О БАЛАНСЕ ВНУТРЕННИХ И ВНЕШНИХ ЗАВИСИМОСТЕЙ В РАЗВИТИИ ЯЗЫКА
(Res Philologica. Филологические исследования: Памяти академика Г. В. Степанова.
- М., 1990. - С. 200-207)
«Общее направление развития одного и того же языка к единству, проявляющемуся
в достижении все большей и большей сбалансированности внутренних вариаций языка
внешней вариативностью его функциональной системы, можно считать основной закономерностью
языка как некоего идеального объекта исследования», - писал Г. В. Степанов в
своей книге «К проблеме языкового варьирования» [1].
Да, вопрос о «балансе между потенциальными возможностями внутриструктурных и
внешнесистемных вариаций» [2] является одним из
самых существенных в языкознании.
Попытаемся рассмотреть его на истории русского литературного произношения
XVIII-XX вв. Перечислим те внешние, социально-активные факторы, которые способствовали
рождению произносительных вариаций; потом опишем внутриструктурные вариации,
возникшие в процессе фонетического самоизменения языка; попытаемся понять их
связь, их баланс.
Итак, социальные факторы, влиявшие на русское литературное произношение.
1. Постоянный приток в города жителей деревни создавал энергичное взаимодействие
диалектов и литературной речи. Менялось направление, менялась сила этих потоков
- менялось и воздействие их на литературную речь. Справедливо считается, что
некоторые различия в московской и ленинградской орфоэпической норме вызваны
разным диалектным окружением.
2. Р. Кошутич пришел к выводу, что некоторые особенности литературной речи
возникли под влиянием «челяди» - прислуги, демократических низов Москвы. И даже
так: ребенок в дворянской семье, общаясь постоянно со слугами, усваивал черты
их произношения, например нейтрализацию <и - э> в безударных слогах. Взрослея
и меняя свою речевую среду, он от этих плебейских черт произношения освобождался
(úканье изживалось). Постепенно эти черты детской речи становились все
более «взрослыми», удерживались в зрелом возрасте - úканье в конце концов
победило.
Так литературное произношение постоянно испытывало давление городского просторечия.
3. «Что ни город, то норов», говорит пословица. Города - более или менее обособленные
людские вместилища. Складываются веками и оказываются то более, то менее устойчивыми
их произносительные различия. Известно орфоэпическое «соперничество» Москвы
и Ленинграда (Петербурга). Существует южнорусский вариант литературного произношения.
Все эти локалы влияют друг на друга, создавая новые сочетания норм.
4. . Взаимовлияют друг на друга языки народов России, языки народов Советского
Союза. В XVIII в. было существенным влияние украинского языка на речь петербуржцев
и москвичей, литературного языка: украинское духовенство играло значительную
роль в становлении речевой культуры в эпоху Петра I и его преемников. Украинский
язык поддерживал некоторые произносительно-вариативные нормы нового литературного
русского языка. Например, он явно протекционировал фрикативному произношению
г. В нашу эпоху русский язык выступает как средство межнационального общения.
В национальных республиках СССР возникли стабильные центры русской речи. Как
показывают наблюдения, значительная часть национальной интеллигенции безукоризненно
владеет русской речью, русским произношением. Причем эта речь особенно строго
выверена по авторитетным образцам: по орфоэпическим словарям и руководствам,
по речи лучших артистов, известных радиодикторов и т. д. Эти национальные орфоэпические
центры гораздо более «правоверны» в произносительном отношении (например, более
последовательно выдерживают классические «ушаковские» нормы), чем многие русскоязычные
области. Таким образом, они - важный фактор, стабилизирующий русское произношение
нашего времени.
5. Близкое знакомство с европейскими языками было обычно для русской интеллигенции
XVIII - XIX - начала XX в. Отсюда - частые инкрустации, вставки в русскую речь
иноземных слов и словосочетаний, их частичное обрусение, их заимствование -
все же с чертами иноземной фонетики - в русский язык. Многие бытовые слова прошли
этот путь. Некоторые произносительные черты, свойственные заимствованиям, оказались
неустойчивыми (произношение безударного [о]; пример: модель), а другие
выжили и укоренились (произношение твердых зубных согласных перед [э]; пример:
модель).
6. Устойчивость семьи и семейных традиций - это шанс для выживаемости культурных
орфоэпических норм. Когда в наше время встречаешь человека, говорящего строго орфоэпически, то почти всегда он
- из семьи, принадлежащей к интеллигенции в
нескольких (в двух и более) поколениях.
7. Школа тиражирует речь учителя. Хорошо учат преподавателей, значит орфоэпия
торжествует. Диалектная речь учителя - это бедствие. Закрытые и полузакрытые
учебные заведения часто создают свои жаргоны, свои типы говорения. Воспитанников
Петербургского юридического училища (привилегированное высшее учебное заведение)
узнавали по их произношению. Известны особенности произношения семинаристов,
воспитанников духовной академии. Эти обособленные манеры произношения вызывали
чаще всего отталкивание в широкой культурной среде и тем влияли на оценку фонетической
стороны языка и, следовательно, на самую речь.
8. Театр... Театралов не так много: отдельные чудаки. Но Малый театр называли
вторым университетом в Москве; он приобщал к русской культуре, к великолепной
русской речи. И всякий профессиональный театр помогает росту речевой культуры,
влияет на произносительные привычки... Не только профессиональный. Самодеятельные
артисты, в одном из районов на Псковщине, играют «Горе от ума». И хотя в быту
они обычно цокают, на сцене всегда говорят: Чацкий, и вообще избегают смешения
[ч] и [ц]. Так или иначе это окажется и на их обычном бытовом речевом поведении.
9. Радио и телевидение - главные собеседники нашего современника. От радиоприемника,
от телевизора он ежедневно слышит больше слов, чем от любого другого участника
своих разговоров. Поэтому союзное вещание могло бы влиять на нормы произношения,
если бы... не представляло собой полного хаоса. В 40-50-х гг. главным консультантом
радио в вопросах орфоэпии был С. И. Ожегов, и речь радиодикторов была более
окультурена. Публичная речь - не то, что болтовня на кухне; нужны, конечно,
не котурны, но особая дистанция, отстояние от бытовой речи, нужна особая культура
говорения. С. И. Ожегов последовательно проводил линию на сближение московских
и ленинградских орфоэпических норм, но преимущество отдавал все же московской
(хотя сам он - по воспитанию, по своим пристрастиям - ленинградец). Пример,
достойный памяти и подражания. В современном сближении этих двух норм, думается,
есть заслуга и С. И. Ожегова.
10. В зависимости от социальной обстановки на произношение то больше, то меньше
влияет письмо. Оно влияет сильнее, когда литературно говорящая среда получает
много новобранцев. Так, время 20-х гг. дало несколько новшеств «буквенного»
происхождения: коришневый стало коричневым, сердешный друг - сердечным
другом.
11. Все время действуют соответствующие академии, институты, информационные
базы, методические отделы, опорные пункты, которые непрестанно дают консультации
по русскому языку. Видимо, с определенной пользой для русского произношения.
Несомненно плодотворно действие орфоэпических словарей.
12. Изменчив уровень культуры населения. Обязательный круг чтения, широта
или узость интересов, обязательность или факультативность определенных знаний
- все это меняется в каждую эпоху или «промежуток». Постоянно меняется круг
слов, введенных в общественный кругооборот и требующих новых навыков их произношения.
Когда в школьные программы входила трагедия Шекспира «Гамлет» (а такое время
было), то Горацио (с безударными [о]) - стало словом, которое произносили,
вероятно, в каждой семье. В других условиях это, может быть, оказало бы сильную
помощь оканью. Но в XX в. дело оканья в литературном языке было уже проиграно,
и даже Горацио ему не помог.
13. Меняется общественный авторитет определенных социальных групп, и вместе
с тем меняется сила их орфоэпического влияния на язык. Когда в 20-50-х гг. хотели
принизить значение классических произносительных норм, то непрестанно повторяли,
что они - порождение дворянско-буржуазной среды. К счастью, этому поверили
немногие.
Вот некоторые социальные генераторы, порождающие, поддерживающие, тормозящие,
изменяющие произносительные нормы. Надо признать, что их обзор сделан сумбурно
и логически непоследовательно; такое изложение должным образом отражает сам
хаотический процесс социального воздействия на язык. Ведь каждая из упомянутых
социальных сил действует в разные эпохи по-разному, то в одну, то в другую сторону.
Броуново движение. Мы могли бы предположить, что и смена орфоэпических норм
имеет такой же непредсказуемо-капризный и бессмысленно-суетливый характер.
На самом деле этого нет. Фонетические перемены в русском литературном языке
имеют направленный характер. Выделим три внутренне закономерных движения в истории
русского произношения, разных, но не противоречащих друг другу.
I. На уровне звуковых единиц. Они подчиняются закону Бодуэна де Куртенэ:
во всех позициях число гласных уменьшается, число согласных увеличивается.
а. В первой половине XVIII в. в некоторых позициях различались фонемы [э]
и [иэ]. Первая в письме обозначалась буквой Е, вторая - буквой
Ѣ. К концу XVIII
в. это различие исчезает, обе фонемы сливаются в одну: <е>.
б. В XVIII в. оканье было узаконено для высокого стиля. Торжественные оды
читали окая, т. е. различая в безударных слогах <а> и <о>. В начале
XIX в. это отошло: две указанные фонемы в позиции без ударения стали реализоваться
одинаково. Следовательно, количество гласных различителей в безударных слогах
уменьшилось.
в. Эканье в конце XIX - начале XX в. сменилось úканьем. Эканье - различение
в безударных слогах после мягких согласных <и>, с одной стороны, и <э,
о, а> - с другой. Úканье - неразличение в данной позиции всех четырех
гласных фонем.
г. В безударных окончаниях имен и глаголов, после мягких согласных, когда-то
различалось больше гласных, чем теперь. Перелом произошел, как показывают исследования
С. М. Кузьминой, в первой трети XX в.
д. В XIX в. достаточно устойчиво сохранялось [о] безударное в заимствованных
словах (поэт, торшер). Позже и на эти слова распространилось аканье.
е. В XIX-XX вв. все чаще встречаются как речевые варианты случаи редукции
безударных гласных до нуля (папортники, всё-тки, выслужвается).
ж. Встречается в качестве оговорок, но у каждого нового поколения всё чаще,
уподобление соседних безударных гласных; видимо, эта речевая черта бесперспективна,
т. е. не может стать языковой нормой, но как показатель общей тенденции - сокращать
информационную нагрузку гласных - и она имеет вес. Массовый характер таких оговорок
показала в своих исследованиях Р. Ф. Пауфошима.
з. «Разговорный язык» (исследованный в работах группы Е. А. Земской), который
стал особенно актуален в наше время в виде средства повседневного общения, особенно
безжалостно поступает с индивидуальными различиями гласных.
и. Еще недавно, в первой трети нашего века, после согласных [ш, ж] различались
три безударные гласные: [у, ы, ыэ], теперь к ним прибавилась четвертая:
[а]. Раньше произносилось [жыэра], теперь - [жара]. Это единственный
случай среди изменений гласных в XVIII-XX вв., противоречащий закону Бодуэна
де Куртенэ.
Следовательно, число гласных различителей постепенно уменьшается. Наоборот,
число согласных различителей постепенно возрастает [3].
Оказывается, фонетические изменения определенных языковых систем в определенное
время (в течение трех веков) являются единонаправленными. В нашем случае они
все объединяются законом Бодуэна де Куртенэ. Используя материал, который рождается
в социальных пертурбациях, язык последовательно развертывает свои внутренние
закономерности. Эти закономерности, очевидно, обладают селективной способностью:
отбирают из наличных вариантов именно такие, какие идут им на пользу. Внутренние
и внешние стимулы развития языка разделили работу между собой: внешние предлагают
большой выбор реализаций, внутренние протекционируют тем, которые позволяют
сделать шаг в избранном направлении.
II. На уровне признаков звуковых единиц. Здесь тоже заметно движение
в одну сторону: усиливается значение немаркированных единиц. Немаркированная
единица - та, которая имеет нулевой признак.
Согласные [т-д], [с-з] , [ш-ж] образуют пары; эти пары несимметричны: [д,
з, ж] обладают признаком звонкости; [т, с, ш] - нулевым признаком. Не глухостью,
а «неучастием в звонкости». Доказательство: согласные [т, с, ш] (и другие глухие)
выступают в конце слова, в позиции неразличения глухости / звонкости; поэтому
у согласных этого типа глухость - знак нулизации признака. Следовательно, [д,
з, ж] и [т, с, ш] различаются как единицы, обладающие признаком звонкости, и
единицы, не обладающие им.
Подойдем с этой меркой к твердым и мягким согласным [4].
Твердые и мягкие согласные в позициях нейтрализации представлены то твердыми
согласными (например, губные согласные перед негубными), то мягкими (например,
зубные перед мягкими зубными). Следовательно, в системе языка ни те, ни другие
не являются немаркированными по твердости / мягкости. Ни те, ни другие не специализированы
для реализации беспризнаковости - беспризнаковость у них обусловлена только
позицией, а не их языковым статусом.
Так было еще в первой трети XX в. Далее произошли изменения. Ряд позиций,
в которых ранее осуществлялась нейтрализация твердых / мягких и которые, следовательно,
были существенны для определения маркированности или немаркированности признака,
стали сильными. (Об этом сказано в ряде фонетических исследований.) Они потеряли
голос при решении вопроса о немаркированности. И это именно те позиции, где
нейтрализованные согласные были мягкими.
Но произошли и странные изменения. В сочетании «губной согласный + мягкий
заднеязычный» первый звук был непременно мягким. Произошло изменение: губной
в таких сочетаниях стал твердым: на Покровке, у немки, к семге, на прилавке,
при переподготовке, нивхи... И эта новая норма в кратчайший срок - 20-30-е
гг. нашего века - стала устойчивой и безвариантной. В чем смысл изменения? Позиция
как была, так и осталась неразличительной, ради чего же сменилась норма?
Смысл в том, что теперь во всех позициях нейтрализации по твердости / мягкости
нейтрализованная единица представлена твердым согласным. Твердость становится
знаком немаркированности по данному противопоставлению.
Пока еще осталось одно препятствие: перед мягкими зубными из зубных могут
быть только мягкие. Но и здесь есть новшества: распространяется твердое произношение
зубных перед зубными в некоторых словах (вонзить, транзистор, народ манси...).
Если такое произношение упрочится, то окажется, что в одних словах перед мягким
зубным произносится мягкий зубной (пенсия, в жизни), а в других словах
- твердый (вонзить, транзистор). Позиция станет сильной и «уйдет в сторону».
В слабых позициях останутся только твердые согласные, они окажутся немаркированными.
Развитие идет в эту сторону.
Есть и другие процессы такого же типа.
III. На уровне целых высказываний, «устных текстов». В течение всех
трех веков, XVIII-XX, идет волнообразная смена установки на экспрессию и установки
на норму. Если господствует экспрессивная фонетика, то в речи много вставок
из иносистем - для выразительности, эмоциональной свежести, для «остранения»
речи. В высказывания вносятся и диалектно-произнесенное словцо, и фонетически-причудливый
неологизм, и недоосвоенный барбаризм (притягательна сама внезапность зарубежных
звукосочетаний), и образно-наглядные звукоподражания, и особые индивидуальные
наименования с ласкательной («себятулинка любатосия» А. Белого) или, наоборот,
бранной фонетикой, и торжественно возглашаемое Слово. Норма существует, но ценятся
отступления от нее.
В иную, в следующую эпоху - противоположные устремления: ценится норма, ее
категоричность, ее конструктивная ясность и определенность.
В экспрессивный период особенно активно воздействие на речь социальных факторов;
кажется, что они стали хозяевами положения в языке, в произношении. Но отбор
«на пользу» фонетической системе осуществляется и в этот период. В следующий,
нормативный период идет жесткое усмирение тех социо-воздействий, которые могут
помешать кодификации языка.
Итак, эпоха экспрессии сменяется нормативной; значит ли это, что сметаются
все вольности предыдущей? Нет, они канонизируются в разных типах речи, каждый
из которых получает свою кодификацию. Каждая эпоха нормативности - это новое
разделение на узаконенно сосуществующие типы речи.
Эпоха Петра I - разгул экспрессивной речи; экспрессивна, разумеется, и фонетика.
Резкие перебивы церковнославянского и просторечно-русского, высокого и гаерского,
интимного и площадного (например, в письмах Петра I) [5].
Следующий период - ломоносовский: высокий подъем нормативности. Теория трех
стилей утихомирила речевое буйство и развела по разным текстам, по разным типам
речи то, что перед этим соседствовало в одном тексте (в одном устном высказывании).
Сентиментализм, предромантизм, романтизм - снова, на иной ступени, господство
экспрессивной фонетики. (Мы упоминаем литературные течения, но имеем в виду
всю культурную речь эпохи; название условное.) Письма этого периода донесли
до нас дух бытовой речи, где нет ни чопорности, ни однотонности, ни пристрастия
к норме.
Следующая эпоха (творчество А. С. Пушкина 30-х годов, Лермонтов, Тютчев, журнальная
проза 30-50-х годов «Словарь церковнославянского и русского языков» 1847 г.)
укрепляет норму; появляются новые функциональные размежевания, новые нормативные
полюсы в произношении. Фонетика поэтической речи, и ранее имевшая свои особенности,
стала ясно противопоставляться художественной и нехудожественной прозе, фонетически
слившейся с бытовой речью.
Эпоха демократических реформ снова дает взрыв экспрессии. В устную речь вносятся
произносительные элементы разной социальной ориентации. Открытое судоговорение,
споры на сходках, публичные чтения, общедоступные лекции, многообразные диспуты
- все это пестрые речевые образования, в том числе и фонетически.
Но в этой эпохе зреет и ее исход: торжество нормативности в 80-90-е годы,
причем нормативности часто застойно-бесплодной. Но движение предыдущей эпохи
все же не просто смиряется, а отливается в нормы ораторски-публичной речи, отличной
от бытовой. Произносительные нормы общественного выступления канонизируются,
противополагаясь бытовым. Театральная речь образует между ними связующее звено.
Следующая эпоха, до конца (или до середины?) 30-х годов XX в. - экспрессивность.
Регламент, норма, закон - с 30-х годов до настоящего времени (новая эпоха запаздывает).
Речь очень часто является мероприятием. Канцелярское произношение по бумажке
вторгается в быт (уже, конечно, без бумажки). Так, в выступлениях общественных
деятелей появляется буквенное (не диалектное) оканье. В противовес канцелярски-конторскому
говорению в это же время распространилась, упрочилась, привлекла внимание лингвистов
разговорная речь, стали проясняться ее нормы (работы Е. А. Земской и ее сотрудников).
Всеобщая карусель, хоровод, ярмарка разнонаправленных фонетизмов , их сплетение,
их борьба и братство - в экспрессивный период. Разъединение элементов речи,
- в следующую, нормативную эпоху, отчисление их в разные четко отделенные речевые
подразделения и выработка в каждом из них своих особых норм.
Итак, три типа исторических изменений в русском литературном произношении
последних трех веков. Куда же устремлены эти изменения? Чем направляется это
движение? Какова причина, какова цель этой динамики? Современная лингвистика
не готова судить об этом. Научно-популярная идея всеобщего прогресса («язык
становится все лучше и лучше») вызывает сомнения. «В оптимистических концепциях
эволюция языка связывалась с общим великим законом усложнения материи и идеальной
сферы деятельности человека и определялась как прогресс: более развитому мышлению
и сознанию необходимо должен соответствовать более содержательный и лучше устроенный
механизм языка... Подобно биологу, спрашивающему, "по какому праву млекопитающее
- будь то даже человек - более прогрессивно и более совершенно, чем пчела или
роза?", лингвист может усомниться в своем праве поставить литературный национальный
язык выше бытового диалекта или жаргона. Многие биологи отвечают отрицательно
на вопрос о том, прогрессирует ли жизнь в своих превращениях, и утверждают,
что, начиная с некоторой степени дифференциации материи, нельзя научно установить
никакого первенства среди таких выдумок природы, как млекопитающее, насекомое,
цветок или кристалл» [6]. Эти слова академика Г.
В. Степанова имеют принципиальное значение: они содержат совет требовательно
употреблять понятие «прогресс» в лингвистических исследованиях; они призывают
искать подлинные причины и стимулы языкового развития.
Примечания
1. Степанов Г. В. К проблеме языкового варьирования.
М., 1979. С. 5.
2. Там же. С. 4.
3. Подробнее см. об этом в кн.: Русский язык
и советское общество. М., 1967.
4. Н. С. Трубецкой считал, что те случаи,
когда данный признак непосредственно обусловлен ассимиляцией, не являются
существенными для определения немаркированности. Это мнение, на наш взгляд,
не является бесспорным, однако здесь нет возможности подробно разбирать этот
вопрос.
5. Рассматривая письменные источники, мы
видим в них свидетельства об устной речи.
6. Степанов Г. В. К проблеме языкового варьирования.
С. 4.
