К ВОПРОСУ О "СКРЫТЫХ" И "ПОЛУСКРЫТЫХ" ГРАММАТИЧЕСКИХ
КАТЕГОРИЯХ (НА МАТЕРИАЛЕ ЧУКОТСКО-КОРЯКСКИХ ЯЗЫКОВ)
(Типология языка и теория грамматики. Материалы Международной конференции,
посвященной 100-летию со дня рождения С. Д. Кацнельсона. - СПб., 2007. - С.
44-46)
О «скрытых» категориях писали многие. С. Д. Кацнельсон суммировал эти высказывания
следующими словами: «Не каждая грамматическая категория получает прямое и непосредственное
выражение в грамматических формах данного языка. Многие грамматические категории
оказываются, с такой точки зрения, запрятанными в значениях слов и синтаксических
связях слов в предложении» [Кацнельсон 1972: 82]. Несколько ниже [там же: 83]
читаем: «Если скрытые категории, как иногда говорят, «угадываются из контекста»,
то только потому, что в контексте содержатся достаточно четкие и недвусмысленные
указания на этот счет. Не лексические значения и синтаксические связи сами
по себе, а грамматически оформленные и сочетающиеся в предложении словесные
знаки являются выразителями скрытых категорий» (выделено мною - А. В.). Но в
последнем случае, как мне представляется, точнее было бы говорить не о «скрытых»,
а о «полускрытых» грамматических категориях. Постараюсь показать это на материале
чукотско-корякских языков.
Эти языки (чукотский, корякский, алюторский, керекский) являются близкородственными.
Самой существенной структурной особенностью корякских языков (в противопоставление
чукотскому) является тройственная система числа: Sg - Du - Pl (в чукотском:
Sg - Pl), что, по мнению некоторых специалистов, представляет собой инновацию.
Но это обстоятельство не влияет на дальнейшее изложение - все, что говорится
о чукотском языке, справедливо для всех четырех языков чукотско-корякской семьи.
Речь пойдет о категории определенности/неопределенности, которая в описании
чукотского не выделяется [Скорик 1961], зато выделяется в описании корякского
языка [Жукова 1972]. Но это вовсе не значит, что в чукотском языке ее нет.
Показателем Pl в чукотском является суффикс =t (с алломорфами), который
фиксируется как у имен (jara=ŋə «дом» -
jara=t «дома»), так и у глаголов в 3Pl (çejwə=rkə=n
«ходит=он» - çejwə=rkə=t
«ходят=они», tə=ļ?u=n
«я=увидел=его» - tə=ļ?u=ne=t
«я=увидел=их») и у предикативов (n=erme=qin=Ø;
«сильный он» - n=erme=qine=t «сильные они»).
Наряду с суффиксом =t
обнаруживается материально иной показатель Pl - у личных местоимений, ср. чук.:
γəm «я» mu=ri
«мы»
γət «ты» tu=ri «вы»
ətļon
«он» ət=ri «мы»
Этот
морфологический сегмент никогда раньше не выделялся как показатель Pl (в
корякских языках он маркирует Du - в алютор. =ri, в коряк. и керек. - =ji).
Между тем он фиксируется в формах «первопадежа»: mo=rə=k
«наш, у нас», to=rə=k «ваш, у вас»,
ə=rə=k «их,
у них» - и затем в формах эргативного падежа личных местоимений: mo=rγə=nan
(< morək=nan) «мы», to=rγə=nan
«вы» и т. д. [Богораз 1934: 27]. Это касается только форм Pl, ср.
γəm=nan «я», γə=nan
«ты», ə=nan «он» (Erg.). Далее,
морфологические сегменты =na и =rə=k
фиксируются в эргативном падеже ед. и мн. числа у имен:
ŋaw?eļo=na
ine=nəγ?ek=w?i
Тетка (родная)
меня=разбудила=она
ŋaw?eļo=rək
ne=nəγ?ew=γəm
Тетки (родные) они=разбудили=меня
Таким образом,
различается мн. число =t, которое должно быть квалифицировано как
неопределенное, и =ri/=rγə/=rək
- определенное. Личные местоимения обладают наивысшей степенью
определенности сравнительно с именами (существительными), почему они и
маркированы в Pl именно этими показателями. Еще одно доказательство в пользу
этого - словоформы с количественной семантикой («числительные»): число - всегда
определенно. Ср. чукотск. предикативные формы мн. числа:
tumγə=muri «товарищи=мы»
ŋire=muri «двое-мы»
tumγə=turi «товарищи=вы»
ŋire=turi «двое-вы»
tumγə=t «товарищи=они»
ŋire=rγeri «двое-они»
Между тем, поскольку имена могут быть как определенные, так и неопределенные, в
чукотско-корякских языках имеется и неопределенная форма эргативного падежа (совмещенного
с инструменталисом); эта форма безразлична к числу, ср. чук. tumγ=e
«товарищ/товарищи» (Erg.). Как и во всех косвенных (маркированных) падежах,
число актанта определяется контекстом.
Итак, определенность можно
квалифицировать как категорию «полускрытую». Определенность маркируется по числу
(=na/=rək с алломорфами), неопределенность
не маркируется. Число в сфере неопределенности (Ø=t)
занимает иную позицию в линейной цепочке словоформы сравнительно с
определенностью, в одной словоформе они не совместимы, поэтому существует
дискуссия о том, число ли выражают формы, квалифицируемые как формы
определенности [Жукова 1972: 92]: предлагается различать противопоставление «единичное
лицо/совокупность лиц». Я склонен считать, что речь идет об одной категории - а
именно категории числа, но она маркируется по-разному для имен определенных и
неопределенных. Обязательными показатели определенности являются для личных
местоимений, числительных в предикативной (и в актантной) позиции, а также для
имен собственных, в том числе для кличек животных.
Сказанное выше подтверждается данными позиционного анализа. В чукотско-корякских
языках словоформы класса N (именные) представлены тремя минимальными моделями
[Володин 2000: 42]:
1. R + Num
сфера неопределенности
2. R + Cas
3. R + Def + Cas
сфера определенности
Нотация: R - корень, Num - число, Def - определенность, Cas - падеж.
В качестве «скрытой» категории чукотско-корякских языков можно назвать категорию
рода (класса), которая реализуется в противопоставлении «человек/нечеловек»,
ибо имена, означающие нечеловека, показателей определенности не принимают никогда.
Это касается и животных, в противном случае пришлось бы говорить о противопоставлении
«одушевленный/неодушевленный». Вопросительные местоимения чукотско-корякских
языков подтверждают противопоставление «человек/нечеловек».
Литература
Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. Л., 1972.
Скорик П.Я. Грамматика чукотского языка. Ч. I. М.; Л., 1961.
Жукова А.Н. Грамматика корякского языка. Л., 1972.
Богораз В.Г. Луораветланский (чукотский) язык // Языки и письменность народов
Севера. Ч. III. Л., 1934.
Володин А.П. Общие принципы развития грамматической системы чукотско-корякских
языков // Язык и речевая деятельность. 2000. Вып. 3. Ч. 1.
