектом
[3]. В самом деле, здесь исходной формой,
установленной путем сравнения, была форма перфекта fēcī, которая, судя по греч.
'έθηκα, предполагает *dheə1-k-, т. е.
корень *dheə1- (санскр. dhā-) c наращением
-k-. Таково же iēcī наряду с греч. 'ηκα. Вокализм а в презенсе făcio, iăcio
объясняется как редуцированная форма от -ə1-. В сēрī мы имеем дело с *kēp- (*keə1-р-),
где вокализм е/о засвидетельствован др.-исл. hāfr, греч.
κώπη, лит. kúopa.
Перфект frēgī также основан на *bhreə1-g-, презенс при котором составляет
форма не с -уе-, а с носовой. Тот же презенс с носовой является в pangō, но
корень здесь *peə2-g-, поэтому следовало бы ждать в латинском перфекте *pāgī,
который и подтверждается дорич. πέπαγα, форма же -pēgī аналогическая.
Итак, здесь мы имеем дело со способом образования, в точности обратным тому,
какой лежит в основе отношения ěmō : ēmī. В то время как ěmō
- базовая форма,
от которой путем удвоения происходит перфект, здесь следует исходить из
перфекта fēcī, чтобы редукцией гласного и добавлением суффикса получить презенс făcio. Таким образом
получаем ряд:
*dheə1-k- (fēc-) : *dhə1-k-ye- (faciō)
*yeə1-k-
(iēc-) : *yə1-k-ye-
(iaciō)
*keə1-р- (cēp-) : *kə1-р-ye- (capiō)
*bhreə1-g- (frēg-)
: *bhrə1-g-n- (frangō)
*peə2-g-
(pāg-) : *pə2-g-n-
(pangō)
Этот тип - тип fūgī : fugiō (*bheu-g- : bhu-g-ye-), и он входит в класс, представленный
несколькими образованиями, где презенсы построены этим способом к формам перфекта.
Таким образом, в латинских перфектах с продлением корневого гласного мы обнаруживаем
продолжение, хотя и полностью преобразованное, двух на индоевропейском уровне
различных морфологических классов (в латыни они почти слились): один класс -
тот, где перфект явился из презенса путем удвоения (ěmō : ēmī), другой
- тот,
где презенс явился из перфекта путем редукции ступени корневого гласного (fēcī
: făciō). В латыни образовались и контаминации этих двух классов: ăgō
: ēgī (вместо *āgī) по типу făciō : fēcī; pangō : pēgī (вместо *pāgī) по типу
frangō : frēgī; apiō «связываю» (вместо *epio) : ēpī по типу făciō : fēcī.
Эти отклонения, однако, не могут скрыть первоначального различия морфологических
оппозиций.
По-видимому, здесь лежит исходная точка данного чисто латинского образования,
не находящего параллелей в других языках. Сходство с фактами готского чисто
внешнее, так как готский тип sat/sētum не может способствовать объяснению лат.
sedeō/sēdī.
Это два разных типа оппозиций. В готском количественное чередование различает
число внутри парадигмы, но не служит для характеристики времен, как в латыни.
В готском мы находим новый способ оформления спряжения, германскую инновацию,
истоки которой не следует искать за пределами этой языковой группы. Со своей
стороны латинский язык независимым образом переоформил архаический способ противопоставления
форм, возможность чего была заложена в индоевропейской «морфонологии». Этот
тип перфекта пережил в более близкое к нам время период экспансии и включил
значительное количество новых форм; vēnī, lēgī, clēpī оформлены, по-видимому,
по образцу ēmī, ēdī и т. д. и к тому же сохраняют еще черты своей вторичности:
несоответствие между латинским vēnī и оскским (kum) běned, двойная форма lēgī
и lēxī - признаки более нового образования.
II. ГЕРМАНСКИЕ ПЕРФЕКТО-ПРЕЗЕНСЫ
В германском имеется группа глаголов смешанного спряжения (сильный презенс
и слабый претерит), называемых перфектно-презентными глаголами, которые давно
уже рассматриваются как продолжение индоевропейского перфекта. Поезенс этих
глаголов вышел из старого перфекта и получил новый претерит. Первоначальная функция
этого презенса вскрывается только в его форме при ее сравнительном освещении.
Поскольку перфекто-презенсы, засвидетельствованные в готском, обнаруживаются
в подобном виде и в древнеанглийском, а прочие германские диалекты, по-видимому,
не обладают ни другими формами этой категории, ни формами, развившимися из этого
морфологического типа, то мы вправе рассматривать класс таких презенсов в готском
как представителя общегерманского. Благодаря такому положению свидетельство
готского языка получает особую цену в исследовании этого образования, имеющего
все признаки реликта.
В таком качестве мы и будем рассматривать его здесь. Нашей задачей не является
анализ относящихся сюда глаголов с этимологической точки зрения, во всех грамматиках
готского языка имеются достаточные указания на этот счет, к тому же происхождение
большинства форм ясно. Речь идет о совершенно другой проблеме, которая, насколько
нам известно, до сих пор не ставилась. .Какой свет могут пролить эти перфекто-презенсы
- коль скоро они восходят к старым перфектам - на прагерманский перфект и на
природу представляющих его глаголов? Мы исходим из предпосылки, что решающую
роль в их истории сыграло значение этих глаголов. Действительно, в праиндоевропейском
перфект, как известно, не мог быть образован от любого корня. Группа глаголов,
способных иметь форму перфекта, ограничена как специфическим категориальным
значением перфекта, так и лексическим значением глагольных корней. Из того,
что некоторые глаголы сохранились в германском только в форме перфекта и этот
перфект принял на себя функции презенса, следует, что семантика этих глаголов
способствовала их закреплению в прагерманском в качестве типичных перфектов,
не нуждающихся в формах истинного презенса, подобно тому как это случилось с
лат. odi «ненавижу».
Рассмотрим с этой точки зрения перфекто-презенсы, засвидетельствованные в
готском, напомнив предварительно их формы:
wait (др.-англ. wāt) «знаю (так как я видел)», ср. греч.
οιδα и т.
п.;
lais «я знаю (так как я узнал)», по всей вероятности, вторичная форма готского
образования [4];
kann (др.-англ. can, cann) «я знаком», ср. лат. nōvī и т. п.
man (др.-англ. man) «думаю», ср. греч. μέμονα;
þarf (др.-англ.
ðearf) «нуждаюсь», ср. др.-прус, enterpon «(быть) полезным»;
ga-mot (др.-англ. mōt) «он имеет место, разрешение», ср.
герм, mot «мера» (?);
daug (др.-англ. dēāg, dēāh) «полезно, σύμφερει», ср. лит.
daug «много»;
др.-англ. ann «я согласен, благосклонен», ср. гот. ansts «милость» [5].
Сразу видно, что эти глаголы не распределяются случайным образом по всем семантическим
категориям. Здесь оказываются глаголы, обозначающие состояние чувств или разума:
wait, lais, kann, man, og, þarf, -dars; глаголы возможности или состояния: mag,
aih, skal, -mot; безличные глаголы, обозначающие состояние: daug, -nah. Все
эти перфекто-презенсы означают определенное состояние субъекта и определенное
аффективное, умственное или физическое предрасположение. В этом отношении нет
никакой разницы между глаголами чувствования и глаголами обладания: aih «владею»
означает состояние субъекта точно так же, как og «боюсь»; понятие состояния
затрагивает не возможное дополнение глагола aih, а только его субъект. Но именно
таково определение древнего индоевропейского перфекта; он обозначает состояние
субъекта и образуется только от корней, способных передавать это значение. Показательно,
что в списке германских перфекто-презенсов нет ни одного глагола со значением
«действия», обладающего подлинной переходностью и выражающего процесс, затрагивающий
объект. Все они ограничены сферой субъекта независимо от того, есть ли при них
прямое дополнение: «активная» конструкция с wait, aih или skal, естественно,
не означает, что процесс переходит на объект, она лишь своеобразно ограничивает
состояние субъекта.
Не только этой общей чертой перфекто-презенс является продолжением индоевропейского
перфекта. Даже взятые по отдельности, эти формы хорошо соответствуют в других
языках (особенно в греческом и индо-иранском) различным типам глаголов, способных
давать перфект. Рядом с каждым личным перфекто-презенсом можно поставить перфект
или того же корня, или корня с аналогичным значением. Так, wait (греч. οιδα); man (греч. μέμονα); kann (лат. nōvī); og (ср. греч.
δείδια);
-dars (санскр. dadhársa); þarf (ср. греч. λέλοιπα); aih (санскр.
īśe, ср.
греч. λέλογχα); -nah (ср. санскр. ānámśa); skal (ср. греч.
'ώφληκα); daug (ср.
санскр. tūtāva, śūśuvé); gamot (ср., напр., санскр.
dadāśa «полезно») и т. д. Ни из чего нельзя заключить, что германский имел
перфекто-презенсы, соответствующие переходным перфектам (часто неудачно называемым
«результативными»), которые в других языках развились параллельно перфектам
состояния. Значение презенса развили только те перфекты, которые сохраняли старое
значение перфекта, и притом так, что в их значении презенса старое значение
перфекта достигло высшего развития.
Таким образом, следует различать два этапа в развитии перфекта в германском.
Один этап - он как раз наиболее известен, но вместе с тем это более поздний
этап, - когда произошло соскальзывание форм перфекта сильных глаголов к функции
претерита; это относится, в частности, к претеритам с удвоением типа haihald
(halda), faifah (faha), lailot (laita). Эволюция в германском аналогична общему
развитию перфекта в претерит, что показывает, например, и история латинского
перфекта. Но это использование перфекта как временной формы стало возможным
лишь в силу того, что подлинные формы старого перфекта к этому времени уже утратили
свою первоначальную функцию и были включены в новую глагольную систему в качестве
презенсов, что и создало условия для образования класса перфектов-претеритов.
Этот более ранний, доисторический этап и оставил следы в виде перфекто-презенсов,
которые в дальнейшей истории сохраняют, уже в качестве презенсов, то категориальное
значение, которое они имели в качестве перфектов.
При таком рассмотрении германские формы приобретают интерес, которого они
не представляли в глазах исследователей до тех пор, пока те ограничивались их
регистрацией, рассматривая их в перспективе «по направлению к нам», как реликты,
место которым, самое большее, в этимологических разысканиях по поводу отдельных
слов. Но сохранение реликтов, как и появление инноваций, не дело случая. Причина,
по которой рассматриваемые формы выжили, выясняется, если мы обращаем внимание
на их общее категориальное значение и, рассматривая их в обратной перспективе,
«По направлению от них в глубь истории», сравниваем этот класс как целое с классом
индоевропейских перфектов. В этом случае мы убеждаемся в том, что германский
сохранил здесь ценнейшие данные, проливающие свет на распространение перфекта
в период, предшествующий исторически засвидетельствованному формированию глагольной
системы. Перфекто-презенсы способствуют, таким образом, косвенному установлению
древнейших категориальных значений перфекта. В исследовании индоевропейского
перфекта эти германские формы должны занять свое место рядом с формами индо-иранского
и гомеровского греческого, которые к тому же найдут в них свое подтверждение.
Примечания
1. Общий обзор проблемы см.: Leumann, Lateinische
Grammatik, стр. 331 и сл.
2. В качестве флексии мы принимаем просто
-ai, не рассматривая ее здесь специально, чтобы не увеличивать числа графических
обозначений.
3. Для упрощения мы употребляем здесь и далее
термин «перфект» с точки зрения латинского языка.
4. Об этой форме см. «English and Germanic
Studies», I, 1948, стр. 1 и сл.
5. См. также S. Feist, Vergleichendes Wörterbuch der gotischen Sprache, 3-е изд., стр. 53a.