Шахбиева - Структурно-типологические особенности языка и исследование просодии слова (на материале нахских языков)

Следите за нашими новостями!

Philology.ru - Русский филологический портал

М. Х. Шахбиева

СТРУКТУРНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ЯЗЫКА И ИССЛЕДОВАНИЕ ПРОСОДИИ СЛОВА (на материале нахских языков)

(VII Международная конференция по языкам Дальнего Востока, Юго-Восточной Азии и Западной Африки: Доклады VII Международной конференции (Москва, 16-19 сентября 2003 г.). - Ч. 2. - М., 2003. - С. 193-207)

Приступая к исследованию просодии слова, лингвист должен располагать достаточным материалом как общетеоретического, методического. содержания, так и дескриптивно - описательного, дающего представление об объекте исследования. Отсутствие такой базы может стать причиной методологических неудач, а также неверных интерпретаций языковых фактов. Так, в нашем исследовании просодии нахского слова, уже на начальном этапе стал проявляться противоречивый характер применяемой методики. Поиски причин и попытки его объяснения привели нас в область структурно-типологических особенностей нахского слова - центрального объекта нашего исследования.

Нахское слово - это значимая языковая единица парадигматики, зафиксированная в словарях трех языков (чеченского, ингушского и бацбийского), объединенных в одну, нахскую, группу. Такое представление о нахском слове, приступая к исследованию его просодии, мы посчитали достаточным: принципиальных различий в структурах данных языков нет. Однако, являясь единицей теоретической кодификации, нахское слово утрачивало значительную часть информации о своей природе: ни словари, ни грамматики не дают четкого представления о его структурно-типологических особенностях. Дело в том, что в основу кодификации были положены принципы, разработанные теорией слова на материале традиционных (иноструктурных) языков. В результате, стало очевидным, что данный объем информации о природе нахского слова недостаточен, и мы были вынуждены перейти к структурной инвентаризации и типологии нахского слова. О некоторых, ранее замеченных особенностях нахских языков, нами уже сообщалось [1]. В настоящей же работе будут изложены новые факты типологического характера, с которыми, с нашей точки зрения, связаны проблем исследования просодии слова. Мы рассмотрим здесь соотношение слога и морфемы, перенесенное нами в плоскость семантики, синтаксиса и перцепции; факторы, формирующие перцептивную базу и ее основные единицы и некоторые др. Решить все перечисленные проблемы в пределах настоящей работы невозможно, поэтому ограничимся их номенклатурным изложением.

В процессе психолингвистического эксперимента уже на начальном его этапе стали выявляться следующие противоречия: наш список слов был признан не соответствующим действительности сначала дикторами, а затем аудиторами. Все они утверждали, что таких слов в соответствующих языках нет. Данный факт представился интересным, и мы попытались найти ему объяснение. Наш поиск мы начали с вопроса: если «таких слов нет», то какие «есть»? Чтобы ответить на него мы обратились к текстам. Результат же их частотного анализа превзошел все наши ожидания: в анализируемых текстах встречаемость словарных форм оказалась очень низкой. Более того, здесь встречались такие лексические образования, которые не нашли отражения, как в словарях, так и в грамматиках.

Наше внимание привлек также следующий факт: в процессе восприятия испытуемые не реагировали на акустические характеристики слова и не переходили к их характеристикам до тех пор, пока не получали полного представления о смысловом содержании предлагаемых единицы. Их внимание к соотношению слогов стимулировали мы, провоцируя вопросами, в которых фигурировал термин «слог»: «сколько вы слышите слогов?», «чувствуете ли вы разницу между их звучаниями?», «в чем эта разница?» и пр. Разумеется, при таком анкетировании всегда можно получить ожидаемый ответ. Однако вряд ли такой результат может свидетельствовать о непосредственном восприятии испытуемого. Его перцептивная база была ориентирована не на слоговой элемент восприятия, а на семантический. Мы же пытались втиснуть в нее слог. И если испытуемый, в конце концов, распознавал слово, то вовсе не потому, что сравнил количественные характеристики первого и второго слогов - данный вопрос для него оказался второстепенным. Он распознал слово в процессе его идентификации с эталоном своей перцептивной базы. Здесь необходим детальный анализ данного явления, который приведет нас в область некоторых смежных дисциплин, а также к проблемам методического характера.

Нахские языки - это языки, длительное время функционировавшие лишь в устной форме. Письменность они обрели в 20-х гг прошлого (XX) века. Бацбийский же язык остается бесписьменным. Устными формами функционирования языка являются диалоговая и эпическая речь. Основной функцией языка при таких обстоятельствах является обмен информацией. Декодирование происходит на уровне синтагм, где преобладает семантический элемент. Сформировавшаяся в таких условиях перцептивная база не содержит форм изолированного слова. Собственно по этой причине испытуемые и признали список изолированных двусложных слов аномальным. Идентифицировать их было не с чем. Для каждой предложенной единицы аудиторы подбирали в уме контекст. Если им удавалось это сделать, то слово оказывалось распознанным, если же не удавалось - то утверждалось, что такого слова нет. Вот это и было процессом идентификации: перцептивная база носителей нахских языков не располагает элементами, меньше синтагмы. Об акустическом факторе здесь говорить не приходится. Между тем примененная нами методики не была ориентирована на анализ перцептивной базы языка, без которого невозможно говорить о восприятии языковых единиц, меньше синтагмы.

Типологической особенностью нахских, как и всех кавказских языков, является эргативность. Ее импликации мало ориентируют язык на ослабление синтаксической связи, а стало быть и на изолированность языковых единиц. Между тем, импликации, отмеченные в предикативных категориях эргативности, каузативности и пр., мы прослеживаем во всей языковой системе, в том числе в идиоматичности нахских языков. Данная особенность никогда не была предметом специального исследования. Более того, она не учитывалась кодификаторами. Словарные формы, вынесенные в словари - это формы рассеченных идиом, и протест испытуемых против таких форм вполне понятен. Элемент производимой таким образом сегментации речи передает не лексическое значение, а понятие. Такие элементы, как правило, не имеют маркировок эмического уровня. Фонетическая структура начальной (словарной) формы при этом не репрезентирует фонетического облика данной лексемы во всей парадигме. Встречаемость начальной формы в текстах ограничена (см. ниже).

Итак, перцептивная база носителей нахских языков ориентирована на семантический элемент восприятия. В этом нас убеждает сравнение с данными русского языка, на материале которого собственно и разработана примененная нами методика. Слог и морфема в русском языке не совпадают, то есть слоги в составе многосложного слова являются десемантизированными сегментами. Данное обстоятельство не ориентирует носителя русского языка на восприятие семантического элемента, а это значит, что доминирующими характеристиками десемантизированного сегмента могут быть только акустические. Десемантизированный элемент не может «измеряться» в терминах семантики. Восприятие изолированных форм русского слова носителями русского языка осуществляется безболезненно, по сравнению с восприятием нахских слов носителями нахских языков. Причину данного факта мы также связываем с условиями формирования перцептивной базы носителей русского языка, отличными от условий, в которых формировалась база носителей кавказских младописьменных языков: длительность/отсутствие письменных традиций, структурно - типологические особенности и др.

Прежде чем перейти к следующей типологической особенности нахских языков - полисинтетизму, остановимся на соотношении слога и морфемы. О таком соотношении обычно говорят, когда речь идет о языках, в которых границы слога и морфемы совпадают, и они являются единицами парадигматики, либо о языках, в которых они не совпадают и элементами парадигматики не являются. На наш взгляд, в тех словах, в которых слоги совпадают с морфемами, и в результате, не являются семантически бессодержательными сегментами, испытуемый ориентируется на семантический элемент предлагаемой единицы и мало реагирует на количественные акустические характеристики. В тех же словах, в которых организующими являются информативно пустые сегменты (слог и морфема в таких словах не совпадают), воспринимающий ориентируется на количественные, особенно силовые, характеристики, как например, в русском языке. Данная корреляция, как правило, рассматривается в области морфологии и сегментной фонетики. «Классическими» языками, иллюстрирующими первое соотношение, являются языки ЮВА, второе же представлено в индоевропейских языках. Серьезных исследований, рассматривающих соотношение слога и морфемы в «промежуточных» языках (к ним мы относим нахские), кажется, нет. Это связано с тем, что промежуточные явления обычно не вызывают столь острого интереса, как полярные. Между тем данное соотношение, рассматриваемое в контексте совокупности иных компонентов языка, представляется интересным в исследовании просодии слова. Одной из таких совокупностей является полисинтетизм.

Наличие большого количества полисинтетических образований позволяет говорить о них как о типологической особенности нахских языков. Назовем ее полисинтетизмом, так как данное явление не имеет терминологического эквивалента в теории общего языкознания. Сами же эти образования, следуя нашей же традиции, мы будем называть конвербами. Конвербы - это особая часть речи, так как они не входят ни в глагольную, ни в именную парадигму. В систему языка такие комплексы не вошли, ни через словарь, ни через грамматику. Другого входа, кажется, нет. Слова же, которые вошли в систему, были вырезаны из таких комплексов, для них подбирались начальные формы. Рассматривая проблему просодии слова в данной плоскости, отметим, что искусственно подобранная начальная форма не может иметь естественной просодической организации. О полисинтетизме кавказских языков, как правило, говорят, когда речь идет о западно-кавказских и картвельских языках, в которых имеется категория версии. В восточно-кавказских подобные факты не стали предметом специального исследования. Отсутствие внимания к кавказскому полисинтетизму, возможно, вызвано еще и тем, что сама теория полисинтетизма является недостаточно хорошо разработанной. Примечательно, что в энциклопедическом словаре нет статьи «полисинтетизм», но есть «полисинтетические языки», где находим отсылку к статье «типологическая классификация языков». Здесь, в свою очередь, находим то, что В. Б. Касевич в одной из своих работ [2] справедливо назвал «некорректным»: «… полисинтетические языки являются третьим типом (после изолирующих и агглютинирующих) морфологической классификации» [3]. В отдельных работах полисинтетизм отождествляется с инкорпорацией. Такое определение затрудняет классификацию большого количества конвербиальных слов, которые по содержанию термина «инкорпорация» не входят в данный класс, но участвуют в формировании синтаксической, не всегда предикативной, связи. Стройной теории полисинтетизма (инкорпорации) не нашли мы также в работах зарубежных лингвистов [4]. Рассматривая соотношение слога и морфемы в данной плоскости, мы обратили внимание на то, что для исследования просодии слова релевантным может оказаться соотнесение бинарной корреляции с третьим членом - единицей синтаксического уровня, входящей в состав полисинтетического образования. Таким образом, элемент сегментации оказывается фокусом функционирования нескольких уровней языка: фонологического, морфологического, синтаксического, семантического и др. Дополняя соотношение слога и морфемы третьим членом, мы данное соотношение выводим в плоскость синтаксиса. Наличие третьего члена возможно в слово-предложениях. Здесь прослеживается следующее взаимоотношение: (1) фонологический сегмент (слог) соотносится с (2) морфологическим (морфема) и (3) синтаксическим (часть речи), на весь такой комплекс накладывается семантический элемент. Таким образом, в тех случаях, когда все элементы совпадают в пределах слога, его информативность усиливается на порядок. Методика, разработанная с учетом данного фактора, может оказаться эффективной. Вместе с тем, обращаясь к исследованию просодии таких слов, мы сталкиваемся с комплексом проблем методического характера. Во-первых, неясно как квалифицировать просодию такого комплекса: как словесную или синтагматическую. Во-вторых, к какой части речи следует относить такие комплексы. В-третьих, каков их статус, могут ли такие образования вообще квалифицироваться как слова и пр. Исключая такие образования из списка исследуемых слов, мы исключаем просодию живого слова и обслуживаем лишь ту абстрагированную часть языка, которая мертвым материалом легла в словари и грамматики. Рассмотрим некоторые из них.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

Йезачуьнгара деана кехат кхетесча, безам бов олу [5]

7 4 3 2 1 6 5 10 8 9

'если письмо, пришедшее от возлюбленной, бросить в огонь, говорят, любовь угасает'

Словарные формы членов данного предложения следующие: йезарг ‘возлюбленная’, дан ‘явиться’, кехат ‘письмо’, тасан бросить’, безам ‘любовь’, бан ‘терять(ся)’, ала ‘сказать’. Слово кхетесча состоит из трех морфем: кхе ‘в огонь’, тасан ‘бросить’ и условной частицы ча ‘если’. Все конвербы такой структуры имеют идентичную просодию. Ср.: тIевахча, дIааьлча. Стало быть, перцептивная база носителя ориентирована не на дискретность единиц, а на функции подобных полисинтетических образований. Данный вопрос требует специального психолингвистического исследования, в результате которого могут быть сделаны окончательные выводы. Формальный элемент грамматики в таких образованиях, конечно же присутствует, но в распознавании, видимо, участвует не грамматический элемент, а схема.

Другой пример: Шайн да веллачултIаьхьа лела арабевлла вежарий ламанан боьра кхаьчна ‘после того, как умер их отец, братья, вышедшие на охоту, прибыли к горному оврагу’. Конверб велчултIаьхьа переводится как ‘после того, как умер’. Данный комплекс содержит информацию о том, что умерший есть мужчина - классификатор в, что мужчина умер - велла, что действие происходит после смерти - чултIаьхьа (диахронически разложим на: ча условная частица ‘если’, ла флексия компаратива, тIа - предлог ‘на’, хьа - флексия локатива). В словарях зафиксировано: вала ‘умереть’, тIаьхьа наречие ‘поздно, после, вслед’, а также переводится как глагольная приставка. Данный факт привлек наше внимание еще и тем, что преверб здесь находится в постпозиции. Такое не встречается, даже в исключениях. В постпозиции такие элементы, как правило, бывают лишь при именных частях речи. Следовательно, веллачул имеет статус вербоида, ср. веллачо эрг. причастия от глагола ‘умереть’. Подобные факты свидетельствуют о том, что в нахских языках имеется лексико-грамматическая группа слов, функционально отличная от других. Основная функция таких образований - синтаксическая, они является основным средством выражения гипотаксиса. В традиционных языках аналогичную функцию выполняют союзы и частицы. Под определение глагола они не подходят, так как не сообщают и не называют ситуацию. Такие образования выполняют также функцию таксиса. Таким образом, значение, закрепленное за ними в словарях, и функции, которые они выполняют в речи, разрывают внутреннюю форму слова. Данные факты также подлежат специальному исследованию, результаты которого позволят определить статус и место конвербов в системе языка.

Нахский глагол не имеет личного спряжения. Инфинитивные формы встречаются в текстах лишь при модальных, каузативных и фазовых глаголах. Между тем методикой предусмотрена только начальная форма как носитель нейтральной просодии. Начальная и финитная формы нахского глагола имеют слабую связь, по причинам, изложенным выше. Данные факты заставляют поставить под сомнение целесообразность исследования просодии подобных изолированных словарных форм. Просодию нейтральной позиции данное слово никогда не пронесет через всю глагольную парадигму, как это наблюдаем в русском языке. Рассмотрим следующий пример: хьуна хIу а моттахь а ‘чтобы ты ни думал’; хьена бехк бу хьуна иштт моттарна ‘кто виноват в том, что ты так подумал’; мöттанчултIаьхьа - ‘после того, как подумал’. Лишь в первом примере мотта ведет себя как вербальная часть речи, хотя и такая форма не является элементом глагольной парадигмы. Все приведенные формы, кроме инфинитива, не зафиксированы в словарях и грамматиках и встречаются лишь в речи и письменных текстах. Данный факт представляется значимым в исследовании просодии, так как следующей процедурой эксперимента является исследование изолированной формы слова в контексте. Между тем, в контексте данную глагольную форму мы уже не встретим, поскольку здесь она будет представлена не только в иной функции, но и в ином фонетическом оформлении.

Значительный корпус представляют в нахских языках слова, границы которых могут изменяться. Рассмотрим следующие примеры: чу-м дер ца водар со ‘зайти-то я конечно не зайду’. Здесь глагол чуваха ‘зайти’ разбит на две части, между которыми появляются интенсификативные элементы. Возможен и такой вариант: ца водар дер со чу-м, в котором тематическую выделенность обретает вторая часть, при этом смысл сообщения не меняется. Соотношение слогов в слове чуваха, как видно из данных примеров, не является фактором, структурирующим слово. Или же другой пример: къа чIогIа хьиги цо ‘он очень сильно потрудился’, где разбит глагол къахьега ‘трудиться’. Здесь вновь появляется интенсификативный элемент, разбивающий слово на две части. Таким образом, мы видим, что границы нахского многосложного слова подвижны. Слово не отличается цельностью и непроницаемостью. Индекс таких слов позволит определить квантитативный анализ, после чего станет ясно, центральное это явление или периферийное. Таким образом, словесная просодия вновь остается вне возможности экспериментального исследования.

Касаясь вопроса о порядке слов в предложении, отметим, некоторые особенности эргатиыной конструкции. Если транзитивный глагол в настоящем или прошедшем времени стоит в препозиции к пациенсу, то он партиципализируется. В постпозиции же эту функцию он выполнять не может. Здесь, если данное положение подтвердится квантитативно, можно постулировать следующую закономерность: порядок слов определяет количество валентностей лексического элемента. Ср.: илланчас локху йиш ‘песня, исполняемая певцом’, но илланчас йиш локху ‘певец поет песню’; ас бина болх - ‘работа, сделанная мною’ но ас болх бина - ‘я работу сделала’; ас Iамийна берш - ‘дети, выученные мною’, но ас бераш Iамийна - ‘я учила детей’; со школе лелла - ‘я ходила в школу’, но со лелла школа - ‘школа, в которую я ходила’; суна нана дукхайеза ‘я люблю маму’, но сун дукхайеза нана “мама, любимая мной’. Здесь также интересно отметить, что партиципализированный элемент участвует в связывании информации в единый блок в пределах сложного синтаксического образования. Ранее мы считали, что маркировок не имеют лишь начальные (словарные) формы при маркированной парадигме. Однако здесь маркированный элемент глагольной парадигмы V_pret (чеченский глагол не имеет личного спряжения) в определенной позиции в предложении обретает дополнительную валентность и имплицирует новый контекст. Можно также предположить, что партиципализованный элемент является немаркированной формой причастия (транспозиция элемента глагольной парадигмы), на основе которой развилась соответствующая категория. В генезисе категории причастия определяющим фактором был порядок слов. Здесь имеется достаточно интересный материал, требующий специального анализа и обобщения. Не имея такой возможности в пределах настоящей работы, вернемся к центральной проблеме. Каким же образом данные факты соотносятся с просодией слова. Меняя место в предложении, одновременно изменяясь функционально, подобные лексические образования изменяют свою просодию, точнее, интонацию. Наш интерес к таким словам объясняется тем, что по нашей версии, перцептивная база носителя ориентирована на просодические характеристики, связанные с синтаксической функцией предлагаемых слов. Иначе говоря, перцептивная база состоит не из элементов фонологического либо лексического уровня, но из функциональных схем. Такие схемы на суперсегментном уровне не имеют просодических контуров. Воспринимая такие элементы, носитель испытывает трудности, так как не знает в какую схему их вписать: в схему с функцией детерминанта, либо предиката. Та информация, которую он получает при просодически нейтральном произнесении слова, оказывается не достаточной, для того чтобы соотнести его с эталоном. Аналогичным образом обстоит дело и с другими полифункциональными словами.

В нахских языках имеется большой корпус полифункциональных слов, значение которых определяется контекстом. Это свидетельствует об отсутствии (невозможности, а может, и ненужности) четкой дифференциации слов по функциональному признаку. Если элементы языка плохо поддаются дискретизации, для них следует отыскивать иной порядок классификации, а не подводить эти факты под индоевропейскую парадигму. Данное явление в агглютинативно-флективных языках относится, как правило, к периферийной зоне, и на межуровневую корреляцию в языковой системе значительного влияния не имеет. Между тем в нахских языках полифункциональность может квалифицироваться как явление центральное. Она также свидетельствует о синтаксичности нахских языков, при которой ограничивается возможность восприятия изолированных форм. Чем выше валентность языковой единицы, тем меньше вероятности ее правильной идентификации в эксперименте. К полифункциональным словам могут быть отнесены нахские амбивалентные причастия, их ролевые маркировки (агенса, пациенса и инструменталиса) определяются конткстом.

Мы кратко указали на те структурно-типологические особенности нахских языков, в соответствии с которыми определяются типологические особенности нахского слова - центральной единицы нашего исследования. С учетом данных особенностей должна быть разработанна соответствующая методика исследования его просодии. Остановимся подробно на методике, примененной нами. Как стало очевидным, она не способна обеспечить решение поставленной задачи. Все последующие процедуры такой методики предполагают, либо экспериментальное подтверждение того, что основной единицей восприятия является слог, либо его опровержение. Иначе говоря, получилось так, что, не зная структурно-тиологических особенностей нахского слова, в частности, характера и индекса различных лексических образований, их статуса и функций, (то есть не имея теоретических предпосылок) слогу уже изначально задается функция - быть основной единицей восприятия. Данная методика не предусматривала выявление каких-либо других возможных элементов перцептивной базы восприятия, например, семантического, но была ориентирована на верификацию одного из всех возможных. Между тем, в ходе эксперимента обнаружилось, что в процессе восприятия слова испытуемый ориентируется не на акустические характеристики, но на содержание звучащей единицы. При таких обстоятельствах можно ли утверждать, что слово структурируется просодией? Просодия, под которой здесь имеется в виду соотношение слогов, в нашем случае не оказалась словоструктурирующим фактором. Аномальность воспринимаемой языковой единицы детерминирована не звучанием, но неестественной позицией изолированного слова. В настоящей работы мы обозначили ряд проблем, а некоторые из них попытались объяснить. Резюмируя изложенное, отметим следующие его основные положения.

1. Нахские языки являются языками синтаксичными. Синтаксично ориентированные языки исключают интерпретацию некоторых языковых фактов в теримнах собственно лексичности и грамматичности. Исследование любого компонента языковой системы должно проводиться с учетом данной особенности нахских языков.

2. Проблема просодии слова является, по всей вероятности, актуальной для языков лексично ориентированных. Это также относится и к грамматичным языкам. Однако экстраполировать проблему на синтаксично ориентированные языки, представляется более, чем не корректным. Проблемы просодии слова в синтаксично ориентированных языках не существует. На данном этапе языковой эволюции исследуемых языков актуальной должна быть просодия синтагмы. С учетом этих обстоятельств должна быть разработана соответствующая методика.

3. Наше исследование показало, что нахская группа кавказской языковой семьи в структурно-типологическом плане исследована слабо. Приоритетными здесь должны стать выявление и исследование языковых категорий, а также других элементов языка. Особо актуальным остается вопрос их номенализации - составление словарей.

4. Поскольку нахские языки не поддаются безболезненной дискретизации, то необходимо активизировать исследование схем (фреймов), континуумов различных уровней, и уже на этой почве попытаться определить дискретность языковых единиц.

Исчерпывающего ответа на все затронутые вопросы, как отмечалось, дать в пределах настоящей работы невозможно. Однако материал, изложенный здесь, свидетельствует о необходимости принципиально изменить подход к исследованию не только просодии нахского слова, но и ко всей языковой системе в целом. Лишь в таком случае удастся правильно определить парадигматический инвентарь и установить правила его функционирования. Из всех теорий, с которыми мы знакомы на данный момент, в решении поставленных задач наиболее интересной представляется теория В. Б. Касевича, изложенная им в разных работах [6]. Рациональным мы находим также подход Л. Г. Зубковой и Логиновой И. М., которые предлагают начинать исследование словесного ударения с «факта установления наличия данной категории в исследуемом языке, что требует привлечения для анализа фразового материала» [7]. Интересными представляются также некоторые идеи Т. М. Николаевой, к которым можно будет обратиться после решения проблемы выделимости нахского слова. В свою очередь, материалы нахских языков могут оказаться интересными для Т. М. Николаевой, так как последние находятся в одной из стадий предполагаемой автором просодической эволюции и дают не предполагаемый, а реальный материал, на котором могут быть верифициованы некоторые гипотезы [8]. Мы солидарны также с Л. В. Златоустовой, которая в качестве основной единицы рассматривает фонетическое слово [9]. Интересны также наблюдения С. В. Кодзасова, который исследует просодию в дагестанских, родственных нахским, языках [10]. В целом же исследование нахских языков представляется возможным с привлечением опыта, наработанного лингвистами на материале разноструктурных языков. Решение типологических проблем нахских языков не представляется возможным без участия в нем ориенталистов, так как индоевропеисты свое слово, кажется, уже сказали. Иных причин такого застоя в типологических исследованиях нахских языков, на наш взгляд, нет. Неслучайно апелляция к языкам ЮВА стала в общем языкознании обыкновением, особенно, когда материалы разноструктурных языков приходят в противоречие с традиционной теорией слова.

Не принижая роли инструментальных измерений, следует отметить однако, что они не должны предшествовать исследованию всех уровней языка, как это имело место в нашем случае. Экспериментально-нструментальным способом можно подтвердить, либо опровергнуть имеющуюся гипотезу. Однако установить языковой факт исключительно инструментальным методом вряд ли удастся, особенно в таких областях, как просодия. Последнее слово здесь остается за живым носителем языка, который за простым механическим звучанием слышит нечто большее, чего не дано слышать машине. Собственно его перцептивной базой и определяется характер просодического устройства слова, роль (или ее отсутствие) в нем f-, t- и i-факторов.

Особую признательность хотелось бы выразить М. К. Румянцеву, совместно с которым (под его руководством) мы провели ряд экспериментов. Результаты их послужили импульсом к подобного рода размышлениям, постановке новых задач и поиска их решений, о которых здесь шла речь.

Приложение

Соотношение словарных форм некоторых глаголов с дискурсивными (f - финитная форма, pres - настоящее время, pret - прошедшее, dur - многократная форму, term - однократная).

	‘думать’	‘встать’	‘любить’	‘делать’	‘созреть’	‘ударить’
V_inf	motta	hotta	dieza	da	qi'a	toxa
V_{f pres}	möttu	huttu	dieza	do	qü'u	tuxu
V_{f pret}	mötti	hötti	dizi	di	qi'i	tüxi
V_{f pret dur}	mottar	hottar	diezar	dor	qi'ar	toxar
V_{f pret term}	möttner	höttner	diezner	diner	q'iner	töxner

Литература

1. О нахском моносиллабизме см. наши сообщения: Материалы V Международной конференции по языкам Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии и Западной Африки. 8-10 сентября 1999. СПб., 1999, а также: Нахский моносиллабизм: к проблеме типологии // X-й коллоквиум кавказоведов. Тезисы. Мюнхен, 2000; О конвербах см.: Девятый международный коллоквиум Европейского общества кавказоведов. 15-19 июня 1998. Махачкала, 1998.

2. Касевич В. Б. Морфонология. Л., 1986.

3. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С.511.

4. Baker M. C, Incorporation. Chicago, 1988; Mithun, M. On the nature of noun incorporation // Language. - Baltimore, 1986 . - Vol. 62, N

5. Нохчий фольклор. Грозный, 1991. Здесь и далее примеры на кириллице даны в соответствии с орфографическими нормами, которые не всегда правильно передают фонетический облик слова.

6. Касевич В. Б. Морфонология. М., 1986; его же. Семантика. Синтаксис. Морфология. М., 1988; его же. Фонологические проблемы общего и восточного языкознания. М., 1983; Квантитативная типология языков стран Азии и Африки. Под ред.: Касевич В. Б., Яхонтов. Л., 1982 и др.

7. Зубкова Л. Г., Логинова И. М. Принципы описания звукового строя малоизученных языков // Экспериментальная фонетика и обучение произношению. Сб. ст. - М., 1976. С. 51.

8. Николаева Т. М. От звука к тексту. - М., 2000; ее же: Просодия Балкан: Слово - высказывание - текст. М., 1996; ее же: Семантика акцентного выделения. М., 1982 и др.

9. Златоустова Л. В. Фонетическая структура слова в потоке речи. - Казань, 1962; Златоустова Л.В., Потапова Р.К., Трунин-Донской В.Н. Общая и прикладная фонетика. - М., 1986 и др.

10. Кодзасов С. В. Фонетика арчинского языка. Авт. дис. канд. М., 1977 и др.