(Академику Виктору Владимировичу Виноградову к его шестидесятилетию. Сборник
статей. - М., 1956. - С. 12-18)
В советском языкознании, в особенности в русистике (после выхода "Очерков
по истории русского литературного языка XVII-XIX вв." В. В. Виноградова, изд.
1, 1934), отчетливо обозначилось расчленение истории языка на две самостоятельные
части - историческую грамматику и историческую лексикологию (к которым тесно
примыкает историческая диалектология), с одной стороны, и историю литературного
языка - с другой. Это расчленение уже само по себе является серьезным научным
достижением. Однако оно накладывает на нас обязанность установить, каков предмет
исследования в дисциплинах, входящих в эти разные части или отделы истории языка,
одинаковы ли закономерности развития того предмета, который изучается в них,
каков метод исследования в них. Эти теоретические вопросы истории языка в нашей
науке еще по-настоящему не поставлены. Между тем их разрешение было бы в настоящее
время весьма своевременно для дальнейшего развития истории языка, так как в
науке существенно не только то, что утверждается, но также и то, как то или
иное утверждение выведено, каким путем получен научный вывод, обобщение. Только
в этом случае можно критически отнестись к научному выводу, к степени его достоверности.
В научном исследовании метод создается в самом процессе исследования и потому
неотделим от него. Именно поэтому проблемы метода не есть удел специалистов-теоретиков;
они всегда и остро стоят перед непосредственным исследователем конкретных вопросов.
Ввиду неразработанности теоретических вопросов истории языка ниже мы ограничимся
лишь некоторыми предварительными соображениями, которые следовало бы подвергнуть
критическому обсуждению.
1. О ПРЕДМЕТЕ И МЕТОДЕ ИСТОРИИ ЯЗЫКА
Рассмотрим, каков предмет и метод этих двух частей истории языка.
Историческая грамматика конкретного языка есть наука о развитии строя данного
языка (т. е. его фонетической системы, грамматического строя) в его диалектах.
Соответственно историческая лексикология конкретного языка изучает развитие
словарного состава этого языка в его диалектах за все доступное для изучения
время. Предметом этих дисциплин является общенародный язык и прежде всего в
его бесписьменных формах и вне отношения к жанрово-стилистическому исследованию
его элементов.
В противоположность этому история литературного языка есть наука о качестве
данного литературного языка в разные периоды его развития в его отношении к
системе общенародного языка и о его использовании при разного типа жанрово-стилистической
организации речи (например, в разных жанрах фольклора, в ораторской речи, в
делопроизводстве и канцелярском обиходе, в художественной прозе, в поэзии и
т. д.).
Историческая грамматика и историческая лексикология, как уже было отмечено,
имеют дело с общенародным языком вне связи с определенной стилистической организацией
речи, в его обычном, т. е. устном, оформлении. Даже обращаясь к древним письменным
памятникам, по своему языку далеко не носящим общенародный характер, они извлекают
из них такие данные, которые характеризуют живой язык народа.
История литературного языка, напротив, изучает лишь определенный тип языка,
а именно "литературный язык" [1] и
притом в связи с определенной стилистической организацией речи, в некоторых
случаях в устном оформлении (например, язык фольклора, ораторская речь), но
по преимуществу в письменном. Устный литературный язык еще почти не был предметом
специального изучения. Поэтому под историей литературного языка имеется в виду
в основном история письменного литературного языка.
Историческая грамматика (с исторической лексикологией) и история литературного
языка, частично отличаясь своими объектами, коренным образом отличаются друг
от друга своими методами.
Специфика исторической грамматики и исторической лексикологии заключается
в том, что она принципиально ретроспективна, т. е. воссоздает прошлое, главным
образом исходя из данных современности. В противоположность этому история литературного
языка (по крайней мере письменно-литературного языка) строится по преимуществу
в прямой последовательности - от прошлого к настоящему.
Ретроспективность метода исторической грамматики и исторической лексикологии
связана с тем, что непосредственное суждение о языке, его системе, его качественном
своеобразии исследователь может иметь только по отношению к языку своего времени,
по отношению к языку, который он может наблюдать, слышать, активно усвоить.
Изучение всего многообразия различных функционально-стилистических и территориальных
(диалектных) разновидностей того или иного современного языка в связи с данными
истории позволяет в той или иной степени воссоздать историю этого языка. Сравнительно-историческое
изучение данных ряда нескольких близкородственных языков позволяет воссоздать
в той или иной мере самый процесс образования этих языков - процесс их выделения
из единого языка-основы.
Для бесписьменных и младописьменных языков этим, в сущности, и исчерпываются
возможности исторического изучения языка (если не учитывать в данном случае
такие более второстепенные источники, как заимствования из данного языка в соседние,
особенно неродственные, и заимствования из других языков, особенно неродственных,
в изучаемый язык, а также топонимию).
Несколько иначе обстоит дело при наличии древней письменной традиции в данном
языке. Это объясняется тем, что письменные памятники в древности являются неполным
и притом лишь опосредствованным отражением языка своего времени, ограниченным
системой графики и орфографии, традицией письменности, характером письменного
памятника, его жанром, его литературной историей. Многие стороны живой общенародной
устной речи древности оставались вовсе без отражения в языке письменных памятников.
Однако и по отношению к тем сторонам языка, которые в них отразились, письменные
памятники могут "заговорить", т. е. дать материал для истории языка только при
наличии устной традиции данного языка, идущей от древности до нашего времени,
только на фоне языка позднейшей эпохи, только при условии освещения фактов письменного
языка данными живого языка последующей эпохи. Поэтому и приходится констатировать,
что историческая грамматика строится по преимуществу ретроспективным путем.
Сказанным ни в какой мере не умаляется важность показаний древних письменных
памятников для исторической грамматики. Выше была подчеркнута лишь относительная
неполнота отражения общенародного языка в древних письменных памятниках и опосредствованное
его отражение в них, т. е. необходимость интерпретации их показаний на базе
живой устной речи последующей эпохи. Но заставив "заговорить" памятник, исследователь
может извлечь из него неоценимые по важности данные. В частности, среди них
могут быть и такие данные, которые нельзя восстановить на основе сравнительно-исторического
изучения диалектов и родственных языков в их современном состоянии ввиду полной
утраты этих диалектов. Письменные памятники дают возможность исследователю проверить
и критически отнестись к фактам прошлого, гипотетически восстанавливаемым путем
сравнительно-исторического изучения современных диалектов и родственных языков.
Наконец, письменные памятники при благоприятных условиях (наличии датировки,
локализации) дают весьма важные показания о хронологии языковых явлений: хотя
они и не могут давать сведения о времени возникновения языкового явления, они
часто позволяют судить о том, когда то или иное языковое явление на той или
иной территории уже существовало.
Таким образом, величинами данными и непосредственно доступными для исследователя
исторической грамматики и исторической лексикологии являются лишь факты соответствующих
современных языков. Отсюда и возникает задача ретроспективного изучения развития
фонетической системы грамматического строя и словарного состава современных
национальных языков - пройденного ими пути от национальных языков к языкам народностей,
от языков народностей к языкам племенным. Этот путь воссоздается на основе исторического
изучения фактов данного языка, с учетом географического рассмотрения его диалектных
различий, сравнительно-исторического изучения этого языка в связи с другими
родственными языками, изучения данных письменных памятников на фоне фактов живой
речи позднейшей эпохи, а также других второстепенных источников с привлечением
данных истории народа в широком смысле слова.
Изложение предмета в исторической грамматике и исторической лексикологии может
быть прямым и последовательным - от древности до наших дней, но его изучение,
т. е. воссоздание пройденного им исторического пути, является по преимуществу
обратным, ретроспективным - от наших дней к прошлому. В этом глубокая специфика
исторической грамматики и лексикологии как науки.
Выше уже было отмечено, что история литературного языка воссоздается в основном
в прямой последовательности - от прошлого к настоящему. Это видно из того, что
если историческая грамматика извлекает сведения о языковом прошлом из сравнительно-исторического
изучения современного языка во всех его разновидностях, то этого нельзя сказать
об истории литературного языка: сведения о литературном языке прошлого извлекаются
главным образом не из анализа современного литературного языка, а непосредственно
из текстов, из письменных памятников соответствующих эпох. Правда, чтобы использовать
письменные памятники как источник истории литературного языка, надо их "прочесть",
т. е. перевести с той или иной степенью точности язык графических знаков на
обычный, устный, звучащий язык (иначе говоря, обратиться к помощи исторической
грамматики). Но это относится к любому использованию письменного памятника,
например, историком литературы, историком права, хозяйства и т. д. Важно то,
что историк литературного языка, как и историк литературы, права, хозяйства,
прочтя памятник, приобщается к определенным участкам действительности, в частности
историк языка - к языковой действительности прошлого, и имеет возможность почувствовать
все своеобразие литературного языка разных эпох. Не менее важно и то, что этот
источник (письменные памятники литературного языка) является основным для истории
литературного языка как научной дисциплины.
Сказанное отнюдь не исключает того, что историк литературного языка в процессе
своего исследования может прибегать к сравнительно-историческому изучению отдельных
фактов и явлений [2]. Это объясняется тем, что
история литературного языка теснейшим образом связана с историей общенародного
языка и исследователь первой не может не обращаться в процессе своего исследования
к данным второй. Поэтому такое обращение едва ли характеризует собой непосредственно
метод истории литературного языка как науки, а скорее свидетельствует об обращении
истории литературного языка к данным исторической грамматики.
2. О ЗАКОНОМЕРНОСТЯХ РАЗВИТИЯ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Разграничение исторической грамматики (с исторической лексикологией) и истории
литературного языка важно еще потому, что закономерности развития общенародного
языка (в данном случае имеется в виду бесписьменный язык или бесписьменные формы,
например, диалекты, языка, вообще имеющего письменность), с одной стороны, и
литературного языка - с другой, глубоко различны.
Литературный язык, даже "устный", например язык фольклора, лишен, если так
можно сказать, естественности развития обычной общенародной речи, так как он
представляет собой язык обработанный и в значительной степени традиционный.
При этом, что особенно важно, литературный язык традиционен не только в своих
собственно языковых элементах - лексических и грамматических (подобная традиционность
вообще свойственна языку), но и в своих конструктивных, стилистических, а также
композиционных элементах. Характерно, что язык фольклора (в особенности некоторых
его жанров), соотносимый в сфере коммуникативной функции языка с диалектной
речью, в своих собственно поэтических элементах в отличие от диалекта в значительной
степени внетерриториален. Письменный литературный язык скован, кроме того, нормами
орфографии, словоупотребления, грамматики. Литературный язык есть орудие культуры
и сам представляет собой специфическое явление культуры прежде всего.
Все сказанное коренным образом отличает литературный язык от бесписьменных
форм общенародного языка, которые развиваются по своим внутренним законам, накопляя
в себе постепенно такие качества, которые помогают ему наиболее полно обслуживать
изменяющееся и развивающееся общество.
Необходимо по отношению к разным структурным элементам установить принципиальные
различия в закономерностях развития общенародного языка (в том понимании, которое
было выше оговорено) и языка литературного. Такая работа еще не проделана, ввиду
чего мы ограничимся лишь отдельными иллюстрациями.
В области звуковой системы развитие общенародного языка характеризуется фонетическими
процессами, обнаруживающимися в форме звуковых законов. В области грамматического
строя оно характеризуется прежде всего грамматическими процессами утраты имеющихся
категорий, выделявшихся на основе одних грамматических значений, и возникновения
новых грамматических категорий на основе иных грамматических значений; обычно
это бывает связано с дальнейшим обобщением, абстрагированием грамматических
категорий, с изменением того, что можно назвать "грамматическим мышлением".
Следует отметить, что эти процессы, определяющие в значительной мере развитие
общенародного языка, чужды литературному языку, который имеет дело только с
их результатами.
Однако в отличие от общенародного языка литературный язык имеет свои закономерности
развития. Отбор - едва ли не важнейшая среди них. Литературный язык принимает
одни элементы общенародного языка, отвергает другие, регламентирует употребление
третьих.
В области звуковой системы литературный язык не знает фонетических процессов
изменения одного звука в другой, а знает только замену одного
звука другим. Например, высокому стилю русского литературного языка XVIII в.
были свойственны такие особенности, как произношение е под ударением перед твердым
согласным (потéк), оканье, фрикативное образование [г] (т. е.
[γ]). Если в позднейшую эпоху истории русского литературного языка возобладало
произношение [о] под ударением после мягкого согласного перед твердым (потёк),
аканье, взрывное образование [г], то не потому, что в литературном языке этого
времени гласный [е] изменился в определенных условиях в [о], оканье развилось
в аканье, фрикативный звук [γ] изменился во взрывной, а потому, что гласный
[е], не имевший поддержки в общенародном языке, был заменен гласным [о], оканье
было заменено аканьем, так как акающая система возобладала в развитии русского
языка в целом, [γ] фрикативное, имевшее сильную церковно-книжную окраску, было
заменено [г] взрывным. Литературный язык усваивает [о] на месте [е], или аканье,
но не развивает в себе изменение [е] в [о], или оканье.
То же в общем можно сказать относительно грамматических процессов. Утрата
старой системы времен глагола в связи с развитием видовых значений как грамматический
процесс произошла в общенародном языке, но не в литературном. Книжно-литературный
язык отверг результаты этого процесса и сохранял на протяжении XV и XVI вв.
(а частью и XVII в.) в основном старую систему времен, несмотря на то, что в
общенародном языке она утратилась. Позднее, когда литературный язык перешел
на новую систему времен, в нем не совершился тот же процесс, который имел место
некогда в общенародном языке, а произошла лишь замена традиционных форм, не
получивших поддержки в общенародном языке, формами общенародного языка.
Думается, что и такой важный процесс развития морфологической системы языка,
как грамматическая аналогия, имеет место также по преимуществу в общенародном
языке. Например, в общенародном русском языке в определенную, довольно давнюю
эпоху старые формы руцѣ, нозѣ под воздействием форм тех же слов, имевших в основе
[к], [г] (рука, нога и др.), были заменены формами рукѣ, ногѣ. В эту эпоху русский
книжно-литературный тип языка не принял эту черту общенародного языка. В дальнейшем
в литературном языке установились общенародные формы руке, ноге, но не потому,
что в нем в позднейшую эпоху был пережит процесс аналогии, такой же, какой был
пережит в более раннюю эпоху общенародным языком, а потому что он усвоил общенародную
форму, ранее отвергавшуюся книжно-литературным языком. Таким образом, в то время
как фонетическая система общенародного языка изменяется путем внутреннего развития
его элементов, фонетическая система литературного языка развивается путем отбрасывания
одних вариантов того или иного его звена и замены их другим вариантом. То же
в общем можно сказать и о морфологической системе.
Однако означает ли все это, что литературный язык лишен внутренних законов
развития? Думается, что нет. Так, возможно, что и процесс грамматической аналогии,
о котором только что говорилось, в какой-то мере известен и литературному языку.
Отметим, например, что при господстве гласного [е] в высоком стиле русского
литературного языка XVIII - начала XIX в. без его замены гласным [о] эта замена
неравномерно проникает в разные структурные элементы слова. Мы находим огонёк,
но конем, несем, понес, слезы; или огонёк, конём, но несем,
понес, слезы; или, возможно, огонёк, конём, несём, но понес, слезы
и т. д. Не связано ли это с наличием или отсутствием, наряду с мягкими основами,
твердых, и при наличии последних с их воздействием на мягкие основы, т. е. с
процессом грамматической аналогии? Ср. огонёк и дубок и т. д.;
конём и столом и т. д. при отсутствии твердой основы в личных
формах глаголов и невозможности даже постановки этого вопроса по отношению к
случаям употребления [е] или [о] в корнях слов.
Думается, что внутренние законы развития присущи литературному языку прежде
всего в таких сферах, как обогащение словаря, в частности словообразование,
синтаксис, семантика. Но всегда ли они отличаются от внутренних законов развития
общенародного языка и в чем их специфика - это вопросы, требующие своего специального
рассмотрения.
Отметим, что, например, такой процесс, как обогащение словаря за счет заимствований,
общий для общенародного языка (в указанном выше значении) и языка литературного,
в то же время весьма различен в том и другом. Общенародный язык знает заимствования
лишь как результат непосредственного взаимодействия разноязычного населения
(племен, народностей, наций). В противоположность этому литературному языку
прежде всего свойственны заимствования, проникающие в него через другой литературный
же язык, т. е. через книгу, печать, литературу на другом языке. Литературному
языку свойственны в некоторых исторических условиях также заимствования, проникшие
из другого литературного языка устным путем, но и эти заимствования обычно представляют
результат не собственно межъязыкового общения разных народностей или наций,
а результат усвоения некоторыми группами носителей данного литературного языка
другого литературного языка, в том числе в его устной форме. Таким образом,
механизм заимствований в литературном языке имеет свою специфику. Последняя
сказывается и в тех сферах значений, к которым относятся заимствования в литературном
языке (различные отрасли культуры в широком смысле слова - науки, техники, искусства,
военного дела и т. д.).
Возможно, что действие внутренних законов развития литературного языка бывает
не одинаковым в разные эпохи его истории, в частности, что оно заметно увеличивается
в эпохи, когда рядом с письменной формой литературного языка существует развитая
устная форма, в той или иной степени приближающаяся к общенародному языку.
Вопрос о закономерностях развития литературного языка еще по-настоящему не
поставлен в советском языкознании. Он нуждается в скорейшем исследовании, поэтому
мы ограничимся лишь тем, что констатируем: закономерности развития литературного
языка своеобразны; они не одинаковы в разные эпохи истории литературного языка;
они глубоко отличаются от закономерностей развития общенародного языка, в особенности
в его бесписьменных формах. Отбор и регламентация, а не внутреннее развитие
- в этом прежде всего заключается специфика развития литературного языка для
таких важных его элементов, как фонетическая система и морфологический строй.
Вопрос о характере внутренних законов развития литературного языка и о том,
какие элементы структуры языка и в какой мере они охватывают, должен быть предметом
специального исследования.
Нельзя сказать, что старое языкознание (в частности, младограмматическое)
совершенно не замечало специфики литературного языка. Именно замечая эту специфику,
оно нередко объявляло литературные языки искусственным явлением и потому недостойным
специального изучения. Ведь если снять оценочную (отрицательную) семантику этого
определения, то квалифицировать литературный язык как явление искусственное
не значит ли сказать, что он представляет собой специфическое явление культуры?
Однако в практике своего исследования младограмматики обычно не учитывали специфику
литературного языка и пользовались разными языковыми источниками без разграничения.
* * *
Общие вопросы истории языка, - такие, как проблема отношений литературного
языка к системе общенародного языка в разные периоды, развитие языка в эпоху
существования народностей и наций, периодизация истории языка, - могут быть
разрешены лишь на путях синтеза данных исторической грамматики и лексикологии,
с одной стороны, и данных истории литературного языка - с другой, с использованием
данных исторической диалектологии. Дальнейшее развитие советского языкознания
в области изучения истории отдельных конкретных языков требует тщательного исследования
теоретических вопросов истории языка, в частности, вопроса об отграничении объектов
исследования различных дисциплин, относящихся к истории языка, о закономерностях
их развития и о методах их исследования.
К обсуждению этих вопросов, лишь предварительно выше намеченных, мы и призываем.
Примечания
1. Понятие литературного языка не имеет до
сих пор достаточно точного определения. Не выяснена также специфика литературного
языка по отношению к разным историческим эпохам. Разработка общих понятий
истории литературного языка, выходящая за пределы вопросов, рассматриваемых
в настоящей статье, является одной из назревших задач советского языкознания.
2. Термин "сравнительно-историческое изучение",
нередко употребляемый в применении к литературным языкам (например, "сравнительно-историческое
изучение славянских литературных языков"), имеет в этом своем употреблении
иное значение, мало связанное с сравнительно-историческим методом в языкознании:
в этом случае имеются в виду скорее культурные связи различных литературных
языков, генетически родственных, заимствования из одного литературного языка
в другой, чем внутреннее развитие строя родственных языков на основе общего
для них древнейшего состояния.