Следите за нашими новостями!
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

В. И. Беликов

СРАВНЕНИЕ ПЕТЕРБУРГА С МОСКВОЙ И ДРУГИЕ СООБРАЖЕНИЯ ПО СОЦИАЛЬНОЙ ЛЕКСИКОГРАФИИ

(Русский язык сегодня. - Вып. 3. Проблемы русской лексикографии. - М., 2004. - С. 23-38)


 
"Есть ли хоть малейшие основания говорить о ‹…› региональных вариантах русского литературного языка, одинаково для всех нас образцовых и приемлемых? Таких оснований нет. ‹…› То, что считается правильным или неправильным в Москве, точно так же оценивается в Ленинграде", - безапелляционно утверждал Ф. П. Филин [1974: 110-112]. Начало цитаты озадачивает, поскольку любой региональный вариант вне пределов своего распространения перестает быть образцовым и приемлемым, и основания для разговоров о том, чего в принципе не бывает, найти трудно. Вторая половина цитаты с легкостью опровергается, например, на уровне орфоэпии: вряд ли в Москве кто-нибудь сочтет правильным произношения типа восе[м], коне[чн]о или [ч]то. Такая фонетика запрещена орфоэпическими словарями (эти словари - московские!), но жители Ленинграда-Петербурга, включая высокообразованных и уважаемых деятелей культуры, именно так говорили до появления орфоэпических словарей, многие говорят до сих пор. И. Бродский, например, рифмовал то, что - точно ("Речь о пролитом молоке").
Тот же И. Бродский писал: Жизнь возникла как привычка / раньше куры и яичка ("Представление"). "Дярёвня", - подумает москвич, прочитав это. И ошибется, поскольку последний академический словарь ["Большой толковый словарь русского языка", - далее БТС] снял со слова кура этикетку просторечности. Да и можно ли было поступить иначе, если авторский коллектив словаря вместе с большинством жителей Петербурга обычно зовет эту птицу именно курой?
Коллега-смежник, питерский этнограф А. Н. Анфертьев, размышляя об иерархическом характере этнического самосознания, делает важный и далеко не тривиальный для лингвистов вывод: "Низший уровень этничности присущ даже таким общностям, как ленинградцы (петербуржцы) и москвичи; во всяком случае, нетрудно нащупать разницу между ними хотя бы в лексике, если не в психологии" [Анфертьев 1993: 68]. Каждый, кто знаком с жизнью обеих русских столиц, несомненно, согласится с Анфертьевым. В частном порядке делают это и лингвисты, но вместо того, чтобы всерьез взяться за скрупулезный лексикографический анализ, они почему-то склонны всего лишь "нащупывать разницу", считая все различия малосущественными для лингвистической науки. Между тем, разница эта давно проявляется в текстах, написанных жителями Москвы и Петербурга, текстах не только художественных, но и лексикографических, что, как кажется, сами авторы осознают не вполне отчетливо.
Переезд ленинского правительства в Москву на подготовке словарей не отразился, поскольку академическая Словарная картотека осталась в городе на Неве, который так никогда и не терял статуса столицы академической лексикографии. Картотека еще с имперских времен основывалась на росписи произведений классической литературы, благодаря чему ряд толкований не только не был ориентирован на местный узус, но даже противоречил ему. Однако и в толкованиях, и в выборе помет, и в подборе примеров, а иногда и в отборе лексики словарники не могли не ориентироваться на свой собственный узус. Скажем, в "Словарь русского языка" под ред. А. П. Евгеньевой (МАС) без всяких помет включены слова, неизвестные москвичам (например, латка (вид посуды) и поребрик), или давно вышедшие из московского употребления (например, жакт). Стилистические пометы также отражают точку зрения ленинградцев: холодец получает помету разг. при немаркированном студне, глагол реготать (который москвич, если и знает, то считает диалектизмом) МАС квалифицирует как просторечие [1].
БТС, появившийся в 1998 г., пополнился новыми, ранее не включавшимися в словари и в Москве не известными единицами (например, водогрей = газовая колонка), во многих случаях понизил статус малоупотребительных в Петербурге единиц (скажем, холодец стал нар.-разг., то есть просторечием), в академический словарь впервые попадает сленг, в первую очередь питерский, как уже распространившийся за пределы региона (типа стёб), так и малоизвестный за его пределами (хабарик).
Словарь Ожегова [ОЖ] поначалу был московским лишь по месту издания (сам С. И. Ожегов получил образование и начинал научную деятельность в Ленинграде, в Москву же перебрался лишь в 36 лет). Кое в чем его первое издание до сих пор последовательнее остальных словарей отражает ленинградский узус, так, в паре резинка - ластик толкуются оба слова, но второе получает помету разг [2]. Под редакцией Н. Ю. Шведовой и, тем более, в издании с двойным авторством [ОШ] словарь становился все более "московским": загадочное для москвича словосочетание трамвайное к. (в статье кольцо) получает разъяснение "поворотный круг на трамвайных путях", статья резинка в конце концов становится отсылочной к ластику и т. п. Но особенности петербургского узуса частично сохраняются, иногда даже в курьезном виде. Так, в ОШ упоминается пышечная 'закусочная с продажей пышек' (а пышка, по ОШ, - 'пышная круглая булочка'), но пышечных в Москве нет и не было (по крайней мере, очень давно). Пышечные есть в Петербурге, но там пышка - 'жаренное в кипящем масле изделие из дрожжевого теста (обычно в виде кольца)' [БТС] [3], - это то, что в Москве сейчас называется пончиком.
В силу влияния лексикографической традиции не свойственных Москве языковых регионализмов не избежал полностью и "наиболее московский" словарь В. В. и Л. Е. Лопатиных [ЛЛ] [4].
Ниже приведены несколько типичных случаев лексических расхождений в языке двух столиц с опорой в первую очередь на те словари, где региональная специфика выражена сильнее всего. К сожалению, сопоставлять их трудно из-за различий в объеме словников: в БТС 130 тыс. слов при 80 тыс. в ОШ и всего 35 тыс. в ЛЛ.
Наиболее частый случай лексических несоответствий между Москвой и Петербургом - наличие в языке синонимов, частотность и стилистика употребления которых в двух городах различаются. Скажем, для Москвы обычны: (пивная) палатка и (полиэтиленовый) пакет, скамейка и лавочка на бульваре равноправны, дети играют в салочки, школьные парты/столы стоят в три ряда. В Петербурге предпочитаются ларёк и мешок, наименование скамейки в Летнем Саду лавочкой воспринимается почти как оскорбление, дети [5] игру в салки называют пятнашками, а в классах сидят не в рядах, а в колонках, на автобусах ездят по карточкам (хотя на них и написано проездной билет), к врачу ходят по номеркам (на которых написано талон). Явных словарных указаний на различия в этих и многих других случаях нет, кое-что можно извлечь из примеров, ср. в БТС: Насыпать крупу в бумажный м[ешочек]; Автобусная, трамвайная к[арточка] (месячный билет для проезда в общественном транспорте); Взять н[омер] к врачу. В МАС таких регионально окрашенных примеров не было, среди не-питерцев многие из подобных словоупотреблений не встречают понимания.
Лексикографической фиксации не получало даже широко известное противопоставление черный хлеб - белый хлеб (М) vs. хлеб - булка (СПб). Булка у Ожегова [1949] трактовалась как 'хлеб из пшеничной муки'; в позднейших изданиях, а также в МАС 'хлеб…' преобразовался в наводившее тень на плетень уменьшительное 'хлебец…'. Дальнейшие изменения не столько прояснили положение, сколько подпустили ложно понятого местного патриотизма: в первопрестольной снизошли до провинциалов, сделав к толкованию булки дополнение "а также (обл.) вообще пшеничный хлеб" [ОШ], а второпрестольная решила заявить о нормативности исключительно собственной трактовки: "Белый пшеничный хлеб, обычно круглой или овальной формы [6]" [БТС].
Расхождение происходит и в именовании недавних реалий. Как кажется, первоначально футболка и майка были столь же мало взаимозаменимы, как джинсы и кальсоны; однако их функциональная близость привела к тому, что в современной Москве понятие майки стало родовым, и так может быть названа всякая футболка (не наоборот), ср.: майка 'легкая трикотажная рубашка без рукавов или с рукавами ‹…›'; футболка 'майка с рукавами' [ЛЛ]. Для Петербурга это исключено, ср.: майка 'трикотажная рубашка без рукавов и воротника с большим вырезом' [БТС]. За семи- и более этажными одноподъездными зданиями в Петербурге закрепилась профессиональная архитектурно-строительная номинация точечный дом ('высотный односекционный дом' [БТС]), в Москве они именуются неизвестным в этом значении в Петербурге словом башня (Мы живем в двадцатиэтажной башне (разг.) [ЛЛ]). Новое понятие может получить общепринятую номинацию лишь в одном региональном варианте: садово-огородное товарищество, дачный кооператив и т. п. именуются в Петербурге садоводством ('разновидность кооператива: совокупность отдельных хозяйств, состоящих из земельных участков с садами и огородами пайщиков'. Коллективное с. Купить дом в садоводстве) [БТС; в МАС это значение отсутствовало, нет его и в "московских" словарях].
Темпы устаревания прежде общераспространенных слов могут различаться; так фабричный, фабричная в значении существительного 'рабочий, работница' МАС и ОЖ помечали как устаревшее, в ОШ и ЛЛ они отсутствуют, а БТС без помет фиксирует pluralia tantum: "фабричные, -ых; мн. Рабочие, работницы фабрики". Номинация, кажется, устаревающая, но все еще достаточно живая, ср. у питерского поэта В. Гаврильчика: В праздник наш революцьонный / Все гуляют вдоль Невы. / И конторские на взводе, / И фабричные кривы (1982) [7].
Устаревшая в одном региональном варианте единица может вполне процветать в другом. Рожок в знач. 'сосуд с соской для кормления грудных детей' [МАС] в МАС и ОЖ помет не имел, в ОШ помечен как устаревшее. Согласно толкованию и примерам в БТС так называется не только "комплект", но и сама бутылочка: "Бутылочка, на которую надевается соска для кормления младенцев; такой сосуд с соской и содержимым, готовый к употреблению. Кормить малыша из рожка. Подогреть р. с молоком. Прокипятить рожки. Сосать р.". То же и со словом панель 'тротуар', в Москве давно устаревшим (но этот факт отмечен лишь в ЛЛ), а в Петербурге еще относительно живым. Еще более яркий пример - лабаз, для которого БТС впервые приводит новое значение (с пометой разг.) 'небольшой продовольственный магазин'; следовало бы добавить "почти исключительно винный", ср. у В. Гаврильчика: Одиннадцать пропикало, / Народ бежит в лабаз (1978); Нас мотало в метро. И в лабазах давили. / В зной и стужу стояли мы у пивного ларька (1979).
Обратные примеры мне, как москвичу, находить трудно, но вот какова судьба слова жировка 'документ на оплату квартиры, коммунальных услуг' [МАС, с пометой разг.]. В ОШ оно имеется (что соответствует языковой практике Москвы), а из БТС исключено (точнее, там представлено существительное от глагола жировать).
Узус двух городов заметно расходится в употреблении аффиксальных производных. Сейчас, когда в Москве появилась расфасованная в Петербурге бакалея, москвичи часто изумляются надписям ГРЕЧА и ПШЕНИЧКА. Ср. данные словарей: БТС от слова гречка отсылает к грече ('гречневая крупа'), в ЛЛ гречка представлено, а греча отсутствует. Слово пшеничка ранее рассматривалось всеми словарями лишь как ласкательное (или уменьшительное) к пшеница, в БТС впервые появляется дополнительное значение (без помет) 'крупа из твердых сортов пшеницы крупного помола; каша из такой крупы' (то, что в Москве раньше называлось крупа "Артек"). Сходное впечатление на питерцев производит детская игра в классики - это слово представлено лишь в ОШ (наряду с классами) [8], в Петербурге же эта игра называется только классы (так в МАС и БТС). Пары учесть / переучесть и учёт / переучёт во всех словарях (кроме ЛЛ, где второй пары нет - что для Москвы естественно) получают достаточно сходные толкования, но показателен состав примеров: Магазин закрыт на учет [ОШ, ЛЛ], Переучесть товары в магазине [МАС, БТС]. Субстантивированное парадное/парадная 'главный вход' в БТС дано в обоих родах, причем ср. р. не маркирован, а ж. р. помечен как разг. Между тем, примеры даются не для немаркированного варианта, а для разговорного (Грязная, чистая п-ая). Что естественно, так как для Петербурга территориально немаркированным служит вариант, помеченный как разг. Московский словарь ЛЛ дает это существительное лишь в среднем роде. Когда-то, пока печатные варианты текстов В. Высоцкого были малоизвестны, я в качестве эксперимента просил записать строки Парадн[ъjъ] давно не открыва[лъ]сь, / Мальчишки окна выбили уже… Москвичи писали Парадное давно не открывалось, ленинградцы - Парадная давно не открывалась.
Наиболее рельефно различия проявляются в регионально-специфической лексике. Остановлюсь на двух упомянутых в начале единицах. Поребрик: "окаймление края тротуара, дороги и т. п. Ехать вдоль поребрика ‹…› " [БТС]; это слово БТС использует и в метаязыке толкований: бордюр "цветная полоска, обрамляющая края чего-л.; кайма, поребрик тротуара". Несмотря на то, что поребрик в Москве кладется из бордюрного камня, бордюром он обычно не называется. В Питере можно заехать на поребрик, так говорят и водители и пешеходы; в Москве - на тротуар, на край тротуара, а реплика заехал на бордюр, усвоенная автомобилистами из гаишных протоколов, у сугубого пешехода может вызвать вопрос На какой бордюр? "Московские" словари называют этот бордюр 'невысоким ограждением' и дают пример Бордюр вдоль тротуара [ОШ, ЛЛ], что с точки ГИБДД просто неверно: бордюр - это просто край тротуара, без всякого ограждения. Латка получает толкование отчасти малопонятное москвичу, отчасти неточное: "посуда, род продолговатой миски, употребляемой для жаренья" [МАС]; БТС справедливо дополняет: "[…для жаренья], тушения". В действительности наиболее частый вид латки - это то, что в Москве именуется утятницей, реже гусятницей ('продолговатая посуда с толстыми стенками для приготовления птичьей тушки' [ОШ]). Аналогичная посуда круглой формы в Петербурге также называется латкой (что противоречит толкованиям МАС и БТС), в Москве же тут имеется явная лексическая лакуна.
Именование латки "родом миски" (а гусятницы - "плошкой" [БТС]), вероятно, недоразумение. Вообще, москвичу не следует кабинетным способом "нащупывать разницу" между своим лексиконом и лексиконом, представленным в БТС, поскольку за неаккуратностями словарных толкований легко усмотреть псевдоразличия. Особенно это касается тех лексических пластов, которые до недавнего времени "смущали" отечественную лексикографию. Так, сиська в БТС трактуется как 'сосок (женской груди или у самок животных)', при том, что питерские информанты дружно отвергают фразу *Мелкие сиськи на ее пышных грудях смотрелись непропорционально. Слову бздеть дается толкование 'выпускать газы, скопившиеся в желудке', более соответствующее (обще)русскому рыгать. При этом пердеть толкуется точнее (грубо 'выпускать газы из кишечника') [9]. Справедливости ради укажу, что в этой сфере бывают и обратные соотношения: "московское" толкование неверно, а "питерское" соответствует общерусскому. Скажем, ОШ при прилагательном говённый ошибочно дает отсылку к основному значению слова говно ('экскременты, кал'), а не к переносному ("о ком-чем-н. негодном, гадком (бран.)") [10], в то время как БТС толкует это слово вполне правильно ("Грубо. Отвратительный, гадкий").
В случае слов одновременно ненормативных и редких БТС иногда ставит перед москвичом трудно разрешимые загадки. Читаю: "шмондя Разг.-сниж. О несимпатичной женщине". Использованную здесь помету, вероятно, надо считать относительно невинной (ею снабжены слова типа бзик или мурло) [11]; но я бы не рискнул даже в питерской компании сказать Вечно у этой шмонди всякие бзики, поскольку мой московский лексикон отягощен иной семантикой (ср. строки из пародии на лермонтовского "Демона": С тех пор, как мир лишился рая / Еще ничья рука земная, / Вкруг талии ее блуждая, / К ней под подол не залезала, / Ее за шмондю не держала; цитируется в словаре А. Флегона [1979]). Отмечу, что за три года до выхода БТС один из представителей питерской лексикографической школы (в неакадемическом, правда, издании) давал этому слову вполне близкое моему идиолекту толкование ('женской половой орган', с пометой Жарг. эвфем.) [Мокиенко 1995]. Однако чуть позже слово шмондя предстало в новом обличье: в сводном словаре жаргона оно трактуется как 'мужской половой орган' (с пометой Угол. Шутл.), при этом составители ссылаются на некоего Уоллера Мак-Киенго [БСЖ: 697]. Шотландская (?) фамилия оставляла некоторые сомнения в истинности транссексуализации шмонди, не рассеялись они и с выходом нового словаря Мокиенко и Никитиной [2003]: с одной стороны, слово вновь стало обозначать женский орган, с другой, Уоллер Мак-Киенго оказался Валерием Мокиенко [Мокиенко, Никитина 2003: 7]. Так что шанс на реальность маятниковых энантиосемических процессов в лексике Петербурга остается.
Вообще-то сходные явления регистрируются и в московских словарях. Скажем, в 1994 г. слово сиповка толковалось как 'высоко расположенное влагалище', а в 1997 г. - это уже 'низко расположенное влагалище' [Юганов, Юганова 1994:166; 1997:202], оба раза с пометой крим. Происходили ли в криминальной среде столь серьезные семантические сдвиги - судить не берусь, мониторингом не занимался, в обиходном же языке со времен гусарской "Азбуки" позапрошлого века [12] ничего не менялось, и при толковании этого слова вполне уместным оказалось бы медицинское наречие кзади. Наречиям не принято приписывать профессиональные пометы. Но вот факты: я просмотрел по сотне первых найденных Яндексом сайтов на слова кзади, кпереди, кнутри, кнаружи. Из 400 сайтов 371 оказался медицинским (в широком смысле: включая анатомию, лечебную гимнастику, мануальную и рефлексотерапию и подобное) [13] - показатель куда более высокий, чем для многих слов, снабжаемых в словарях пометой мед. (скажем, при поиске на маркируемую так в БТС амнезию лишь шестой по счету сайт оказался медицинским). А толковые словари трактуют эти наречия крайне странно. У Ушакова была лишь пара кнутри/кнаружи, оба слова считались устарелыми и просторечными. МАС дает им помету прост. и без помет включает пару кзади/кпереди, в БТС последняя пара остается в неизменном виде, кнаружи становится разговорным, кнутри из словника выпадает. ОШ ведет себя совсем несистематично - там есть лишь кзади (прост.) и кнаружи (устар. и прост.).
Другой московский лексикограф, В. С. Елистратов, начал с регионального словаря, и, вероятно, немало удивил жителей Петербурга, Поволжья, Сибири и других регионов. Читаем [Елистратов 1994: 156, 237, 254-255, 424]:
ЗАЛУПА, -ы, ж. 1. Мужской половой орган. 2. (или ~ КОНСКАЯ, ~ С ГЛАЗАМИ и т. п.). Ирон. обращение.
МАНДА, -ы, ж. 1. Мошонка. 2. Женские груди или лобок. 3. Ругательство ‹…›.
МУДА, -ы, м и ж, мн. -и, -ей (или -ы, муд; -я, -ей). 1. (или ~ С ПРУДА). Дурак, идиот, болван. 2. только мн. Мужской половой орган или женская грудь ‹…›.
СЕКИЛЬ, -я, м. Половые органы.
Через шесть лет выяснились и "общерусские" значения этих слов [Елистратов 2000]; оказалось, что манда имеет значение 'женские груди' "реже", чем значение 'лобок', мудями же за пределами МКАД женская грудь вообще не называется, "секиль" получил дополнительное значение 'клитор', второе значение слова залупа сменило стилистику: ироническому московскому соответствует общерусское ирон.-бран. На мой взгляд, причудливое, но с точки зрения словаря Елистратова логичное заключение, что несколько залуп ('[мужские] половые органы') образуют один секель ('половые органы') распространилось с московского арго на общерусское.
Вообще-то все эти скоротечные семантические процессы не характеризуют русский язык в целом или его региональные варианты, а затрагивают, соответственно, социолект творческого коллектива В. М. Мокиенко и Т. Г. Никитиной, семейный язык Югановых и идиолект В. С. Елистратова. Но так можно объяснить далеко не все, чему мое языковое чутье противится при знакомстве с помянутыми словарями. Факты - упрямая вещь: картина мира москвичей и петербуржцев различается, порой разительно. На первое издание словаря Мокиенко [1995] я откликнулся пространной рецензией с указанием десятков мест, показавшихся мне несуразными [Беликов 1996]. Бóльшая часть упомянутого в издании двух авторов меня по-прежнему удивляет, но рефлексия моя изменилась. Вот идентичный текст из двух словарей:
Поймать грибок. Жарг. Заразиться гонореей, лобковыми вшами [Мокиенко 1995: 17; Мокиенко, Никитина 2003: 111].
В упомянутой рецензии я реагировал на это так: "Чтобы это толкование было близко к истине, следует думать, что оно объемлет не только указанные крайности, но все, что находится в биологической систематике между гонококками и Phtyrus pubis, однако между бактериями и насекомыми довольно большая дистанция. В действительности поймать грибок - это свободное словосочетание (правда, глагол поймать в смысле 'подцепить' не фиксирует ни МАС, ни ОШ), а грибок - он и есть грибок ("низший споровый растительный микроорганизм" - как биологически не вполне состоятельно толкует это понятие МАС). Теперь же, когда, с одной стороны, БТС отметил у слова поймать наличие разговорного значения 'приобрести какую-л. болезнь, заболевание', а с другой, - два доктора филологических наук подтвердили старое толкование указанного словосочетания, стало ясно, что все дело в отличиях петербургской картины мира от московской. Последний их словарь демонстрирует многие десятки такого рода расхождений. Меня, как москвича, утешает лишь то, что наша картина мира всегда оказывается ближе к естественнонаучной.
Итак, академическая лексикография игнорирует и региональные расхождения в норме, и "низкие" пласты словаря. Но "реалии наших дней", как выражался М. С. Горбачев [14], не умещаются в прокрустово ложе академизма. Сайт "Русские словари" включил последний словарь Елистратова в список, озаглавленный "Справочная литература, которой мы пользуемся" (http://www.slovari.ru/lang/ru/rls/liter.html), а "Справочно-информационный портал ГРАМОТА.РУ" (http://www.gramota.ru/) разместил его для самостоятельного наведения справок посетителями. Последнему словарю Мокиенко-Никитиной повезло больше, статус его приближен к официальному: он попал в список "основных словарей", рекомендуемых для использования при проведении судебных экспертиз [Памятка 2004: 96]. Это уже серьезно: зайдешь в гости со своими тапочками, посетуешь, не дай Бог, что где-то когда-то грибок поймал, и, в случае ссоры с хозяевами, судебное разбирательство может иметь неприятную перспективу. С какой целью явился в гости, если опасался подцепить гонорею? Сексуальное домогательство. Тапочкой собрался предохраняться? Извращенная форма! Остается уповать на экспертов по картине мира.
Так что академической лексикографии пора перестать отворачиваться от "телесного низа", да и на региональную норму следует обратить внимание. Дело это сложное, страна большая, лексический узус варьирует у всех носителей литературного языка, не только у жителей столиц. Регионально-стандартные словоупотребления проникли в словари очень ограниченно и лишь с пометой обл., которая выводит их за пределы собственно нормы [15]. Между тем многие из такого рода единиц оказываются единственным используемым в повседневной практике (а иногда и единственно известным) способом обозначения определенного понятия для тех, кого никак нельзя исключить из числа носителей литературного языка, например, для вузовских русистов. Часть подобных слов казалась словарникам столь диалектно маркированной, что они не удостоились включения в общие словари хотя бы с пометой обл. Вот сибирское (уральское и т. д.) слово вехотка. На бóльшей части России соответствующий предмет иначе не называется, такие писатели, как В. Я. Шишков или В. П. Астафьев пользовались этим словом в авторском тексте, но в общие словари оно после Даля не попадало. Заглянем в Интернет. Прайс-лист по услугам "эксклюзивного туризма" в Приангарье: Банный набор (войлочный коврик, вехотка, шапочка); цены в долларах США [http://burduguz.narod.ru/pricelist.htm]. Если организаторы рассчитывают не только на сибиряков, то они не вполне правы: москвичи или петербуржцы в вехотках нужды не испытывают. А вот санитарные рекомендации врачей-инфекционистов из Кемерова своим землякам: Возможна контактно-бытовая передача вируса гепатитов в семейных очагах при несоблюдении гигиенических правил (использование в семье одной зубной щетки, вехотки, бритвенного прибора, маникюрных ножниц и т. д.) [http://www.kuzdrav.ru/kakbit/doc03_prof.htm] - здесь мочалка вряд ли была бы уместной, поскольку местные жители, если и знают такое слово, воспримут текст как "чужой".
Источником регионально-нормативной лексики являются не только диалекты - часто происходит параллельная номинация новых реалий. Выше говорилось, что появившиеся в 1960 х годах одноподъездные (или, как говорят во многих регионах, односекционные) жилые дома в семь, а потом и более этажей, в Москве назвали башнями, а в Ленинграде - точечными домами (или просто точками). Лексикографическую фиксацию оба слова получили лишь в 1990 е годы. А в сотнях городов номинативная потребность в кратком обозначении таких зданий возникла за 20-30 лет до этого. Откуда их жителям было знать, какую норму им в будущем порекомендуют из столиц? Вот и назвали эти дома в Липецке - высотками, в Казани - каланчами, в Волгограде свечками… И это, конечно, региональная норма, хотя не известно, когда она будет отражена в словаре. Процесс появления новых реалий непрерывен, и их номинация в разных городах идет относительно независимо. В Москве, Казани, Волгограде, Красноярске появилась шаурмá, в Петербурге и Перми - шавéрма (восходит к араб. šawārma, ср. швáрма в русском языке Израиля). Новое средство связи, официально именуемое то сотовым, то мобильным телефоном, в обиходе называется то мобильником, то мобилой, то трубой, а то и соткой (последнее, в частности, в русском языке Киргизии).
Такого рода параллельные номинации встречались всегда, причем иногда за нормативно непризнанной единицей логики не меньше, чем за той, что попала в словари. В русском языке XIX в. растение Fragaria vesca именовалось земляникой, а F. moschata - клубникой. С широким распространением ягоды, которая в специальной литературе зовется земляникой садовой, полученной гибридизацией двух американских видов фрагарии, в Москве и Петербурге (где F. moschata была почти неизвестна) ее стали называть клубникой, в Поволжье же, изобилующем собственно клубникой - викторией, по имени одного из первых сортов земляники садовой.
Другой источник региональных расхождений - неравномерность устаревания лексики. Во всех современных словарях мы читаем зал и (устар.) зала; вариант женского рода устарел не только в "лексикографических городах", но все же далеко не везде, поэтому для русскоязычного пространства в целом точнее оказывается изначальная квалификация словаря Ожегова [1949]: зал и (реже) зала. Именование железной дороги чугункой 100 лет назад было широко распространено (ср. в БТС: "в старину: название железной дороги"). ОЖ дает две пометы: обл., устар. В МАС это уже единая помета прост. устар. (с примером из авторского текста И. А. Бунина, язык которого хоть и устарел, но вряд ли был просторечием). То есть устаревание слова в "лексикографических центрах" автоматически перевело его в других регионах в разряд просторечия. Но в Белоруссии этому словоупотреблению устареть было практически невозможно, поскольку оно поддерживалось белорусским чугунка в том же значении.
В России это слово в устах образованной части общества, кажется, нигде не удержалось. А в русском языке Белоруссии синхронно оно выглядит белорусизмом, хотя в белорусские диалекты попало из русского в те далекие времен, когда белорусской нормы еще не существовало.
С распадом СССР некоторые старые регионализмы остались за границами России [16], число новых растет и будет расти. Каков бы ни был официальный статус русского языка в иностранных государствах, развивается он там уже во многом самостоятельно. То, что кажется экзотизмом москвичам и петербуржцам, совсем не так оценивается русскими в Ташкенте или в селе на Полтавщине. Вот два слова сходной семантики: махалля и громада. Первое из них никогда не попадало в русские толковые словари, второе МАС интерпретировал как историзм ('сельская община на Украине и в Белоруссии до начала 20 в., а также собрание членов этой общины; сход') [17]. Между тем, в украинско-русских словарях советской эпохи слово громада переводилось и как '(сельский) мир, (сельская) сходка' - с пометой ист., и как 'компания, группа; общество, объединение'. Патриархальная спаянность соседской общины и на селе, и в городе разрушалась, но не исчезала. Русская забота о том, что люди скажут (подумают и т. п.) всегда относилась в первую очередь к "своим", социально и территориально близким, а не к случайным попутчикам в вагоне метро. На Украине такое сообщество звалось громадой и по-украински, и по-русски. Несопоставимо более спаянной оставалась среднеазиатская махалля; в кишлаках она была этнически однородной, а в городе включала всех постоянных жителей квартала, независимо от национальности. Культурной унификации, конечно, не происходило, но и узбеки, и русские, и корейцы вовлекались в общие дела махалли - свадьбы, похороны, постройки домов и т. п. Если украинскую громаду по-русски можно было назвать миром или сообществом, то махалля всеми называлась одинаково. В новых государствах громада и махалля стали официально признанными социальными единствами, не удивительно, что соответствующие слова используются в русских текстах конституций Узбекистана и Украины [Новые… 1998: 472, 556-557]:
"Органами самоуправления в поселках, кишлаках и аулах, а также в махаллях городов, поселков, кишлаков, аулов являются сходы граждан, избирающие на 2,5 года председателя (аксакала) и его советников".
"Органами местного самоуправления, представляющими общие интересы территориальных громад сел, поселков и городов, являются районные и областные советы".
Вопрос о том, надо ли помещать такие слова в русские толковые словари, кажется, не стоит. Ретивый лексикограф-пурист, считающий лишь свой язык нормативным, теоретически может пролоббировать закон, под угрозой штрафа запрещающий сибирякам мыться вехоткой, а москвичам пользоваться на бульваре лавочками. Но на иностранных граждан управы нет. И если махалля недостойна оказаться в "правильном" словаре, то и состоящего в ней русского придется признать "неправильным русским".
Не так уж редко встает более сложный вопрос: как должны российские лингвисты относиться к официальной регламентации заграничных вариантов русского языка. Украинский вариант русского в обиходном варианте допускает управление на Украине, но официально признанной является лишь форма в Украине, обиходному гривна противопоставлена гривня. В Туркмении идут дальше: местная прескриптивная норма требует писать не в городе Ашхабаде, а в шахере Ашгабате. Еще труднее определить, должны ли в России прислушиваться к регламентациям, исходящим от местных русистов. Денежная единица Киргизии пока попала лишь в один словарь, и он рекомендует склонять ее по модели м 1a: сом, род. сóма, мн. сóмы, сóмов [Зарва 2001], но киргизские русисты считают это столь же грубым нарушением орфоэпических норм, как похорóны и медикáменты [Таирова 2002: 159].

* * *

Вслед за классиком мы привыкли констатировать: русский язык велик и могуч. Что именно вкладывал Тургенев в этот стершийся образ, сам я судить не берусь, помогают словари. Пример В[еликий] русский язык в ОШ иллюстрирует значение 'превосходящий общий уровень, обычную меру, значение, выдающийся', а в БТС - 'выдающийся по своему значению, влиянию, по своим достоинствам; очень важный'. На месте ли иллюстрация? Если иметь в виду тот смысл, который вложил В. В. Виноградов в лингвосоциологическое исследование под одноименным заголовком - да, безусловно. Но у этого слова есть еще значение 'очень большой' [ОШ], или же 'очень большой, огромный' [МАС]. В таком аспекте русский язык тоже вполне велик. Когда-то в словари включалось однокоренное слово великоватый 'несколько большего размера, чем нужно' [Ушаков] или великоват 'велик по размерам' [ОЖ]; любопытно, что ни МАС, ни ОШ, ни БТС этого слова не содержат ни в полной, ни в краткой форме. Вряд ли лексикографам разных школ русский язык показался великоват, однако de facto для лексикографии он и вправду пока оказывается великоватым.
 

Примечания

1. У Даля реготать имеет пометы юж. млрс. арх., у Ушакова - обл., у Ожегова (и в ОШ) его нет. География этого слова достаточно причудлива: украинское реготати ~ реготать и белорусское рагатаць - для соответствующих языков абсолютно нормативны; оно широко известно в сопредельных русских говорах, но отношение к нему писателей тамошнего происхождения неоднозначно: Им пользовался Серафимович (которого и цитирует МАС), но в обеих эпопеях его земляка Шолохова никто ни разу (!) не регочет. Происхождение размещенных в Интернете текстов часто опознаваемо; на сайтах и в периодике "местного значения" глаголом реготать, кроме уроженцев Украины и Белоруссии, пользуются в Новгороде, Бологом, Череповце, Перми, Екатеринбурге, Челябинске, Кемерове, Иркутске, Чите - и далее вплоть до Углекаменска Приморского края; схема понятная: бывшие земли Великого Новгорода и районы позднейшей колонизации. Что касается профессиональных литераторов, то из классиков, возросших, как известно, на почве "курско-орловского диалекта", его употребил лишь Лесков в речи персонажа-украинца ("Архиерейские объезды", 1879). В авторском же тексте реготать впервые попадается у Федора Сологуба ("Капли крови", 1908), который вырос в Петербурге, затем учительствовал в Новгородской, Псковской и Олонецкой губерниях. Здесь нет возможности входить в детали использования этого слова литераторами-современниками, упомяну лишь показательное высказывание литературного критика Игоря Черного: "слово "зареготал" в авторской речи, а не из уст персонажа выглядит чем-то инородным" [http://www.fenzin.org/locman/ko/zorich.htm].

2. МАС почему-то оба слова считает разговорными, БТС пополняет словник еще одним питерским синонимом - стёрка, давая помету разг. всем трем словам. Хорошо, что работники торговли не читают словарей, а то бы в Петербурге на ценниках пришлось бы скромно писать резиновое изделие.

3. Некогда под пышкой в Ленинграде понималась пышная оладья или, как трактовал МАС, 'пышная лепешка'.

4. Ср. ЛЛ: кольцо - 'Конечный пункт маршрута пассажирского транспорта, где делается поворот для следования в обратном направлении'. В статье круг такого значения не дается, а для разных его значений указываются варианты управления в круге, на круге или в кругу; примерно так трактуются эти слова во всех словарях. Между тем, я в 1950-х - 60-х гг. жил на кругу 50-го трамвая и часто бывал на кругу 27-го. Тридцатью годами позже жил на конечной 89 автобуса, но часто говорил и на кругу. Слово кольцо, услышанное впервые в этом контексте в Ленинграде, удивило меня не менее, чем булка или карточка, о которых речь пойдет ниже.

5. Детство - явление преходящее. Я опрашивал бывших московских и ленинградских детей, так что то, что здесь обобщенно говорится о "детях вообще", многим покажется ошибочным.

6. Нет сомнений, что под круглой формой здесь следует понимать форму поляницы или саратовского калача; овальна, вероятно, форма батона. Большинство питерцев пшеничную пекарную продукцию, исполненную в виде буханки, называет белым хлебом.

7. Эта и следующие цитаты из Гаврильчика - начальные строки неозаглавленных стихотворений; приводятся по изданию: Владлен Гаврильчик. "Изделия духа", СПб, 1995. В скобках указан год написания.

8. Классы и классики появились в словаре Ожегова при участии Н. Ю. Шведовой, в первое издание ни классы, ни классики в этом значении не вошли, вероятно, из-за экономии объема. Нет этих слов и в ЛЛ.

9. На самом деле соотношение глаголов пердеть - бздеть меняется на глазах: второй то ли утрачивается, то ли становится полным синонимом первого; вполне возможно, что процессы эти в двух столицах различаются.

10. Так во втором издании [1994]. В четвертом издании [1997] уточнение "к 1 знач." снято, тем самым, явная ошибка исправлена, но теперь прилагательное оказывается отнесенным сразу к обоим значениям. Между тем, во многих идиолектах оно относится только ко второму значению слова говно, а о запахе и цвете экскрементов нельзя сказать говенный запах, говенный цвет.

11. С другой стороны, и срать маркируется как разговорно-сниженное, при том, что ссать - вульгарное.

12. Ср.: Сибирь покрыта льдом и мраком, Сиповку еть удобно раком.

13. Среди немедицинских сайтов на трех цитируются толковые словари, на 9 приводятся описания различных животных и растений, 5 посвящены спорту (техника борьбы, плавания, фехтования), 5 - устройству различных артефактов (яхта, диван, спортивный тренажер, седло для оленей, лазерный принтер), 4 - экстерьеру собак и кошек, 2 - парикмахерскому искусству, 1 обучению танцам.

14. Замечу, что БТС дает это значение слова реалия без помет, а ОШ его вообще не включает. Дело тут, кажется не в территориальных расхождениях, а в степени консервативности составителей [Беликов 2004].

15. В единичных случаях словари, отмечая региональность, связывали ее с реалией, ср. у Ушакова: хата 'крестьянский дом (бревенчатый или мазанка) в украинской и южнорусской деревне' (примерно то же и во всех последующих словарях); между тем, житель Ростова или Белгорода назовет хатой и подмосковное, и архангельское сельское жилище.

16. Ср. шуфлядка 'выдвижной ящик (письменного стола, буфета и т. п.)' (из польск. szufladka) в русском языке Латвии и Белоруссии.

17. В современных словарях громада в этом значении либо отсутствует [ОШ, БТС], либо продолжает считаться историзмом [Ефремова 2000].


Литература

Анфертьев А. Н. Пролегомены к изучению этнической истории // Этносы и этнические процессы. М., 1993:
Беликов В. И. Рецензия на Мокиенко 1995 // "Русистика сегодня", № 3/96. 1996.
Беликов В. И. Как определяются лингвисты по подвижкам в реалиях литературной нормы // Социальные варианты языка - III. Мат-лы межд. науч. конф. Нижний Новгород 2004.
БСЖ: Большой словарь русского жаргона / Сост. В. М. Мокиенко и Т. Г. Никитина. СПб, 2000.
БТС: Большой толковый словарь русского языка. / Под ред. С. А. Кузнецова. СПб., 1998.
Даль В. И. Толковый словарь живаго великорускаго языка. Тт. I-IV, СПб-М., 1880-1882.
Елистратов В. C. Словарь московского арго: Материалы 1980-1994 гг. М., 1994.
Елистратов В. C. Словарь русского арго: Материалы 1980-1990-х гг. М., 2000.
Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка: Толково-словообразовательный. В 2 тт., М. 2000.
Зарва М. В. Русское словесное ударение. Словарь нарицательных имен.М., 2001.
ЛЛ: Лопатин В. В., Лопатина Л. Е. Русский толковый словарь. М., 1997.
МАС: Словарь русского языка. Тт. 1-4. / Под ред. А. П. Евгеньевой. Изд. 2 е. М., 1981 - 1984.
Мокиенко В. М. Словарь русской бранной лексики (матизмы, обсценизмы, эвфемизмы с историко-этимологическим комментариями), Berlin: Dieter Lenz Verlag, 1995.
Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Словарь русской брани (матизмы, обсценизмы, эвфемизмы). СПб, 2000.
Новые конституции стран СНГ и Балтии. Сб. документов. Изд. 2. / Межпарламентская ассамблея СНГ. Центр публичного права. М., 1998.
ОЖ: Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1949.
ОШ: Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1992; изд. 2-е, М., 1994; изд. 4-е, М., 1997.
Памятка по вопросам назначения судебной лингвистической экспертизы. Для судей, следователей, дознавателей. прокуроров, экспертов, адвокатов и юрисконсультов. / Под ред. М. В. Горбаневского. М., 2004.
Таирова Г. К. К вопросу о языке средств массовой информации Кыргызстана // Русский язык в Кыргызстане. Сборник научных трудов. Вып. III. Бишкек, 2002.
Толковый словарь русского языка. Т. 1-4 / Под ред. Д. Н. Ушакова. М., 1935-1940.
Филин Ф. П. Русский язык в современном мире. М., 1974.
Флегон А. За пределами русских словарей. (Параллельное заглавие: Flegon A. Beyond the Russian Dictionary.) 2nd ed. London, 1979.
Юганов И., Юганова Ф. Русский жаргон 60-90 х годов. Опыт словаря. М., 1994.
Юганов И., Юганова Ф. Словарь русского сленга. Сленговые слова и выражения 60-90 х годов. М., 1997.


Источник текста - страничка В.И. Беликова на сайте Отделения теоретической и прикладной лингвистики Филологического факультета МГУ.