Шарифуллин - Язык современного сибирского города

Следите за нашими новостями!

Philology.ru - Русский филологический портал

Б. Я. Шарифуллин

ЯЗЫК СОВРЕМЕННОГО СИБИРСКОГО ГОРОДА

(Теоретические и прикладные аспекты речевого общения. - Вып. 5. - Красноярск, 1997. - С. 8-26)

"Мы говорим только необходимыми намеками; раз они вызывают в слушателе нужную нам мысль, цель достигается и говорить дальше было бы безрассудной расточительностью"

Е.Д. Поливанов

Язык современного российского города представляет собой очень сложное, противоречивое и многоаспектное образование русской устной и письменной речи, находящееся в неоднозначных и многовариантных отношениях как с литературным (кодифицированным) языком, так и с различными "нестандартными" формами русского национального языка (территориальными и социальными диалектами, идиолектами, маргинальными типами речи и т.п.). Это связано с несколькими факторами как лингвистического, так и экстралингвистического характера. Сложность и многоуровневость (многовариантность) городского языка [1] обусловлены прежде всего вариативностью самой структуры современного провинциального города, разнородностью городского населения по социальным, возрастным, профессиональным и этническим признакам, по своему происхождению и длительности "городского стажа", по степени владения литературным языком и т. п. Многовариантность языка города связана и с разнообразием основных параметров языковой коммуникации города, ее уровней и типов, с многоаспектностью коммуникативных целей и стратегий, обеспечивающих "нормальное" общение во всех ситуациях городской жизни.

Современный российский город представляет собой определенный замкнутый социум, в котором на разных уровнях и довольно причудливым образом переплетаются индивидуальные, групповые и общегородские интересы, отношения, мотивации и формы поведения, в том числе и языкового (речевого). Индивидуальные мотивации и формы поведения могут приниматься городским микросоциумом, если они варьируют лишь в определенных границах - в этом смысле языковая коммуникация (как система речевого общения) города является средством коррекции личностных или групповых установок (интенций). С другой стороны, речевые проявления индивида или социальной группы влияют на формы и характер городского речевого общения в целом. Это проявляется прежде всего в формах идио- и социолектов, а также в участии языковых личностей и микроязыковых групп в формировании того, что обычно называют "языковым обликом" города. С лингвистической точки зрения, язык современного города структурирован настолько сложно, что его система, по сути, - это целый языковой комплекс (конгломерат), существующий, функционирующий и развивающийся как "пучок" разноуровневых и разносистемных форм русского национального языка: литературной, разговорно-обиходной, просторечной, диалектной (в территориальном и социальном смыслах). При этом разные формы речи реализуются в подсистеме типов речи, "привязанных" к определенным уровням и типам языковой коммуникации (речевой этикет, "речевой стандарт", обслуживающий стандартные коммуникативные ситуации, городская ономастика, "язык" рекламы и городских СМИ и т.п.).

Изучение языка современного провинциального города, особенно сибирского (что связано с известной спецификой сибирского градообразования), является важным и актуальным по целому ряду причин. Среди них можно указать на две основных, на наш взгляд, причины. Во-первых, актуализировавшийся в последнее время интерес к региональным особенностям русской культуры, поддерживающейся, естественно, русским языком как ее основой, проводником и формой существования [2]. Язык современного провинциального города и отражает, и формирует его культурное пространство. Другая важная причина, определившая срочную необходимость изучения языка города, лежит в области лингвоэкологической проблематики, занимающей в настоящее время центр теории и практики речевого общения, а не их периферию (что, в целом, было достаточно характерным для "культуры русского языка" в последние пять десятилетий) [3]. Как региональный, так и лингвоэкологический аспекты изучения и описания "речевых одежд города" (по выражению М.В. Китайгородской и Н.Н. Розановой [4]), задачи описания форм речевого общения на разных уровнях социальной стратификации определились в отечественной лингвистике лишь в последнее десятилетие, хотя внимание к языку города начинает проявляться еще в начале 20-х гг., на волне "революционного романтизма" в советском языкознании и тех идеологических и социологических задач, которые поставила перед ним новая общественная система [5]. Интерес к языку города подогревался еще и тем, что социальная структура советского города начала испытывать на себе следствия тех процессов, аналогию которым можно найти и сейчас; в результате ряда таких негативных процессов в речь горожанина широко стали проникать воровские словечки, политические штампы, иноязычные слова и выражения и т.п. Основные задачи лингвистического изучения города через призму его социальной структуры были выдвинуты еще в 1926 г. Б.А. Лариным [6].

Впоследствии изучение городской речи, в связи с известными тенденциями в истории советского языкознания и социологии, постепенно сошло на нет, поскольку официально в "социалистическом" городе не могло быть иных форм языка, кроме "стандартной", - а если особые, социально обусловленные подсистемы русского языка исчезают, то нет и объекта для лингвистического изучения. Как отмечается в "Комментариях" к указанной работе Б.А. Ларина, "некодифицированные формы городского просторечия... продолжают оставаться неисследованными" [7]. Лишь с 80-х гг., начиная с выхода коллективного исследования "Городское просторечие" [8], практически заново стала вестись работа по описанию и изучению различных форм общенародного языка, в том числе социолектов и городского просторечия [9]. С начала 90-х гг. эта работа приняла достаточно целенаправленный характер, включившись в общую проблематику теории и практики речевого общения на всех его уровнях.

Традиционно особенности языкового фонда, составляющего повседневную речь "стандартного" (среднего) городского населения, определяют как "городское просторечие", отмечая при этом всю сложность и малоизученность данного явления [10]. Уже замечено, что русское городское просторечие (как бы мы ни определяли эту своеобразную форму языка) не имеет, по сути дела, аналогов в других национальных языках: такие, например, достаточно соотносительные явления английского языка, как colloquial speech, non-standart English, slang, не совпадают по своим структурным, функциональным свойствам, по своей социальной базе с русским городским просторечием [11]. Здесь мы не ставим своей задачей "погрузиться" в проблемную область и широкий круг тем, связанных с понятием "городское просторечие" (такая задача, видимо, на данном этапе только начинающегося фронтального исследования различных социально обусловленных подсистем русского национального языка в их связях и взаимоотношениях еще пока малоразрешима). На первых порах мы ограничимся лишь констатацией того очевидного, кажется, факта, что "просторечие" (при достаточно широком его понимании) составляет "ядро", некий инвариант системы языка современного города. В таком случае определяются следующие параметры данного явления:

(1) Необходимо очертить достаточно полно круг носителей современного городского просторечия, что, вероятно, является одним из наиболее сложных вопросов изучения языка города. Если традиционно под просторечием понимают "речь определенных социальных кругов носителей языка", речь "простых людей, не владеющих нормами литературного языка" [12], то ныне, в очевидно иной языковой ситуации, этот круг носителей следует не просто расширить, но и по-иному структурировать. Образовательный ценз горожан, как и степень и качество владения "нормальным" литературным языком, сейчас заметно снизились, и в то же время сфера распространения традиционно периферийных и маргинальных вариантов языка (жаргоны и т.п.) затрагивает (и довольно значительно, что позволяет говорить об экспансии этих форм речи) уже и письменные типы русского языка (прессу, публицистику и т.д.). Поэтому изучение и анализ когда-то "низовых", а сейчас и "верховых" форм городской речи составляют часть общей проблематики экологии русского языка и речевого общения.

(2) Отмечая такие признаки просторечия, как "ненормативность" (с позиций литературного языка), "непрестижность" (в иерархии "книжный литературный язык", "разговорная речь", "просторечие") [13], "стихийность" функционирования, "монолингвизм" носителей просторечия, их неспособность варьировать свою речь при смене ситуации, цели и адресата общения [14], - исследователи обращают особое внимание на "собственно лингвистическую разношерстность этой подсистемы русского языка" [15]. Действительно, городское просторечие (и отдельно, и как основа общей системы языка города) включает в себя элементы территориальных и социальных диалектов, вплоть до "блатного языка", "заимствования" из литературной речи, обусловленные модой или конъюнктурой (в последние годы - очень широко через прессу, телевидение, рекламу; впрочем, этот процесс "заимствования" обоюден). Подобная "гетерогенность" городской речи (в каком-то смысле функционально подобная стилистической "гетерогенности" ЛЯ) связана с различными факторами, прежде всего с особенностями формирования города и его населения, и варьирует в общем-то регионально. С этими особенностями городского просторечия (или шире - речи городского населения) и соотносится система компонентов языка современного города.

(3) Язык города разнороден и в хронологическом разрезе. В речи жителей сибирского города достаточно четко (хотя и не всегда дифференцированно) видны два временных слоя - слой старых, традиционных единиц (не совсем еще "вытравленное" наследие старожильческой речи) и пласт более или менее новых (в зависимости от того, что считать точкой отсчета: послеоктябрьский, послевоенный или "постсоветский" период) коммуникативных средств. Второй пласт обязан своим возникновением тем особенностям структурации городского населения, которые характерны для практики строительства "социалистических" городов, "смычки между городом и деревней", а также усилившейся в последние годы криминализации "низовых" и "верховых" структур города. "Временная гетерогенность" языка города в некотором смысле изоморфна его языковой (речевой) гетерогенности, поскольку экспансия различного рода языковых маргиналий (жаргонизмов, арготизмов, варваризмов и экзотизмов [16], элементов "ритуального" политического языка и т.п.) в городскую речь (просторечие) характеризует именно новейший набор коммуникативных средств. Обычно два различных "хронопласта" в системе городского просторечия (в традиционном смысле) обозначают терминами "просторечие - I" и "просторечие - II" [17], что характеризует их лишь в "плоскостной" последовательности, но не в лингвосоциальном пространстве города.

Учитывая указанные особенности, а также размытость, семантическую и прагматическую диффузность термина "просторечие", для нас оказалось удобнее и прагматически проще определить данную социально и территориально обусловленную подсистему современного русского языка как "язык современного города". Если для городов-мегаполисов типа Москвы, Екатеринбурга и т.п. эта дефиниция представляется слишком расплывчатой и вызовет ожидаемые возражения, то для небольших, достаточно компактных как пространственно, так и социально, провинциальных (и в каком-то смысле патриархальных) "моноиндустриальных" городов вроде Лесосибирска определение "язык города" вполне допустимо. Оно характеризует речь горожан, различающихся по возрасту, профессии, образованию, по интересам и занятости, по принадлежности к той или иной макро- и микросоциальной группе и т.п., но образующих в своем единстве то сообщество, для которого характерны близость "языкового микроклимата" и общее отношение к литературному языку (стандарту). В этом отношении типичным сибирским провинциальным городом, в коммуникативном пространстве которого функционирует не менее типичная система языковых средств, является Лесосибирск. Описание и изучение особенностей языка г.Лесосибирска ведется на кафедре русского языка ЛесПИ уже несколько лет, работает студенческая проблемная группа "Язык современного города", сбор материала, охватывающего самые разные формы городской речи, проводится во время учебной полевой практики. Разработаны спецсеминар и спецкурс по соответствующей тематике, готовятся курсовые и дипломные работы, создана и пополняется картотека "Словаря языка современного сибирского города". Выделение и описание различных компонентов городского языка, характеристика их особенностей (как с точки зрения коммуникации, так и в лингвоэкологическом аспекте) проводятся на материале данной картотеки.

Как региональный центр лесодеревоперерабатывающей промышленности (образовавшей мощный градообразующий фон) Лесосибирск возник на карте Сибири в 1975 г. в результате "перестройки" поселков Маклаково и Новомаклаково, а позднее и Новоенисейска и их объединения (вместе с пос. Стрелка и Подтесово) в город краевого подчинения [18]. Самый старший из поселков - Маклаково - имеет гораздо более древнюю историю. Уже в 1668 г. появляются упоминания о "деревне Моклоковой" близ речки Моклоковой. Маклаково сложилось как поселение старожильческого типа, со своим говором, со своей культурой. Освоение приенисейских земель, богатых черноземом, шло, как и в других регионах Сибири, естественным путем, по рекам и волокам. Земли заселяли сначала выходцы в основном с Русского Севера (судя по приписным книгам, а также современным фамилиям старейших семей города), речь которых легла, как известно, в основу русских старожильческих говоров Сибири. Заселение продолжалось в XVIII -XIX вв. с участием уже переселенцев из южно-, западно- и среднерусских губерний, этнокультурный менталитет которых значительно отличался от северорусов (старожилов - "чалдонов"). Все это обусловило, как и в ряде других регионов Сибири, довольно уникальную диалектную ситуацию в Приенисейском крае. Лесообрабатывающая промышленность возникла в Маклаково еще до революции. За период советской власти лесная промышленность стала ведущей, она все значительнее играла роль градообразующего фактора, превратив сначала поселки, а потом и Лесосибирск в моноиндустриальный центр, что повлекло за собой как позитивные, так и негативные последствия (в том числе и в сфере языковой коммуникации).

Городское население современного Лесосибирска сложилось на основе слияния, конвергенции нескольких источников: коренное население Маклаково и близрасположенных сел и поселков, сохраняющее отчасти свои речевые обычаи, которые восходят к старожильческому говору; потомки переселенцев XIX - нач. XX вв., в том числе потомки ссыльнокаторжных, как уголовных, так и политических; те, кто оказался в Енисейском регионе не по своей воле, а в результате массового выселения "раскулаченных" и других "врагов народа" в 20-40-е гг., не только русские, но и западные украинцы, прибалты и т.д.; завербованные и добровольцы из разных концов бывшего СССР на "стройку коммунизма" - крупные комбинаты лесной отрасли (ЛДК, ЛПК, ЛМПЗ и пр.); в последнее время - выходцы из Средней Азии и Кавказа, прибывшие в Лесосибирск на сезонные лесосплавные и лесоприемные работы и оставшиеся здесь жить (многие занимаются сейчас коммерческой деятельностью); кроме того, в город приезжают и вынужденные переселенцы из бывших республик СССР (Украины, Казахстана, Молдовы и др.). Довольно много в городе тех, кого называют "бичами" (это характерно для многих городов типа Лесосибирска): место их проживания в городе называют Бичград или Бичгородок. Названный контингент жителей обладал в местах своего первоначального проживания собственным укладом жизни, психологическим и этническим менталитетом, своеобразием общей языковой культуры.

Все это не могло не сказаться на составе, структуре языка города и особенностях речевого общения. Наслоение разных культур, в том числе и речевых (речь русских старожилов Сибири, определенное влияние со стороны аборигенных языков, речь поздних переселенцев, речевые "субстандарты" ссыльнокаторжного "контингента", а также завербованных, "добровольцев", сезонников и т.п., языковые реалии "постсоветского" времени), определило и своеобразие современного "речевого облика" г. Лесосибирска, конфигурацию компонентов его языка. Именно в этом языковом (речевом) смешении выявляется ряд интересных и актуальных вопросов, носящих лингвоэкологический (в широком смысле) характер.

В "языковом ансамбле" Лесосибирска, с учетом всего вышесказанного, можно выделить по крайней мере три основных пласта речевых средств коммуникации, "наложенных" на языковую базу, в качестве которой выступает "коллоквиализированная" литературная речь (или, наоборот, "олитературенная" форма обиходно-разговорной речи), своеобразное "литературное городское просторечие" . Если эта база языковой коммуникации города функционирует как "речевой стандарт", на который так или иначе ориентируются горожане в различных ситуациях общения, то указанные три подсистемы - то, что и определяет речевой облик, речевое своеобразие города - выступают как "языковые субстандарты", конечно, не совсем в прямом смысле данного понятия [19]. Формирование, развитие и функционирование каждой из подсистем этих "субстандартов" с собственным набором языковых компонентов обусловлены разными экстралингвистическими факторами, связанными с отмеченными выше особенностями возникновения, развития и современной жизни г. Лесосибирска.

1. Первая "субстандартная" подсистема включает в себя компоненты структуры языка г. Лесосибирска, сформированные в связи с особенностями возникновения и развития самого города. Можно выделить здесь три основных компонента, каждый из которых "манифестирует" тот или иной источник современной конфигурации городской инфраструктуры.

1.1. Диалектный компонент городского языка. Как уже было сказано, старое Маклаково входило в ареал сибирского старожильческого города, особенности которого сохраняются до сих пор, хотя и заметно мутированные, в речи старшего поколения жителей города, потомков коренного населения близлежащих поселений. Пополнение городского населения выходцами из сельской местности, весьма активное в советское время вследствие коллективизации, индустриализации, ликвидации "неперспективных" деревень и т.д., размывало первоначальную диалектную ситуацию и оказало известное влияние на формирование данного компонента языка города. Если отталкиваться от терминов "просторечие - I" и "просторечие - II" (хотя, как мы уже говорили, они не представляются нам удобными), то можно отметить, судя по нашим материалам, что лишь в "просторечии - I" (т.е. в обиходно-разговорной речи пожилых горожан) коренные и/или смешанные диалектные явления представляют собой естественный и непринужденный компонент общения. Проникая в "просторечие - II" (а точнее, в ту форму речевого общения, которая сформировалась на базе "литературного просторечия" с наложением "субстандартных" вариаций в зависимости от социальной структуры города - см. ниже, п. 2), диалектно окрашенные элементы или их реминисценции функционируют как экспрессивные единицы или элементы языковой игры. Таково, например, слово "баще" (лучше) в жаргоне школьников, являющееся по происхождению компаративной формой диалектного (северно-русского характера) баской "красивый, хороший", почти уже исчезнувшего в собственно диалектной речи. Некоторые особенности диалектной речи можно встретить и в других компонентах городского языка.

1.2. "Профессиональный" компонент языка города. Его формирование и функционирование обусловлено, как уже было сказано выше, градообразующей функцией предприятий лесодеревообрабатывающей промышленности. Практически все жители города, так или иначе, "выходят" на профессиональные и житейские интересы работников ЛДК, ЛПБ и т.п., которые пронизывают всю инфраструктуру Лесосибирска, определяют социальные и культурные запросы города и т.д. Поэтому неудивительно, что "профессиональный язык" данной отрасли промышленности, накладываясь на традиционную терминологию леса, сохранившуюся в приенисейском говоре, явился, в свою очередь, "речеобразующим" фактором при формировании языка города. Следует различать собственно профессиональный жаргон, употребляемый в речи работников лесной промышленности в соответствующих ситуациях (его мы относим ко второму "субстандарту" языка города (см. п.2), и элементы профессиональной речи, проникшие в "общий" язык города и встречающиеся в различных ситуациях общения независимо от профессионального статуса его участников. Именно в этом смысле мы выделяем такие особенности речи в качестве "профессионального компонента" языка г. Лесосибирска. Аналогичная ситуация обнаруживается в других сибирских городах "моноиндустриального типа" [20]. Можно привести такие примеры участия профессионализмов в "речевой жизни" Лесосибирска: фразеологические обороты типа кончай квартоваться "не возись, не валандайся" (квартовать "отбирать пробы лесоматериала для анализа"), экспрессивное переносное употребление терминов: обшкуритъ - обругать ("снять кору с деревьев"); длинняк - "верзила, дылда" ("длинный строевой лес") и др.; использование жаргонной экспрессивно-оценочной терминологии (отличающей ее от "стандартной" терминологической системы) в различных бытовых ситуациях в нейтральном значении: рубилка, фальцовка, дэвэпэшка (из ДВП) и т.д.

1.3. "Криминальный" компонент городского языка. Мы с достаточной степенью осторожности выделяем данный компонент как один из "речеобразующих" факторов, наряду с диалектной и профессиональной речью. При этом учитываются не только особенности возникновения городов типа Лесосибирска и формирования их населения (в частности, за счет "оседания" бывших ссыльных и лагерников разных поколений), но и известная степень криминализации современных российских городов, проявляющаяся не только в различных сферах жизни города, но и в его языке. Исторически "криминализация" русского языка начинается приблизительно с конца XIX - начала XX вв., интенсивно - после гражданской войны и длительного периода репрессий. На это уже обращали внимание как ученые, так и литераторы - особенно в публикациях последних нескольких лет. Элементы "блатной музыки" (воровского арго, тюремно-лагерного жаргона, "русской фени" и т.п.) проникли не только в "братские" жаргонные формы русского языка (в основном через исторически сменяющиеся и воспроизводящиеся типы так называемого "молодежного жаргона"), но и в "городское просторечие", а через него - в устную и даже письменную форму литературного языка. В этом достаточно легко убедиться при просмотре, например, новейшего словаря "Русская феня" [21], многие из включений которого имеются и в языке г. Лесосибирска, его разговорно-бытовой форме: канатъ, бухать, менты, сачкануть, бабки ("деньги") и многие другие. Естественно, заметно вхождение арготизмов в молодежный сленг в его различных вариациях, в собственно "городское просторечие", характеризующее речь "низовых" слоев городского населения и пр. Если для таких форм русского языка использование элементов арго в какой-то мере оправдано (скажем, в силу их яркой экспрессивности, компенсирующей ее недостаточность в том "литературном" языке, которому средний горожанин был обучен в школе), в том числе, и ситуациями языковой игры, то "криминализация" языкового стандарта как основного средства общения - явление сугубо негативное, хотя пока нет каких-либо сильных приемов его нейтрализации.

2. Второй "языковой субстандарт" Лесосибирска и его компоненты связаны с особенностями социальной дифференциации городского населения, стратификации социальной структуры города. Конфигурация таких компонентов отражает соответствующую дифференциацию жителей города по их возрастным, профессиональным, корпоративным (групповым), семейным (а возможно, и конфессиональным) различиям. Сюда относятся:

2.1. Компоненты языка города, отражающие его возрастную стратификацию (молодежный сленг как интержаргон). Важную составляющую современного языка российского города представляет собой гетерогенная по происхождению и составу система молодежного интержаргона, часто (и популярно) именуемая "сленгом". Как подсистемы (отдельные жаргоны) в сленг входят жаргон школьников, студенческий, солдатский, "язык" молодых предпринимателей (бывших "фарцовщиков") и т.д. Здесь выделяются также "подсленги" по признакам общности "группировок" ("системный сленг", жаргоны "рокеров", "металлистов" и пр.), интересов и т.п., что позволяет относить такие разновидности молодежного интержаргона и к группе корпоративных или групповых жаргонов (см. п.2.3; надо заметить, что на данном этапе изучения этих "маргинальных" для традиционной лингвистики вариантов русского языка четкая демаркация между соотнесенными в языковой реальности формами общения пока затруднительна, если вообще возможна). В целом, не "погружаясь" в концептуальное пространство, мы определяем молодежный сленг-интержаргон как систему лексико-фразеологических средств непринужденного общения в ограниченных заданным возрастом социальных макро- и микрогруппах, часто объединенных общностью интересов или рода деятельности. Сленгизмы как элементы этой системы выполняют не только коммуникативную, но и ряд других функций, отличаясь этим от некоторых иных компонентов городской речи: экспрессивную, "маркирующую" (отмечая принадлежность говорящего к "своей" группе), игровую (элемент языковой игры, "стеба") и т.п. Как правило, носители молодежного сленга при переходе на ситуации общения, "выводящие" их из своей группы, реализуют то, что Дж. Гамперц называл "переключением кода". В этом смысле сленгизмы выполняют роль социальных "маркеров". Ср. использование сленгизма заруба в своей студенческой среде и "переключение" в диалоге с преподавателем: Я хочу зарубежную литературу пересдать. В этом еще одно отличие сленга от многих других форм языка города. Спецификой сленга является и особый характер распределения и перераспределения в его словаре "своих" и "чужих" элементов. К последним относятся не только многочисленные заимствования из английского языка, но и "включения" из иных типов жаргонов и арго (как вертикальные - в плане "унаследования", так и горизонтальные - из сосуществующих в той же языковой действительности социолектов) [22].

2.2. Компоненты языка города, обусловленные профессиональной дифференциацией населения. Это жаргоны и поджаргоны, которые представляют собой системы лексико-фразеологических средств. Они используются представителями определенных профессий и занятий в речевых ситуациях, непосредственно связанных с их деятельностью. Сюда относится прежде всего лексика специфическая - термины, профессионализмы и профессиональные жаргонизмы, экспрессивные по характеру и происхождению. Наиболее "мощным" в Лесосибирске является, естественно, "язык" лесодеревоперерабатывающей промышленности (о различии между данным профессиональным жаргоном и "профессиональным компонентом", связанным с этой отраслью, см. выше, п. 1.2). Кроме того, у нас есть материалы по жаргону торговых работников (пересекающемуся с "языком бизнеса" - см. п.п. 2.3 и 3.5), рыбаков и охотников (довольно сильно диалектно окрашенному), железнодорожников, учителей. Ср., например, из профессионального "языка" учителей: "окно" (свободное время между занятиями), "двойка" (сдвоенный урок), "дамская" (учительская), "конторка" (учительский стол), "беллетристика" (школьное сочинение) и т.п.

2.3. Корпоративные или групповые жаргоны. Довольно неопределенная подсистема социальных вариантов языка, имеющая тесные и взаимопроникающие связи с молодежными и профессиональными жаргонами. Главный их признак - наличие в некоторой социогруппе общности по корпоративным или групповым интересам, не обязательно связанным с родом деятельности или занятости. Единство интересов формирует единые и специфические лексико-фразеологические средства внутригруппового общения: так возникает жаргон рыбаков и охотников (любителей, а не "профи", чему не препятствует, впрочем, значительное совпадение их словаря), "язык" рок-музыки и рок-культуры, возможно, и "компьютерный сленг" (во всяком случае, у "фанатов" компьютерных игр наличие "своего" жаргона несомненно) и т.д. Ср. интересные примеры из этого жаргона: гама (компьютерная игра - англ. Game), заруба, игрушка (то же), глючит (периодически дает сбои по неясным причинам), давить в пузу (нажать кнопку "Reset" на панели компьютера), дема (демонстрационная версия программы), едритор (редактор текста - англ. Editor), железо (компьютер или запчасти к нему - Hardware), желтуха (компьютер желтой, т.е. китайской, сборки), жует (тормозит, притормаживает - о программе), задуматься (увлечься игрой DOOM), кейборда, клава (клавиатура, ср. еще: топтать клаву - набирать с клавиатуры), красный квадрат (сообщение об ошибке), крыса (мышь - устройство, облегчающее ввод информации в компьютер; само слово мышь - как калька англ. mouse - стало практически термином письменной формы языка), мама, папа (части разъема) и т.п.

Особо следует отметить жаргон предпринимателей, или "язык бизнеса", формирующийся в настоящее время на "осколках" группового жаргона "фарцовщиков" советского времени - с ними "новых русских" (как правило, достаточно молодых по возрасту) объединяет не только "генетическая" связь, но и языковые формы общения, возникшие в "скрещивании" молодежного сленга и "блатной фени". В настоящее время, как мне кажется (и судя по лесосибирскому материалу), этот "язык бизнеса" находится, как особый профессиональный жаргон, тесно взаимосвязанный с жаргоном торговых работников и с некоторыми групповыми жаргонами, в стадии формирования. Поэтому его пока затруднительно относить к "чисто" профессиональным жаргонам, как, впрочем, и к молодежным или групповым. С последними "язык бизнеса" объединяет все же крепкая "спаянность" по общему "делу", что позволяет рассматривать эту форму городского языка в данном пункте (см. также п. 3.5).

2.4. Ойколект как "домашний язык". Эта особая форма общения, употребляемая исключительно в сфере отдельной семьи, практически еще не изучена [23]. Мы предложили обозначить такой "семейный", "домашний язык" термином "ойколект" (от греч. 'οίκος "дом"), "встраивая" его в систему "диалект" - "социолект" - "идиолект". Конечно, далеко не во всех семьях существует своя, "частная" форма общения, представляющая из себя более или менее развернутую систему языковых средств, - это присуще, как правило, дружным, устойчивым, "системным" семьям. Характерная особенность ойколекта - наличие во внутрисемейной коммуникации особых слов, реализующих часто нестандартные номинации, фонетические метаморфозы, "детское" словотворчество и т.д. (по нашим материалам: телесоня "телевизор Sony", гу-гу "йогурт", чурочки "вареники", котлован "кастрюля, в которой варят только суп", пупа-пупсик "леденец чупа-чупс", белоснежка "праздничная скатерть", стройбат "чуланчик, где хранятся инструменты отца", набарбариться "насмотреться сериала "Санта-Барбара", разбумбарашить "поругать" и т.п.). Нередки домашние фразеологизмы, любимые цитаты, изречения, переосмысленные для "семейного употребления" (как говорят мои предки итальянцы; положил и наложил - напутственная фраза ребенку при посещении им туалета; там, где живут медведи - при указании на холодильник (песня из к/ф "Кавказская пленница") и т.д.), имеется своя ономастика. Во многих случаях домашние номинации восходят к языковой игре, но в отличие от нее происходит "закрепление" результатов и их регулярная воспроизводимость. Часто активную роль в формировании ойколекта играют дети, поэтому изучение специфики детской речи в какой-то мере восполняет данную исследовательскую лакуну. Следует заметить, что "семейная коммуникация" по целому ряду особенностей отличается от "внешней", но ее анализ пока еще не проводился.

3. Третью группу компонентов структуры городского языка, по ряду параметров отличных от перечисленных выше, составляют не собственно "субстандартные" вариации национального языка (территориальные, социальные и иные его разновидности), а особые формы речевого общения, наличие которых обусловлено определенными параметрами самой языковой коммуникации. Такие компоненты городского языка можно определить как "функциональные", в отличие от диалектных, профессиональных или социально-обусловленных. Пожалуй, это наиболее размытый и неопределенный в своих границах "языковой субстандарт" (если к нему можно применить подобное наименование). Предварительно, имея в виду прежде всего установку на сбор материала по языку г. Лесосибирска, мы выделили здесь следующие, наиболее интересные, с точки зрения языковой коммуникации города и лингвоэкологической проблематики, компоненты.

3.1. Речевой этикет города. Из всех компонентов языка города, пожалуй, он наиболее изучен [24]. Определены в целом коммуникативные функции, структурные и ситуационные типы речевого этикета и т.п. Необходимо отметить, что трактовка формул речевого этикета только как "вежливой" формы обращения, приветствия, прощания и т.д., значительно сужает разнообразие его типов в языковой коммуникации города. Новым в современном этикете является "включение" иноязычных выражений, а также форм, усвоенных из "языка" ТВ и видео и т.п. Некоторые примеры: хай, хаудуйте, гутентагте, салют, Мария! (приветствие), гудбайте, чао, бамбина, чао!, бай-бай, живи, Фредди! (прощания), прости, Мария! (извинения), сэнкс, спасибо партии родной (благодарность) и т.п.

3.2. Внутригородская топонимика. Каждый город имеет свою систему наименований внутригородских объектов: районов, улиц, площадей, различных учреждений, предприятий, магазинов, объектов "соцкультбыта". Введен специальный термин для обозначения этого типа топонимов - "урбаноним". Наиболее интересным для изучения речевого облика современного города является даже не официальная система урбанонимики, в общем-то стандартная для каждого "советского" города, а своеобразная система неофициальных, разговорно-бытовых наименований городских объектов. Конечно, официальная топонимика города также заслуживает анализа - например, с точки зрения лингвоэкологической проблематики (утрата знаковой целесообразности и эстетического критерия, заидеологизированность "социалистической топонимики" и затирание национальной исторической памяти и самосознания и т.п.) [25]. В этом отношении лесосибирская топонимика является слепком с урбанонимики других российских городов (разве что нет ул.Ленина и Коммунистической...), поэтому то, что писали по этому поводу публицисты, историки и лингвисты, может практически полностью относиться и к нашему городу.

Что касается неофициальной топонимики, то этот вопрос изучен крайне незначительно, специальных исследований очень мало [26], нет и словаря подобных наименований [27]. Опираясь на имеющийся у нас материал, мы выделяем в неофициальной урбанонимике Лесосибирска два типа наименований городских объектов: (1) являющиеся "отображением" официально существующих названий, их модификацией и/или мутацией; (2) собственно-народные топонимичекие номинации, не связанные непосредственно с формами официальных урбанонимов (ср. у А.А. Райх: наименования, ориентирующиеся на официальные названия объектов, и наименования, не имеющие этой ориентации). Для образований первого типа характерно "пропускание" через языковое сознание горожан тех официальных обозначений, которые не соответствуют историческим традициям образования русских топонимов, не соответствуют семиотической целесообразности и лингвистической эстетике, чересчур идеологизированы. Интересно, что разговорные названия улиц, например, в некотором смысле возрождают традиционные и естественные для русского языка принципы их номинации - названия типа "улица" + "форма род.пад. сущ-го" (особенно образующие длинные цепочки генетивов: ул. имени 60-летия Ленинского комсомола и т.п.) легко трансформируются в традиционные названия наподобие Зеленая улица, ул.Остоженка, Волхонка и т.д. По таким моделям "народного языкотворчества" в Лесосибирске созданы названия: Белинка (ул. Е. Белинского), Дзержинка, Пироговка и Пироговая, Рабочка и пр. Часто происходит сокращение "длинномерных" и громоздких названий, абсолютно непригодных в ситуациях речевого общения: Вэлкасемка (ул. им. 60-летия ВЛКСМ), Пропитка (ЛМПЗ - Лесосибирский мачто-пропиточный завод). Некоторые разговорные названия создаются - при отталкивании от формы официального - по правилам языковой игры и фонетической мимикрии, по законам семантических ассоциаций: Северная Осетия (остановка автобуса и район Северных сетей), Гарик (Центр досуга "Горизонт"), Метелка (магазин "Метелица"), Пантера (ресторан "Багира") и т.д. Имеются, конечно, и разговорные формы названия самого города, ассоциирующиеся с известным названием столицы Португалии: Лесобон, Лисобон, Лиссабон.

Разнообразны и интересны неофициальные топонимы второго типа, они в основном экспрессивны по форме и содержанию, многообразны по мотивам номинации: по особенностям топографии и месторасположения, по "интерьеру" и по ассоциациям с другими реалиями, по случайным и типичным событиям и обстоятельствам и т.п. Пока довольно трудно дать типологию всех мотивов номинаций городских объектов в урбанонимике этой группы. Приведем некоторые наиболее интересные примеры: Три поросенка (коммерческие магазины "Саяны", "Русь" и "Метелица", расположенные "в нитку" в одном здании), Кошкин дом (неоднократно горевший магазин), Пентагон (дом № 24 в 7 мкр., очень большой и замысловатый по форме), Немецкий магазин (маг. № 6 в Маклаково, известный тем, что там работала после войны ссыльная немка - ср. ФРГ: название южной части Енисейска, где жили и отчасти живут и сейчас немцы), Курятник, Муравейник (общежитие ЛесПИ), Аппендикс (ул. Мира, которая ведет в тупик, к зданию Горадминистрации), Мечта импотента (высокая стела - незаконченный обелиск при въезде на ул.Белинского), Ясная поляна (конечная остановка автобусного маршрута "Красноярск - Лесосибирск"), Отстойник (горвытрезвитель), Бичград (р-н общежитий ЛДК - 1 по ул. Белинского и Победы), Терминатор (коммерческий ларек "Леон", где работает здоровенный парень) и др.

Совершенно новым и не изученным еще объектом городской топонимики являются многочисленные новые наименования фирм, коммерческих магазинов, ларьков и т.п., распространившиеся с конца 80-х годов. Они представляют особый интерес, как нам представляется, с двух точек зрения. Во-первых, в плане изучения мотивов номинации, поскольку многие из них возрождают (возможно, и по конъюнктурным соображениям) традиционные для русского предпринимательства и купечества типы наименований - прежде всего те, которые указывают на имя владельца (иногда в аббревиатурном виде, вероятно, с подсознательным желанием "замаскироваться" из-за боязни перемены ситуации). Некоторые примеры: Бурлаков и К°, Ежик и К° (фамилия владельца Ежиков), Гала Ltd (фамилия Галинский), КИД (Круглюк и др. - ср. ВИД на ТВ), ВНиТ (Вороновы Нина и Толя), РИО (Рита и Ольга), СереНад (Сережа и Надя) и т.п. Используется уже "апробированный" в советское время тип названия по личному имени, но в отличие от прежних, ориентирующихся на чисто "вкусовые" мотивации (маг. "Руслан", "Людмила", ателье "Светлана"), новые наименования даются прежде всего по имени владельца или его/ее ближайших родственников: Валентин, Любава, Татьяна, Натали, Кристина, Дина (последние три - по имени дочери). Среди других типов новых наименований можно назвать и такие, которые также продолжают отчасти устоявшиеся мотивы номинации по географическим названиям, названиям цветов, деревьев и т.п., но с новыми смыслами и с заметной ориентацией на "экзотику": Эверест, Филадельфия, Глория - Флора, Эдельвейс и даже Баобаб.

Второй момент, заслуживающий особого внимания, связан с некоторыми аспектами экологии русского языка и культуры речи. Дело в том, что при свободе и неограничении новых номинаций (официальные топонимы "спускаются сверху", а владелец сам выбирает название, исходя из собственных представлений о красоте и удобстве наименования) часто нарушаются принцип знаковой целесообразности, этика и эстетика слова, имеет место несоответствие между названием и внешним видом и расположением ларька, неоправданно эксплуатируется русская "народность" и иностранная "деловитость" (в силу чего возникают странные гибриды вроде ТОО "Гала Ltd.", Chaldon Shop, т.е. ларек "Чалдон" и т.д.). Видимо, назрела необходимость создания лингвистической консультации для "новых русских".

3.3 Антропонимикой г. Лесосибирска. Сюда относятся два основных объекта описания и изучения: стандартные фамилии, имена и отчества жителей Лесосибирска и прозвища, бытующие в различных ситуациях речевого общения. Первые представляют интерес с точки зрения состава населения, их этнической и территориальной (по месту рождения или прежнего проживания) принадлежности, выявления направления и масштаба миграции, анализа частотности и динамики употребления современных имен и т.п. Такая работа в нашем городе еще не велась, но она, очевидно, необходима, в том числе и с позиций чисто прагматических (консультации родителям и работникам ЗАГСа по правильному выбору имени с учетом эстетической функции языка и сочетаемости с фамилией и отчеством) [28]. Второй объект достаточно традиционен, и работа по его описанию, сбору материала по прозвищам лесосибирцев самых разных социальных групп на кафедре русского языка ЛесПИ ведется давно (начало было положено старейшим преподавателем кафедры К.Н. Давыдовой). У прозвищ особый статус в языковой коммуникации города. Они, как и личные имена, относятся к тем типам языковых знаков, которые, как отметил Г. Клаус, употребляются с целью вовлечения собеседника в акт коммуникации [29], но в отличие от стандартных антропонимов, прозвища выполняют эту функцию более "интимно", непосредственно "включая" слушающего в соответствующую речевую ситуацию. При этом они исполняют не только "типовой" набор коммуникативных функций (номинативно-информативную, контактоустанавливающую и пр.), но и функцию экспрессивную, характеризуя при этом не только адресат речи, но и самого говорящего. В этом смысле анализ прозвищ соотносится с изучением такого явления как "языковое насилие" (А.П. Сковородников) и "языковая агрессия". Как правило, прозвища (диалектного типа) изучались в основном с целью выявления мотивов номинации, их формальной и семантической структуры. Что касается социального и коммуникативного аспектов прозвищ, то эта тема затронута крайне слабо. Для оценки роли прозвищ в языковой коммуникации города важны не только мотивы наименования (семантическая классификация прозвищ по устоявшимся в научной литературе типам), но и их социолингвистическая и социокультурная характеристика, анализ выполняемых ими коммуникативных функций.

Что касается материала по прозвищам жителей Лесосибирска, то с семантической и словообразовательной точки зрения а.их корпусе выделяются в основном те же типы и подтипы, что и отмеченные в других исследованиях (отфамильные, по внешним признакам, по особенностям походки, речи и т.п.). Новым, пожалуй, следует считать то, что в последние годы появляются прозвища, "спровоцированные" средствами "масс-медиа" и новой социокультурной средой: Терминатор, Рэмбо, Арнольд, Ниньзя-черепашка, Рэкетир (фамилия Рокотов), Монтана, Террорист (фамилия Терещенко), Чупа-чупся (фамилия Чупахина), Адик (носит "адидасы"), Бумер (очень гибкий мальчик - по сорту жевательной резинки), Пепсик (симпатичный парень - ср. Пупсик, но под влиянием "Пепси"), Мейсон (по имени персонажа "Санта-Барбары"), Робокоп, Фредди Крюгер, Челюсти (по выдающемуся вперед подбородку, но и по "одноименному" фильму), Брокерша (фамилия Борукаева) и т.д.

3.4. Язык городских средств массовой информации. Выделение данного типа компонента "оболочки" городского языка продиктовано не только тем, что эта в принципе литературная форма подверглась в последние годы зримой атаке со стороны принципиально устных субвариантов русского языка, а также иноязычному воздействию, и потому "язык газет", "язык телевидения" и пр. стали объектом лингвоэкологического анализа - эти болезни общие для всех российских СМИ. Интерес представляют и региональные особенности языка местной прессы и телевидения, позволяющие судить не только о рефлексах диалектной речи, например, в публикациях на краеведческую тему, но и о характере языковой коммуникации конкретного провинциального города. В этом отношении Лесосибирск с его местной газетой "Заря Енисея" и местными радио и телевидением мало чем отличается от других небольших городов, чья общая и языковая культура непосредственно отображается на страницах газет и т.п. Изучение языка СМИ г. Лесосибирска только начинается, но уже можно отметить, например, интересное смешение в некоторых газетных публикациях "провинциально-патриархальных ", "партийно-советских" и "рыночно-ориентированных" речевых средств.

3.5. Язык рекламы и бизнеса. Это новое явление и в языке Лесосибирска, и в русском национальном языке вообще. Вряд ли можно говорить об особой форме языка и, resp., языковой коммуникации применительно к жаргонизированной речи торговых работников или к штампам "советской рекламы". Однако говорить сейчас о какой бы то ни было системности реального в настоящее время "языка бизнеса и рекламы" не приходится: те тексты, которые предлагаются с экрана ТВ или со страниц прессы (особенно провинциальной), мало напоминают как "деловой", так и вообще русский язык. Еще в большей степени это относится к "устно-деловой речи" российских бизнесменов: на наших глазах, в полном соответствии с принципом взаимосвязи языка и мышления, у "новых русских" формируется "неорусский язык", представляющий собой смесь "фени", "советского" языка, торгового жаргона и американско-русского двуязычия. Особенностью современной рекламы является влияние на ее языковые формы в принципе, наверно, несопоставимых факторов: "традиций" советской рекламы с ее безликостью, безадресностью, индифферентностью и отсутствием "смыслового контрапункта" ("Пейте морковный сок!"; "Летайте самолетами Аэрофлота!") и позаимствованных из арсенала американского рекламного дела и маркетинга моделей и схем. В результате такой "химической реакции" появляются "слоганы" типа: Покупайте очень свежие бананы только в магазинах фирмы 'Лотос'!" (из газеты).

Отдельным случаем проявления "неорусского" языка бизнеса являются ценники, списки товаров, самодельные рекламные объявления и призывы и т.п., встречающиеся на рынках и в магазинах г. Лесосибирска. По своим языковым особенностям и отражению общей и речевой культуры они, в общем-то, аналогичны тем малым письменным жанрам, о которых речь пойдет ниже, представляя, кроме этого, и отмеченные ранее черты "языка рекламы и бизнеса". Некоторые примеры: "Поносоник", "бонаны", "кекчут" ("кепчук", "кетчук"), "арсонтимент", "маргаин", "очень свежие конфеты", "грейфрукт" и др.

3.6. Язык малых письменных жанров. Этот практически не изученный структурный компонент языка города представляет особый интерес с различных лингвистических точек зрения: с позиций экологии русского языка и речевой культуры, психолингвистики и лингводидактики и т.д. К малым письменным жанрам речи ("письменному просторечию") мы относим "язык" частных объявлений (не на страницах газет, хотя и там тоже явно недостает редакторского пера), частные заявления от граждан в официальные органы власти, письма в редакции СМИ, самодельные листовки и плакаты "одиночек" и различных общественно-политических движений и групп и некоторые другие. Особенностью этих форм являются "ошибки" и нарушения, возникающие в таком "двоичном" языковом пространстве по самым разнообразным мотивациям. Мы бы не стали квалифицировать все подобные "отклонения от нормы" только как проявление неграмотности или малограмотности - их мотивация, на наш взгляд, лежит глубже и может быть описана в терминах психолингвистики и теории речевой деятельности и речевого поведения человека. Отражаются в языке малых письменных жанров и диалектные особенности произношения или словоизменения. Некоторые примеры различного типа "отклонений" (без комментария к ним):

"Продается овчарка, сука немецкая"; "Имеется гостиница для командировочных "; "Продается шуба женъская, мутеновая", "Продам по хорошей цене ("хорошей" - дешевой или дорогой? - Б.Ш.) сапоги женские"; "Продаю афтомобиль и запчасти к нему"; "Продам дом в Михкалоне ( = Мехколонне)" и пр.

* * *

Предложенный обзор основных компонентов языка современного российского города (на материале речи г. Лесосибирска) не претендует, естественно, ни на всеохватность (вероятно, мы не смогли выявить какие-то компоненты, не замеченные нами, но присутствующие, например, в языке г. Ачинска и т.п.), ни на непротиворечивость анализа внутреннего устройства и соотношения городского "стандарта" и "субстандартов". Подчеркнем, что полное, всестороннее и объемное изучение языка современного города требует значительных усилий не одного и не нескольких исследователей, работающих в "полуизоляции", а достаточно компактной группы единомышленников, работающих по единой программе и методологии.

Примечания

1. При первом приближении к изучению языка современного города мы используем понятия "городской язык" и "городская речь" недифференцированно, осознавая, конечно, существенные различия между "языком" и "речью" хотя бы в соссюровском смысле; с другой стороны, в различение языка и речи известные коррективы вносит современная теория языковой (речевой?) коммуникации. В данном случае под "городским языком" мы имеем в виду систему всех разновидностей "городской речи", вовлеченных в языковую коммуникацию.

2. Ср. разработку и внедрение федеральной программы "Культура русской провинции: язык, литература, фольклор".

3. См.: Сковородников А.П. Лингвистическая экология: проблемы становления // Теоретические и прикладные аспекты речевого общения. Научно-методический бюллетень. Вып. 1. Красноярск - Ачинск, 1996; а также нашу статью "Лингвистическая экология: национальные и региональные аспекты" в этом же издании.

4. Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Речевые одежды Москвы // Русская речь, 1994, № 2-3.

5. Можно назвать работы Е.Д. Поливанова, Б.А. Ларина, Л.П. Якубинского, Л.В. Щербы и др. Некоторые из них сохраняют актуальность и сейчас.

6. Ларин Б.А. О лингвистическом изучении города; К лингвистической характеристике города (несколько предпосылок) //Ларин Б.А. История русского языка и общее языкознание. М., 1977. С. 175-199.

7. Там же. С. 213.

8. См.: Городское просторечие: Проблемы изучения. М., 1984.

9. Отдельные исследования 50-70-х гг. проводились либо в рамках "борьбы за чистоту языка", либо в сфере изучения разговорной речи, включая в нее фактически и различные формы городского просторечия. См., например, цикл работ Е.А. Земской и др.: Русская разговорная речь. М., 1968; М. 1979.

10. Баранникова Л.И. Просторечие как особый компонент языка // Язык и общество. Вып. З. Саратов, 1974. С. 4; Шмелев Д.Н. Предисловие к кн.: Городское просторечие.... С. 3.

11. Крысин Л. П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. М., 1989. С. 51. Справедливости ради надо сказать, что и "сленг", например, также не имеет аналогов в русской речи, хотя в нашей лингвистике и используется этот термин применительно к более или менее сходным явлениям.

12. Баранникова Л.И. Просторечие и литературная разговорная речь // Язык и общество. Вып. 4. Саратов, 1977. С. 60.

13. См. об этом: Крысин Л.П. О речевом поведении человека в малых социальных общностях (постановка вопроса) // Язык и личность. М., 1989. С. 78-86.

14. Этот декларируемый признак городского просторечия снова требует некоторой коррекции с учетом изменившейся языковой ситуации, структуры языка современного города, его коммуникативных качеств. Судя по материалам исследования языка г. Лесосибирска, нынешний носитель городской речи (отнесем ли мы ее к собственно "просторечию" или к городскому "речевому стандарту" с его центром и периферией), как правило, все же "билингвистичен", поскольку его речь характеризуется диглоссией, вариативностью. В зависимости от характера ситуации и т.д. происходит "переключение" (shifting) с одной формы речи на другую, не без издержек, конечно, для норм ЛЯ и речевого общения. Вероятно, именно на уровне "переключения" происходит внедрение "нестандартных" элементов речи (жаргонных, иноязычных и т.п.) в общеразговорный и литературный язык. Часто такое переключение диктуется и "правилами" языковой игры, например, на уровне домашнего языка (ойколекта). Этот вопрос требует, конечно, отдельного исследования.

15. См.: Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты ... С. 55.

16. Ср. такую "экзотичную" формулу приветствия в речевом этикете студентов: Хай блек тринитрон! (слоган ТВ рекламы).

17. Крысин Л.П. Указ. раб. С. 56. Заметим, что традиционные параметры "просторечия" характеризуют, скорее всего, только "просторечие - I", чьи носители - это "граждане старшего возраста, не имеющие образования... речь которых обнаруживает явные связи с диалектом и полудиалектом". "Просторечие - II" "приписывают" горожанам среднего и младшего возраста, имеющим некоторый образовательный ценз (в том числе и "высшее" образование). В речевом слое нет, как правило, диалектных элементов (или, по крайней мере, их явных рефлексов - впрочем, ср. ниже), он в значительной степени жаргонизирован, "американизирован" и (в меньшей мере) политизирован.

18. Сведения по истории г. Лесосибирска и составляющих его поселков даны по книге: Шайдт А.А. Лесосибирск - город лесоэкспорта на Енисее. Енисейск, 1993.

19. Само понятие языкового субстандарта пока еще не совсем определено и верифицировано; см. о данной проблематике в разнообразном теоретическом диапазоне: специальное исследование Sprachlicher Substandart. I—III. Tübingen, 1986 -1990, с которым мы, к сожалению, не смогли ознакомиться. Рецензию З.Кестер-Тома на этот труд см.: Вопросы языкознания, 1994, № 3. С. 150-154.

20. См., например, Иванищев С.И., Коростышевская A.M. Изучение разговорной речи, просторечия и речевого этикета г. Новокузнецка: Методич. рекомендации для прохождения полевой практики. Новокузнецк, 1993. Здесь отмечается заметное "участие" жаргона горняков в речевом общении жителей города.

21. Быков В. Русская феня: Словарь современного интержаргона асоциальных элементов. Смоленск, 1993.

22. См. подробнее: Шарифуллин Б.Я. Молодежный сленг: "свое" и "чужое"// Язык - наше наследие: Тезисы докл. научной конференции... Иркутск: ИГПИ, 1995.

23. Нам известны лишь три небольшие публикации на эту тему: Капанадзе Л.А. Семейный диалект и семейные номинации // Язык и личность. М., 1989; Кукушкина Е.Ю. "Домашний язык" в семье // Там же; Чайковский Р.Л. Язык в семье как разновидность социолекта // Вариативность как свойство языковой системы / Тез. докладов... М., 1982.

24. См., например, Гольдин В.Е. Речь и этикет. М., 1983; Формановская Н.И. Речевой этикет и культура общения. М., 1989, а также другие ее работы.

25. Сковородников А.П. Вопросы экологии русского языка. Красноярск, 1993. С. 7-8.

26. Можно назвать, пожалуй, лишь работу: Райх А.А. Особенности разговорно-бытовых наименований городских объектов (на материале г. Омска) // Проблемы деривации и номинации / Тез. докл. научн. конф. Омск, 1988.

27. В "Энциклопедии преступного мира" Л. Мильяненкова (Л., 1992) опубликован список "жаргонно-бытовых наименований" микротопонимов г. Ленинграда, включающий много материала, но не обработанный с лексикографической точки зрения; впрочем, другие опубликованные материалы нам не известны.

28. По данной теме на методическом семинаре нашей кафедры был прочитан доклад З.М. Ивановой "Антропонимы г. Лесосибирска и экология русского языка".

29. Клаус Г. Сила слова: Гносеологический и прагматический анализ языка. М, 1976. С. 16.