Следите за нашими новостями!
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

Л. П. Крысин

РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ НОРМА И СОВРЕМЕННАЯ РЕЧЕВАЯ ПРАКТИКА [*]

(Русский язык в научном освещении. - № 2 (14). - М., 2007. - С. 5-17)


 
1. Термин норма часто используется в двух смыслах - широком и узком.
В широком смысле под нормой подразумевают традиционно и стихийно сложившиеся способы речи, отличающие данный языковой идиом от других языковых идиомов. В этом понимании норма близка к понятию узуса, т. е. общепринятых, устоявшихся способов использования данного языка. Так, можно говорить о норме применительно к территориальному диалекту: например, нормальным для севернорусских диалектов является оканье, а для южнорусских - аканье. По-своему нормативен и любой из социальных или профессиональных жаргонов: например, то, что используется в торговом арго, будет отвергнуто как чуждое теми, кто владеет жаргоном плотников; устоявшиеся способы использования языковых средств существуют в армейском жаргоне и жаргоне музыкантов-«лабухов», и носители каждого из двух этих жаргонов с легкостью отличат чужое от своего, «нормального», и т. д.
В узком смысле норма - это результат целенаправленной кодификации языка. Такое понимание нормы неразрывно связано с понятием литературного языка, который иначе называют нормированным, или кодифицированным [1]. Территориальный диалект, городское просторечие, социальные и профессиональные жаргоны не подвергаются кодификации, и поэтому к ним не применимо понятие нормы в узком смысле этого термина [2].
Получается, что применительно к некодифицированным сферам языка мы можем употреблять термины «узус» и «норма» безразлично: то, как принято говорить, скажем, на данном диалекте, это языковой обычай, узус, но это и диалектная норма, отличающая его от других диалектов. Однако относительно кодифицированной подсистемы, каковою является литературный язык, такое безразличие в использовании терминов «узус» и «норма» явно не оправдано: одно дело, как предписывают употреблять языковые средства словари и грамматики (норма), и другое - как в повседневном речевом общении следуют этим предписаниям носители литературного языка (узус, речевая практика). Несовпадение нормативных прескрипций и речевой практики более или менее очевидно, и современная устная и письменная речь предоставляет нам массу примеров такого несовпадения.
 
2. Из сказанного следует, что применительно к литературному языку полезно различать три сущности: систему, норму и узус.
Система языка понимается как совокупность возможных способов и средств выражения, которыми обладает каждый национальный язык, а норма - как совокупность правил отбора таких способов и средств выражения (возможных в системе данного языка), которые приняты в данном обществе в данное время и которые признаются большинством говорящих наиболее пригодными для использования в той или иной коммуникативной ситуации. Норма реализует далеко не все из тех возможностей, которыми обладает система языка. Между системой и нормой находится узус - использование языка в разных сферах человеческой деятельности, речевая практика. В узусе нередко реализуется, с одной стороны, то, что не является нормой, но разрешает языковая система, а с другой, то, что не только не является нормой, но и выходит за пределы системных возможностей языка. Иначе говоря, узус «перекрывает» и нормативные рекомендации и запреты, и системные потенции языка.
Примеры.
1) Фонетическая система русского языка допускает сочетания мягких задненёбных согласных с последующим /о/: [к’о], [г’о], [х’о]. Литературная же норма отвергает словоформы типа берегёт, жгёт (хотя в речевой практике литературно говорящих людей эти формы встречаются [3]), словоформы со звукосочетанием [к’о] единичны: ткёшь, ткёт, ткём, ткёте, а слова с [х’о] в русском литературном языке не встречаются. Тем не менее, эти звукосочетания «фонетически закономерны», и «можно уверенно ожидать, что какое-нибудь заимствование типа гёла [4] или необычное имя собственное с этим сочетанием (Хёлин) будет произноситься людьми, владеющими русским литературным языком, без звуковых замен и без артикуляционных запинок: они сохранят именно такой свой облик, с [г’о] и [х’о], даже если войдут в число общеупотребительных, частых в бытовой речи слов» [Панов 1967: 79-80].
2) Грамматическая система разрешает образовывать форму 1-го лица ед. числа от всех глаголов, а норма запрещает такую форму от глаголов победить и убедить (ср. наследить, огородить и под., где такая форма нормативна: наслежу, огорожу).
3) Система не содержит в своем арсенале возможности образовывать страдательные причастия настоящего времени от непереходных глаголов. В узусе, а затем и в норме такие причастия есть: несгораемый шкаф, управляемая именная группа и т. п.
4) Система «не разрешает» образовывать слова от несуществующих лексических единиц. Узус, в особенности социально или профессионально специфический, дает примеры подобных образований: медики говорят тощаковая моча (в русском языке нет существительного *тощак); нарушена и система, и норма.
5) Правила глагольного управления предусматривают общую для сочиняемых глаголов именную группу в определенном падеже только в том случае, если все сочиняемые глаголы имеют одну и ту же модель управления: писал и отправлял письма, беспокоился и заботился о детях и т. п. Если глаголы разноуправляющие, то постановка общей именной группы при сочиняемых глаголах запрещена: *опекал и заботился о детях. Современная речевая практика - не только разговорная речь, но и язык СМИ - дает обильные примеры именно таких ненормативных конструкций: *организовал и руководил оркестром; *прием и собеседование с абитуриентами; *контролировать и спрашивать с подчиненных и т. п. (подробнее об этом см. [Крысин 2007]).
Языковое творчество детей и некоторых писателей также может служить свидетельством того, что возможности системы языка значительно шире того, что разрешает литературная норма и что закреплено в узусе.
В знаменитой книге Корнея Чуковского «От двух до пяти» приведены многочисленные факты «незаконных» (а на самом деле вполне допускаемых системой русского языка) детских формо- и словообразований типа зададу, спрятаю, пивнул, откуснул, всколькером, рукти (по образцу слова ногти: «на ногах ногти, а на руках рукти»), окошный дом, зубовный врач, пугательные сказки и т. п. [Чуковский 1990: 105 и сл.]. Один из персонажей романа А. Солженицына «В круге первом», Илларион Герасимович, «не слабел, а, наоборот, сильнел от такой жизни». Система языка не запрещает образование глагола сильнеть от прилагательного сильный, поскольку словообразовательная модель производства глаголов со сходной семантикой (‘приобретать свойство, обозначенное прилагательным, в большей степени’) от других прилагательных, имеющих в своем составе суффикс -н-, существует: ср. полный - полнеть, умный - умнеть, ясный - яснеть и под. Однако ни в нормативных словарях, ни в речевой практике большинства говорящих по-русски глагола сильнеть нет. Заметим, что А. И. Солженицын вполне осознанно и целенаправленно расширяет русский словарь, вводя в него слова, отчасти забытые, отчасти стоящие на периферии языка, отчасти придуманные им самим, но образованные в большинстве случаев в соответствии с системными закономерностями русского языка: выкоренить (искоренить, истребить), головотряс (недуг), думчивый (требующий призадуматься), изломистый, крохотá, (мелюзга, мелкота), лють (сильный мороз, стужа; ср.: «Ой, лють там сегодня будет, двадцать семь с ветерком, ни укрыва, ни грева!» - «Один день Ивана Денисовича»), неують, скородельный, сличка (сравнение), хрусткий (жёсткий, твёрдый и ломкий), чашничать (бражничать, пировать) и под. [Солженицын 1990].
 
3. В разные периоды развития языка литературная норма имеет качественно разные отношения с речевой практикой.
 
3.1. В эпохи демократизации языка тенденции, действующие в узусе, преодолевают сопротивление традиционной нормы, и в литературном языке появляются элементы, которые до того времени норма не принимала, квалифицируя их как чуждые нормативному языку. Например, характерное для современной речевой практики распространение флексии -á, (-я́) в именительном падеже множественного числа на всё более широкий круг существительных мужского рода (инспектора, прожектора, сектора, цеха, слесаря, токаря и под.) означает, с одной стороны, что конфликт между системой и нормой разрешается в пользу системы, а с другой, что постоянно изменяющийся, пополняемый новшествами узус, живая речевая практика оказывает давление на традиционную норму, и для некоторых групп существительных образование форм на -á, (-я́) оказывается в пределах кодифицированной нормы (и, значит, конфликт между нормой и узусом разрешается в пользу узуса).
Речевая практика может способствовать не только проникновению в нормированный язык новых для литературного языка единиц, но и укреплению в нем новых моделей - словообразовательных, синтаксических и других. Например, многочисленные лексические заимствования из других языков, главным образом из английского, расширившие нормативный русский словарь в конце ХХ в., способствуют и тому, что активизируются структурно новые типы слов. Таковы, например, некоторые словосочетания с так называемыми аналитическими прилагательными - типа бизнес-план. Надо сказать, что образование подобных словосочетаний - явление не новое для русского языка, их массовое возникновение (на основе сокращений типа парт-, проф-, сов- и т. п.) относится еще к 20-м годам ХХ в.; грамматические свойства аналитических прилагательных достаточно хорошо изучены (см. в первую очередь работы М. В. Панова, который предложил и сам термин «аналитические прилагательные», - [Панов 1956; 1971]). В большинстве случаев аналитическое прилагательное представляет собой неизменяемую единицу: аудио-, био-, видео-, гидро-, кардио-, космо-, нарко-, шоу- и под., и препозитивное присоединение ее к знаменательному слову - явление вполне естественное, аналогичное тому, как присоединяются к определяемым словам обычные, изменяемые определения-прилагательные. Однако когда в качестве аналитического прилагательного выступают слова, которые могут существовать и в виде склоняемых существительных, - типа бизнес, Интернет, то речь может идти не только об образовании словосочетаний с аналитическими прилагательными: бизнес-план, Интернет-карта, но и о более традиционных для системы русского синтаксиса генитивных словосочетаниях типа план бизнеса, карта Интернета или о предложно-падежных конструкциях: план по бизнесу; карта для Интернета; кроме того, вполне в духе языка употребить и относительное прилагательное, образованное от такого существительного: бизнесный план, интернетная карта, но ни современная речевая практика, ни тем более литературная норма не воспользовались возможностью образования таких прилагательных.
 
3.2. В периоды укрепления языковых традиций - что, несомненно, связано с определенной социальной, политической и культурной стабилизацией общества - фильтрующая сеть нормативной кодификации становится более частой, и тогда ненормативное, но при этом достаточно широко представленное в узусе с бóльшим трудом попадает в литературный язык. Например, в 30-е гг. ХХ в. литературная норма отвергает имперфективные глагольные формы, образуемые от двувидовых глаголов: атаковывать, использовывать, мобилизовывать, организовывать и под., хотя в 20-е гг. ХХ в. они были весьма употребительны не только в просторечии, но и в литературной речи и имели определенные социальные перспективы укрепиться в нормативном языке. Академик С. П. Обнорский даже написал специальную статью, посвященную глаголу использовывать [Обнорский 1935], в которой выражал крайнее беспокойство по поводу распространения этой просторечной формы в речи литературно говорящих людей. Беспокойство оказалось напрасным, никто из владеющих литературной нормой не скажет сейчас: *Надо использовывать такую возможность. Но другие, сходные формы можно и услышать, и увидеть напечатанными: таковы, например, организовывать и мобилизовывать [5].
 
4. Взаимоотношения языковой нормы и речевого узуса не всегда антиномичны, то есть не всегда имеют форму конфликта, разрешаемого непременно в пользу какой-то одной из сторон. Вариативность, сосуществование, с одной стороны, языковых средств, освященных традицией и закрепленных в норме путем ее кодификации, и, с другой, языковых средств новых, идущих из речевой практики, также представляет собой форму взаимоотношений нормы и узуса. Несмотря на то что литературная норма, как это давно признано ее исследователями, строга и консервативна, она допускает совместное функционирование вариантов одной и той же языковой единицы.
 
5. Варьирование языковых единиц в пределах нормы имеет несколько типов:
1) свободное: таково, например, вариативное произношение твердого или мягкого согласного перед [э] (ударным или безударным) в некоторых иноязычных словах: пре[т’э́]нзия - пре[тэ́]нзия, [сэ́]ссия - [c’э́]ссия, [дэ]зодорáнт - [д’э]зодорáнт и т. п.; вариативность ударения в словах одновременно (на третьем или на четвертом слоге), угля́ и ýгля; вариативность некоторых падежных форм и личных форм глагола: в мозгу и в мозге, чтят и чтут;
2) семантически обусловленное: например, варьирование форм родительного падежа и партитива: чая - чаю, сахара - сахару, коньяка - коньяку и т. п., форм предложного и местного падежей: (лежать) в снегу - в снеге (мало живописности), на самом краю - на переднем крае, в круге света - в своем кругу и т. п., форм множ. числа в зависимости от значения слова: тормозá (механизм) - тóрмозы (в работе), учителя́ (в школе) - учúтели (о главах учений, научных или социальных теорий), сыновья (в семье) - сыны (сыны Отечества) и др.;
3) стилистически обусловленное: тракторы, инспекторы, прожекторы (книжн.) - тракторá, инспекторá, прожекторá (нейтр. или разг.) [6], в отпуске (книжн. или нейтр.) - в отпуску (разг.), тропою (устар.) - тропой;
4) профессионально обусловленное: кóмпас - компáс (в речи моряков), лоскýт - лóскут (остатки в некоторых видах производства, например в ткацком), сéйнеры - сейнерá, разбивка - разбиение (второе - в научной речи; при общем для обоих слов значении ‘распределение чего-л. по группам, классам’);
5) социально обусловленное: по средáм (главным образом, в речи интеллигенции старшего поколения) - по срéдам (в речи молодого и среднего поколений независимо от социальной принадлежности), é[ж’:]у, дрó[ж’:]и (в речи интеллигенции, преимущественно московской, старшего поколения) - é[ж:]у, дрó[ж:]и (в речи других групп носителей современного литературного языка), ш[ы]ги, ж[ы]рá (в речи москвичей старшего поколения) - ш[а]ги , ж[а]рá (в речи других групп носителей современного литературного языка) и др.;
6) территориально обусловленное. Этот тип варьирования литературной нормы признается далеко не всеми исследователями: например, Ф. П. Филин отстаивал единство и неварьируемость русского литературного языка на всей территории его распространения (см. [Филин 1981]). Однако языковая действительность расходится с этой точкой зрения на литературную норму. Исследования последних десятилетий убедительно показали, что русский литературный язык существует в определенных локальных вариантах, характеризующих главным образом фонетику, акцентуацию, интонацию, а также словоизменение и лексику (единицы других сфер языка подвержены варьированию в меньшей степени). Так, для речи интеллигенции таких городов, как Вологда, Пермь, Красноярск, Тобольск и нек. др., характерна меньшая, чем в «столичной» норме, редукция гласных в неударных (особенно в заударных) слогах; в речи носителей литературного языка, живущих в городах к югу от Москвы, встречается [γ] фрикативный на месте [г] взрывного; у носителей литературного языка, живущих в Москве и Санкт-Петербурге, наблюдаются различия в использовании наименований одних и тех же объектов, а также некоторые акцентные особенности и т. п. (см. об этом, например, в работах [Беликов 2004; 2006; Григорьева 1980; Ерофеева 1979; Жильцова 1987; Игнаткина 1982; Парикова 1966; РЯДМО; Чуркина 1969]).
Самым «слабым звеном» среди этих шести групп вариантов, допускаемых литературной нормой, является первая группа: свободная вариативность постоянно испытывает давление со стороны нормы, которая в принципе неохотно допускает функционально не оправданную дублетность языковых единиц (ср. основанное на этом свойстве нормы определение М. В. Пановым понятия литературного языка - в [Панов 1966]). Срок существования ничем не обусловленных вариантов в литературном языке относительно короток: такие варианты постоянно «растаскиваются» в другие группы, где вариативность определяется теми или иными условиями. Например, акцентная вариативность слова творог имеет отчетливо выраженную тенденцию перейти в другой тип варьирования - социально обусловленный: творóг предпочитают говорить преимущественно представители интеллигенции старшего поколения, а твóрог - вариант более молодой и социально слабо маркированный; похожая тенденция в распределении акцентных вариантов слова щавель (ударение на первом слоге - более молодое и, возможно, еще просторечное, но широкоупотребительное [7], а щавéль отмечается преимущественно в речи интеллигенции старшего поколения).
Сосуществующие в литературном языке варианты функционально и коммуникативно подвижны: их использование зависит от сферы и стиля общения, от социальной и профессиональной принадлежности говорящего, от его коммуникативных намерений (например, говорит ли он всерьез или хочет пошутить) и способности переключаться с одной манеры речевого общения на иную (например, с профессиональной речи на общелитературный язык) и от некоторых других факторов (см. об этом, в частности, в работе [Современный русский язык… 2003]).
 
6. В обновлении нормы, в ее изменении под влиянием речевой практики важна также социальная и культурная среда, в которой то или иное новшество получает распространение. В общем случае: чем выше «общественный вес» той или иной социальной группы, ее престиж в обществе, ее культурный уровень, тем легче инициируемые ею языковые новшества получают распространение в других группах носителей языка (ср. понятия социального статуса, социального престижа и престижной языковой формы, используемые У. Лабовом при объяснении им фонетических изменений, - см. [Labov 1972; Лабов 1975: 225; 1975а: 323]). Однако обратное не всегда верно: то, что рождается в непрестижной, социально низкой и малокультурной среде, может, конечно, сохраняться в этой среде, не выходя за ее
пределы, но может - и нередко! - проникать в речь других социальных групп, в том числе и в речевую практику носителей литературного языка. Ср. замечание А. Д. Швейцера, основанное на анализе инновационных процессов в английском литературном языке и в английских диалектах: несмотря на сопротивляемость кодифицированного языка новшествам, идущим из субстандартных источников, «существует и противоположный путь распространения инноваций - „снизу вверх“, т. е. из субстандартных разновидностей языка в литературный язык. В результате этого процесса происходит сублимация субстандартных языковых форм и их закрепление в узусе, санкционируемом нормами литературного языка» [Швейцер 1996: 74] [8].
В современном литературном языке получают распространение факты, идущие из некодифицированных языковых сфер - главным образом, из просторечия и жаргонов, и традиционно-нормативные единицы постепенно вытесняются новыми. Например, традиционные обусловливать, сосредоточивать [9] вытесняются новыми обуславливать, сосредотачивать; наряду с нормативным морщить появляется новое (по-видимому, просторечное) смарщивать - как форма несовершенного вида к сморщить; жаргонные слова беспредел, тусовка, разборка, откат мелькают в речи тех, кого общество привыкло считать образцовыми носителями литературной нормы; многие носители литературного языка уже не замечают, что можно указывать о чем, договориться по чему (удалось договориться с Украиной по газу, договорились по кандидатуре губернатора, см. об этом [Гловинская 1996]) - вместо традиционно правильных конструкций указывать что и указывать на что, договориться о чем.
В подобных случаях узус пренебрегает нормативными рекомендациями и запретами, и речевая практика приходит в противоречие с языковой традицией и с предписаниями кодификаторов.
 
7. Отклонения от традиционной нормы особенно ярко проявляются в тех сферах речевой деятельности человека, где межличностная коммуникация наиболее свободна, не подвержена редакторскому и какому-либо иному контролю. Такой свободной и при этом относительно новой сферой речевой коммуникации является Интернет. Пользователи Интернета идут на сознательное нарушение языковых канонов, как нормативных, так и системных, они склонны к языковым экспериментам, к игре со словом и в слово, и в этих экспериментально-игровых формах использования языка также можно увидеть не только праздные упражнения в остроумии, но и определенные точки роста в языковом развитии. Здесь я сошлюсь на недавнюю работу Е. В. Какориной [Какорина, в печати]. Автором с достаточной полнотой рассмотрены особенности речевого общения в Интернете: намеренные искажения письменного облика слов, двуалфавитность письма, использование дополнительных, не предусмотренных системой русской графики знаков, языковая игра, сдвиги в значениях слов и в их сочетаемости друг с другом, специфическая метафорика и др.; см. также посвященную этой теме статью Н. Б. Мечковской [Мечковская 2006].
 
8. Особого разговора заслуживают сознательные отклонения от нормы. Отклонения от нормы с целью иронии, насмешки, словесной игры могут, в частности, опираться на нереализованные возможности языковой системы или использовать нетрадиционные, не характерные для литературного языка средства. В этом случае перед нами не ошибка, не более или менее распространенное новшество, вступающее в противоречие с принятой нормой, а речевой прием, свидетельствующий о свободе, с которой человек использует язык, сознательно - с целью пошутить, обыграть значение или форму слова, скаламбурить и т. д. - игнорируя нормативные установки (подробнее о различных приемах языковой игры и об их соотношении с системой языка и с литературной нормой см. [Санников 2002]).
Один из распространенных приемов языковой игры - стилистически контрастное использование разного рода расхожих штампов: фразеологических единиц, газетных клише, оборотов какого-либо профессионального языка, канцеляризмов и т. п.: Он съел в этом деле не одну собаку; Они жили на широкую, но босую ногу; (быть) между Сциллой и харизмой; пиар во время чумы; Ссудный день; Приоткрытая Тверь; Мир - хищникам, война - творцам; Переселение в душ; Таланты и полковники (обыграно название пьесы А. Н. Островского «Таланты и поклонники»); Каждый год он вел борьбу за урожай на этой неказистой грядке (из газетного очерка); По достижении пятидесяти лет я оставил большой секс и перешел на тренерскую работу (М. Жванецкий).
 
9. Итак, языковая норма имеет разную природу в кодифицированных и некодифицированных подсистемах языка. В некодифицированных она равна узусу - традиционно употребляемым языковым единицам и способам сочетания их друг с другом. В кодифицированных подсистемах, и прежде всего в литературном языке [10], норма объединяет в себе традицию и целенаправленную кодификацию. Норма как совокупность традиционно используемых языковых средств и правил их сочетания противопоставлена системе языка (как комплексу возможностей, из которых норма реализует лишь некоторые), а норма как результат целенаправленной кодификации может входить в противоречие с речевой практикой, в которой наблюдается как следование кодификационным предписаниям, так и нарушение их. Языковая деятельность носителя литературного языка протекает в постоянном (но при этом обычно не осознаваемом) согласовании речевых действий с возможностями системы, с тем, что предписывают нормативные словари и грамматики данного языка, и с общепринятыми в данное время средствами и способами его использования (речевой практикой, узусом).
Наблюдения показывают, что, несмотря на активность ряда процессов, происходящих в современном русском языке, его система сохраняет свою устойчивость. Изменения касаются узуса, речевой практики, и многие из них свидетельствуют об обновлении литературной нормы или отклонениях от нее. Время покажет перспективность одних новшеств, возможность для них сохраниться и сделаться нормативными - и случайность, временность других. При этом надо принимать в расчет важное свойство естественного языка - его способность к саморегулированию: к самоочищению от функционально излишнего и к адаптации функционально необходимого.
 

Примечания

*. Статья написана на основе доклада, прочитанного автором на 38-х Виноградовских чтениях в Институте русского языка им. В. В. Виноградова РАН в январе 2007 г. Доклад и статья подготовлены в рамках проекта «Русская литературная норма и современная речевая практика (социолингвистическое исследование)», разрабатываемого коллективом исполнителей по Программе фундаментальных исследований ОИФН РАН «Русская культура в мировой истории».

1. В западной лингвистической традиции принят термин «стандарт»; из отечественных языковедов этот термин предпочитал употреблять Е. Д. Поливанов (см., например: [Поливанов 1968]). Некоторые современные исследователи считают, что термин стандарт, или стандартный язык, более точно соответствует сущности того, что принято называть литературным языком (см., например: [Шайкевич 2005: 220], а также [Живов 2005], где термину литературный язык предпочитается термин языковой стандарт).

2. Одним из первых в лингвистической науке двоякое понимание нормы (дескриптивное: то, как говорят, как принято говорить в данном обществе, и прескриптивное - как надо, как правильно говорить) выдвинул уругвайский лингвист Э. Косериу: в широком смысле «норма соответствует не тому, что „можно сказать“, а тому, что уже „сказано“ и что по традиции „говорится“ в рассматриваемом
обществе» (см. [Косериу 1963: 175]), а в узком смысле норма - результат целенаправленной деятельности общества по отбору и фиксации определенных языковых средств в качестве образцовых, рекомендуемых к употреблению. Близкое к этому понимание нормы можно найти и в работах представителей Пражского лингвистического кружка (например, Б. Гавранка, А. Едлички).

3. По данным массового обследования носителей русского литературного языка в 60-х гг. ХХ в., приблизительно пятая часть опрошенных сочла допустимым употребление форм волокёт и жгёт [РЯДМО: 215 и сл.].

4. Ср. слова гёрлс, гёрлскаут, гёрлфренд, заимствованные русским языком в самом конце ХХ в. и уже зафиксированные словарями (см., например: [Захаренко, Комарова, Нечаева 2003: 152; Крысин 2005: 192; РОС 2005]).

5. В Национальном корпусе русского языка (ruscorpora.ru) найдено 355 контекстов для словоформы организовывать, 8 - для словоформы мобилизовывать, 4 - для атаковывать и ни одного - для словоформы использовывать.

6. В «Орфоэпическом словаре» эти формы даны без стилистических помет.

7. В «Орфоэпическом словаре» оно дается как неправильное.

8. На множественность и разнородность факторов, обусловливающих укрепление в литературном языке одного из вариантов и вытеснение другого (других), обращают внимание многие исследователи (см. об этом, в частности, [Горбачевич 1971; 1978; Семенюк 1990], статьи в сборниках [Социальная и функциональная дифференциация… 1977; Литературный язык… 1994; Языковая норма… 1996] и др.). Ср. также: «Выбор того или иного варианта в качестве стандартного (т. е. принадлежащего литературному языку. - Л. К.) может быть обусловлен рядом разнородных факторов (принадлежностью этого варианта к диалекту определенной престижной территории, предпочтением этого варианта в речи элитных социальных групп, предполагаемой древностью этого варианта и т. д.) <...>. Стоит, однако же, заметить, что стандартизация обычно не уничтожает вариативность в пределах самого стандартного (литературного) языка: одни варианты подвергаются нормализации, тогда как другие оставляются без внимания и продолжают существовать в языковом стандарте. Решение вопроса о том, что требует нормализации (точнее: кодификации. - Л. К.), а что нет, также зависит от разнородных факторов и нередко основывается на предубеждениях и лингвистическом кругозоре нормализаторов (= кодификаторов. - Л. К.)» [Живов 2005: 178].

9. В работе [Янко-Триницкая 1982: 207-208] эти глагольные формы (с сохранением корневого (о)) даются как единственно возможные в литературном языке.

10. Помимо литературного языка, к кодифицированным подсистемам могут быть отнесены, например, специальные подъязыки науки.


Литература

Беликов 2004 - В. И. Беликов. Сравнение Петербурга с Москвой и другие соображения по социальной лексикографии // Русский язык сегодня. Вып. 3. Проблемы русской лексикографии / Отв. ред. Л. П. Крысин. М., 2004. С. 23-38.
Беликов 2006 - В. И. Беликов. Русское языковое пространство и технический прогресс // Русский язык сегодня. Вып. 4. Проблемы языковой нормы / Отв. ред. Л. П. Крысин. М., 2006. С. 62-76.
Гловинская 1996 - М. Я. Гловинская. Активные процессы в грамматике // Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995) / Под ред. Е. А. Земской. М., 1996. С. 237-304.
Горбачевич 1971 - К. С. Горбачевич. Изменение норм русского литературного языка. Л., 1971.
Горбачевич 1978 - К. С. Горбачевич. Вариантность слова и языковая норма. Л., 1978.
Григорьева 1980 - Т. М. Григорьева. О социолингвистической обусловленности произносительной нормы в условиях диалектного окружения (на материале ассимилятивного смягчения согласных в современном русском языке): Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1980.
Ерофеева 1979 - Т. И. Ерофеева. Локальная окрашенность литературной разговорной речи. Пермь, 1979.
Живов 2005 - В. М. Живов. Язык и революция: Размышления над старой книгой А. М. Селищева «Язык революционной эпохи» и над процессами, которые Селищев не успел описать // Отечественные записки. 2005. № 2. С. 175-200.
Жильцова 1987 - Т. П. Жильцова. Социолингвистическое исследование локальных особенностей русского литературного произношения (предударный вокализм в речи жителей г. Красноярска): Автореф. дис. … канд. филол. наук. Томск, 1987.
Захаренко, Комарова, Нечаева 2003 - Н. Н. Захаренко, Л. Н. Комарова, И. В. Нечаева. Новый словарь иностранных слов. М., 2003.
Игнаткина 1982 - Л. В. Игнаткина. Территориальное варьирование русского литературного произношения (на материале гласных в речи информантов городов Вологды и Перми): Автореф. дис. … канд. филол. наук. Л., 1982.
Какорина, в печати - Е. В. Какорина. Язык интернет-коммуникации // Современный русский язык: система - норма - узус / Отв. ред. Л. П. Крысин. М., (в печати).
Косериу 1963 - Э. Косериу. Синхрония, диахрония и история // Новое в лингвистике. Вып. 3. М., 1963. С. 143-343.
Крысин 2005 - Л. П. Крысин. Толковый словарь иноязычных слов. 6-е изд. М., 2005.
Крысин 2007 - Л. П. Крысин. Об одном типе нарушения синтаксической нормы // Рус. яз. в шк. 2007. № 1. С. 81-82.
Лабов 1975 - У. Лабов. О механизме языковых изменений // Новое в лингвистике. Вып. 7. Социолингвистика. М., 1975. С. 199-228.
Лабов 1975а - У. Лабов. Отражение социальных процессов в языковых структурах // Новое в лингвистике. Вып. 7. Социолингвистика. М., 1975. С. 320-335.
Литературный язык… 1994 - Литературный язык и культурная традиция / Отв. ред. Н. Н. Семенюк, В. Я. Порхомовский. М., 1994.
Мечковская 2006 - Н. Б. Мечковская. Естественный язык и метаязыковая рефлексия в век Интернета // Рус. яз. в науч. освещении. 2006. № 2 (12). С. 165-185.
Обнорский 1935 - С. П. Обнорский. Глагол использовать - использовывать в современном русском языке // Язык и мышление. Т. 3–4. М., 1935. С. 161-168.
Орфоэпический словарь 1997 - Орфоэпический словарь русского языка: Произношение. Ударение. Грамматические формы / С. Н. Борунова, В. Л. Воронцова, Н. А. Еськова; Под ред. Р. И. Аванесова. 6-е изд. М., 1997.
Панов 1956 - М. В. Панов. О слове как единице языка // Уч. зап. МГПИ им. В. П. Потемкина. 1956. Т. 51. Каф. рус. яз. Вып. 5. С. 129-165.
Панов 1966 - М. В. Панов. Русский язык // Языки народов СССР. Т. 1. Индоевропейские языки. М., 1966. С. 55-122.
Панов 1967 - М. В. Панов. Русская фонетика. М., 1967.
Панов 1971 - М. В. Панов. Об аналитических прилагательных // Фонетика. Фонология. Грамматика: К 70-летию А. А. Реформатского. М., 1971. С. 240-253.
Парикова 1966 - Н. Б. Парикова. О южнорусском варианте литературной речи // Развитие фонетики современного русского языка. М., 1966. С. 125-135.
Поливанов 1968 - Е. Д. Поливанов. О фонетических признаках социально-групповых диалектов и, в частности, русского стандартного языка // Статьи по общему языкознанию. М., 1968. С. 206-224.
РОС 2005 - Русский орфографический словарь. 2-е изд., испр. и доп. / Под ред. В. В. Лопатина. М., 2005.
РЯДМО - Русский язык по данным массового обследования: Опыт социально-лингвистического изучения / Под ред. Л. П. Крысина. М., 1974.
Санников 2002 - В. З. Санников. Русский язык в зеркале языковой игры. 2-е изд., испр. и доп. М., 2002.
Семенюк 1990 - Н. Н. Семенюк. Норма // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 337-338.
Современный русский язык… 2003 - Современный русский язык: Социальная и функциональная дифференциация / Отв. ред. Л. П. Крысин. М., 2003.
Солженицын 1990 - А. И. Солженицын. Русский словарь языкового расширения. М., 1990.
Социальная и функциональная дифференциация… 1977 - Социальная и функциональная дифференциация литературных языков / Отв. ред. М. М. Гухман. М., 1977.
Филин 1981 - Ф. П. Филин. Истоки и судьбы русского литературного языка. М., 1981.
Чуковский 1990 - К. Чуковский. От двух до пяти // Сочинения. В 2 т. Т. 1. М., 1990.
Чуркина 1969 - К. И. Чуркина. Эволюция произносительных норм в речи интеллигенции г. Красноярска: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Новосибирск, 1969.
Шайкевич 2005 - А. Я. Шайкевич. Введение в лингвистику. 2-е изд. М., 2005.
Швейцер 1996 - А. Д. Швейцер. Роль инновационных и реликтовых элементов в формировании норм кодифицированного литературного языка // Языковая норма: Типология нормализационных процессов / Отв. ред. В. Я. Порхомовский, Н. Н. Семенюк. М., 1996. С. 68-78
Языковая норма… 1996 - Языковая норма: Типология нормализационных процессов / Отв. ред. В. Я. Порхомовский, Н. Н. Семенюк. М., 1996.
Янко-Триницкая 1982 - Н. А. Янко-Триницкая. Русская морфология. М., 1982.
Labov 1972 - W. Labov. The social motivation of a sound change // Sociolinguistic Patterns. Philadelphia: Univ. of Pennsylvania Press, 1972. P. 1-42.