(Simpozij Obdobja 20: Slovenski knjižni jezik - aktualna vprašanja
in zgodovinske izkušnje. - Ljubljana, 2003. - С. 95-106)
1. Язык русской диаспоры все больше привлекает к себе внимание исследователей
разных специальностей: историков, социологов, культурологов и, конечно, лингвистов.
И это вполне естественно - русская диаспора обширна и многолика. XX век породил
отток русских во многие страны Европы, Америки, Африки, Австралии.
Материалом для моего исследования послужили магнитофонные и ручные записи
устной речи эмигрантов разных волн и поколений, живущих в Италии, Германии,
Франции, США, Финляндии, сделанные автором в 90-е годы XX века. Отчасти использовались
письменные материалы - письма, записки, объявления в магазинах, эмигрантская
пресса и данные семейных архивов.
Изучение языка русского зарубежья осуществлялось в рамках Московской школы
функциональной социолингвистики (см. Земская - Крысин 1998), т.е. авторы продолжают
традиции изучения русского языка, заложенные в Отделе современного русского
языка Института русского языка РАН в 60-е годы при М. В. Панове и продолжающиеся
в настоящее время. Иными словами: изучается русский литературный язык в его
живом, естественном функционировании.
Мой подход к отбору информантов и способу собирания материала отличается от
того, который распространен при изучении языка эмиграции. Обычно материал собирают
способом анкетирования или прямого задавания вопросов об употребительности или
значении тех или иных элементов языка, а в качестве информантов используют любых
эмигрантов, независимо от того, где они жили до отъезда и каков был их язык.
Вследствие этого в число информантов попадают жители не только России, но и
Казахстана, Украины, Белоруссии, Узбекистана и других республик СССР и СНГ,
а объектом наблюдения являются - без необходимого разграничения - носители и
литературного языка, и просторечия, и диалектов.
Желая установить, как живет русский литературный язык вне России, я строго
подходила к отбору информантов - изучала только речь носителей литературного
языка, выходцев из России.
2. Принято различать четыре волны эмиграции: 1ая - после революции
1917 г., 2ая - связанная со второй мировой войной, 3ья - в 70-е годы, когда
был разрешен выезд из СССР евреям и диссидентам, а также происходила высылка
диссидентов, 4ая - с конца 80-х годов, т.е. в период перестройки и постперестройки.
Изучаемый материал показывает, что между речью эмигрантов одной волны, живущих
в разных странах, имеется большая общность, чем между речью эмигрантов разных
волн, живущих в одной стране. Естественно, что имеются в виду общие явления,
а не конкретные заимствования из языка страны обитания. Эта общность касается
и такого важного явления, как разная степень устойчивости (сохранения) русского
языка у эмигрантов разных волн.
Наибольшее сходство в языке и речевом поведении наблюдается среди эмигрантов
первой волны, относящихся к русской аристократии и другим слоям высокообразованного
русского общества (писатели, ученые, духовенство, инженеры).
Наиболее резко эмиграции первой волны противостоит четвертая, которую нередко
называют экономической. В подавляющем большинстве ее составляют люди, уехавшие
из России навсегда, не имеющие желания возвращаться. Как правило, они не знали
языка той страны, в которую направлялись. Среди эмигрантов 90-х годов зафиксировано
99,3 % граждан, заявивших при выезде, что они никаких языков, кроме русского
не знают (Пушкарева 1997: 156).
3. Проведенное исследование позволило выявить наиболее слабые vs. устойчивые
к воздействию чужих языков части системы русского языка.
Быстрее всего влиянию чужих языков подвергается интонация. В области фонетики
к числу устойчивых относятся такие явления как оглушение согласных на конце
слова; противопоставление согласных по твердости/мягкости, глухости/звонкости.
В лексике иноязычное влияние обнаруживается достаточно быстро: включение слов
и выражений в русскую речь свойственно представителям всех волн эмиграции.
Морфология является более устойчивой подсистемой русского языка, чем лексика
и фонетика. Язык диаспоры обнаруживает то же противопоставление глагол/имя,
которое свойственно ему в метрополии. Спряжение глагола не подвергается разрушению.
В склонении имени обнаруживаются явления, свидетельствующие о росте аналитизма.
К числу активных явлений, оказывающих влияние на речь эмигрантов всех волн и
на разные подсистемы языка (лексическую семантику, синтаксис, морфологию) принадлежит
калькирование.
Рассмотрим подробнее, как ведет себя система словообразования в языке эмиграции.
4. Исследователи языка русских эмигрантов, как правило, не обращают
специального внимания на словообразование, рассматривая отдельные производные
слова при изучении заимствованной лексики - так называемых слов-гибридов (заимствованная
основа + русские аффиксы). Между тем, вопрос о том, как функционирует
словообразовательный механизм русского языка в иноязычном окружении, представляет
значительный интерес. Единственные известные мне работы, посвященные этой проблематике,
- интересные исследования М. А. Осиповой (Осипова 1999, Осипова 2000). М. А.
Осипова изучала речь эмигрантов последней волны в США (с конца 80-х годов),
часть которой составляют дети и молодежь, не усвоившие в достаточной степени
русский язык в России. По ее наблюдению, прежде всего уходят из языка модификационные
(по Докулилу) производные. Она пишет: «Слабой системной категорией оказываются
модификационные производные, куда относятся диминутивы и приставочные глаголы.
Это производные с интерпретирующим, а не называющим значением. Устойчивым же
ядром системы оказываются мутационные производные, как, например, названия деятеля.
Это «называющие» производные. Иными словами, дезинтегрируются производные с
вторичными словообразовательными функциями, а проявляют устойчивость образования,
реализующие важнейшую функцию словообразования, - номинативную» (Осипова 1999:
11). Это мнение разделяет и (Polinsky, в печати), полагая, что словообразовательный
механизм русского языка ослабевает, вытесняемый под влиянием английского другими
механизмами языка. Мои материалы дают иную картину. Они показывают, что существует
резкое различие в том, как функционирует словообразование в языке эмигрантов
разных волн.
В языке эмигрантов первой волны и их потомков, родившихся вне России
и усвоивших язык в семье, словообразовательная система русского языка сохраняется
в своем обычном виде. В речи моих информантов как раз модификационная категория
уменьшительности-оценочности обнаруживает наибольшую активность, причем не только
в речи эмигрантов первого поколения, но и в речи второго и третьего поколения
первой волны. Как это свойственно разговорному языку в России, широко распространены
уменьшительные и оценочные экспрессивные производные типа павильончик, домик,
огородик, кухонька, комнатушка, пилюльки, домишка, маленький городочек, уличка.
Встречаются формы субъективной оценки и наречий: Я все собираюсь потихонечку;
И тогда она после этого довольно быстро скончалась // Очень спокойненько
//; утречком.
В употреблении имен собственных заметна тенденция не использовать имена и
отчества, но неполные имена и уменьшительные формы от них слышны часто: Иночка,
Оленька, Веруша, Надюша, Кисанька, Кисулечка. Меня мои информанты обычно
называли Леночка (часто) и Елена Андреевна (реже - Лена,
никогда - Елена).
Обилие диминутивов в разговорах со мной может быть свидетельством того, что
беседа велась в непринужденной, разговорной манере, как со своим человеком (в
«своем модусе», а не в «чужом», по О. Йокояма; см. Yokoyama 1994). Наши разговоры
никогда не проходили как официальное интервью.
В некоторых семьях широко используются фамильярные образования на -ка, наделенные
печатью интимности, дружеской непринужденности (Юлька, Алешка и под.).
Таким образом, мои материалы подтверждают предположение Якобсона о том, что
при ослаблении языковой системы первыми исчезают категории, наиболее поздно
осваиваемые человеком, а сохраняются те, которые усваиваются в детстве. Ведь
известно, что в славянских языках категория уменьшительности возникает у ребенка
очень рано (см. Гвоздев 1961, Земская 1990).
Mои записи показывают резкое различие в отношении к диминутивам между речью
эмигрантов первой волны и их потомков и речью эмигрантов последней волны.
По отношению к другим словообразовательным категориям отмечу следующее. Производные
имена лиц, в том числе соотносительные с мужскими наименования женщин, не редки:
Она вообще хохотунья была // (изображает) ха-ха-ха!; Я работала секретаршей
//; Я председательница //.
Глагольная префиксация действенна, но не так активна, как категория уменьшительности:
уезжать, переезжать; Мы через нее на все это наткнулись (в перен.
смысле) //; Она нас выкопала / нашла …; Они уже в тысяча девятьсот пятом
году выбрались из России //.
Встречаются отдельные существительные, образованные способом универбации из
сочетания «прилагательное + существительное»: непромокаемое пальто > непромокашка.
Пример: Одела свою непромокашку, которая ей очень понравилась (из письма
к сыну); домашка (домашнее задание).
Об активности действия словообразовательного механизма в русском языке потомков
эмигрантов первой волны свидетельствует, как это ни парадоксально, и отрицательный
языковой материал, т.е. неузуальное использование активных словообразовательных
средств. Многие лица порождают производные слова, отсутствующие в русском языке,
имеющие тот же корень, что и соответствующее узуальное слово. При этом обычно
используются продуктивные словообразовательные средства: суффиксы существительных
-ость и -ство со значением отвлеченности, суффиксы прилагательных
-н-, -ск-, -ов-, глагольные приставки. Так, говорят стыдность
(вм. стыд), чувство должности (вм. чувство долга), двухязычество
(вм. двуязычие), юбилейский год (вм. юбилейный год).
Могут использоваться и «не те» приставки: (показывая на здание Организации
Объединенных Наций в Риме) Как это? Соединенные Нации? - Объединенные
Нации //; Это на меня навлияло; вм. повлияло; возможно, что воздействует
находящееся в той же фразе сочетание с предлогом на меня); Мы наговорились
о том / чтобы играть в ping-pong // (в знач. договорились).
Интересен такой случай. Женщина-дизайнер говорит о себе: Я ведь не художник
// Я изучала художество в университете // (вм. живопись). Очевидно,
что она производит это слово от того же корня, что имя лица художник
и прилагательное художественный, не зная слова живопись и не предполагая,
что слово художество в этом значении устарело и в современном языке имеет
другую семантику (’выходка’).
Еще интересный пример: Как это называется / … стекло-антипулемет? -
Бронированное стекло //.
В русском языке явление, именуемое языковой игрой, часто реализуется
словообразовательными средствами, так что его можно считать показателем активности
словообразовательного механизма языка. Мои наблюдения над речью эмигрантов первой
волны и их потомков показывают слабую активность языковой игры среди этой группы
лиц. Во всяком случае, по моим впечатлениям, более склонны к языковой игре (в
первую очередь с заимствованными словами) представители последних волн эмиграции
(третьей и четвертой). Я вижу такое объяснение этому факту. Представители первой
эмиграции усваивают чужой язык с детства, еще дома - от родителей (которые,
общаясь с ними по-русски, специально разговаривали с ними по-английски и по-французски,
чтобы дети регулярно слышали иностранный язык), от иностранных нянек, гувернеров
и гувернанток. Для первой волны иностранный язык - нечто привычное, знакомое,
свое. Именно поэтому игры с иностранным языком ей не свойственны. Для, как правило,
одноязычных (при отъезде из России) эмигрантов последних десятилетий язык страны
нового обитания - нечто новое, желанное, экзотическое. Именно поэтому им нравится
играть с ним.
Однако возможно, что среди моих информантов из старой эмиграции просто не
оказалось людей, любящих языковые игры.
В моих записях речи эмигрантов первой волны случаев языковой игры немного.
Эмигрантка второго поколения первой волны, родившаяся в Берлине в 1931 г., вспоминает,
что в ее семье у двух лиц были прозвища: Плачин и Утешин. Эти
слова созданы, несомненно, по типу знаменательных фамилий, характерных для комедий
XVIII в. (ср. Правдин у Фонвизина).
В качестве материала, показывающего действенность словообразования в языке
зарубежья, обычно рассматривают слова-гибриды, т.е. производные с русскими
аффиксами от иноязычных основ (типа фудстэмпщик - лицо, получающее продовольственные
талоны, от англ. food stamp). Для эмигрантов первой волны и их потомков
не характерно создание производных от иноязычных слов, не вошедших в русский
язык. Они могут вставлять в свою речь иноязычные слова, некоторые приспосабливают
имена существительные к морфологической системе русского языка, склоняя их,
но порождают новые слова редко. Особенно резкое неприятие распространяется на
глаголы на -ать, -ить. В моих записях речи эмигрантов первой волны разных
поколений всего два глагола-гибрида. Один из них - глагол путцить,
другой - ланчевать.
Для эмигрантов третьей и четвертой волн язык страны обитания часто не стал
еще полностью своим. Многие из них только начинают осваивать его. Именно поэтому
они стремятся как можно чаще употреблять иноязычные слова (см. об этом: Земская
1999). Они легко порождают слова от иноязычных корней, не вошедших в русский
язык. Им присуще включение иноязычных корней в словообразовательные и морфологические
модели русского языка. Таким образом, лексический материал чужого языка обрабатывается
морфологической системой русского.
Можно выделить две специфические функции словообразования в языке эмигрантов
третьей и четвертой волн, связанные с производством слов-гибридов.
Номинативная функция. Многие представители последних волн эмиграции
не заботятся о чистоте русского языка, создавая в номинативных целях слова-гибриды
разных частей речи.
1. Среди последних много существительных. От основ различных иноязычных субстантивов
образуются разнообразные производные - женские корреляты, уменьшительные и увеличительные
образования, отвлеченные слова и др., которые включают русские суффиксы и флексии
и таким образом интегрируются в систему русского языка: slice (ломтик)
- слайсик, чермен - черменство, track (грузовик) - трачище, босс
(хозяин) - боссиха, baby - байбик (Kouzmin 1973).
2. Заимствованных прилагательных в речи эмигрантов значительно меньше.
Большую часть их составляют прилагательные, заимствованные без какого-либо грамматического
оформления, т.е. в том виде, как они существуют в языке-источнике. Естественно,
что они пополняют класс аналитических несклоняемых прилагательных: dear,
friendly, smart, secondhand, free (в значении бесплатный и свободный).
Производство обычных, т.е. склоняемых, прилагательных не столь активно. В
этих случаях используются наиболее продуктивные суффиксы прилагательных: -н,
-ск, -ов, которые присоединяются к основам иноязычных существительных. Так,
от основы volonteer (доброволец) создается прилагательное волонтирский,
от bedroom (спальня) - бедрумный, а также - одно, -двух, -трехбедрумный.
3. Глагол резко противопоставлен именам. Глагол - это такая часть речи,
которая в русском языке не может существовать без формальных показателей своей
глагольности. Глагол служит синтаксической основой высказывания, ему подчиняются
имена. Вследствие этого глагол с заимствованной основой не может быть «голым»,
он должен иметь формальные показатели своей глагольности. Поэтому глаголы, рождающиеся
в речи эмигрантов от заимствованных основ, конструируются по образцу русских
глаголов продуктивных классов на -ать/-ают, -ить/-ат, -овать/-уют. Так
создаются глаголы-гибриды (иноязычные слова + русские грамматические показатели):
биллать (от bill - счет), и(э)нджоить (от to enjoy
- наслаждаться, получать удоольствие), шопиться, шапать (от to shop
с американским произношением - покупать), юзать (от to use - использовать),
драйвать (от to drive - вести машину), апрувать (от
to approve - одобрить), окешить (от cash - наличные деньги),
афордить (от to afford - позволять себе), рентовать (от
to rent - арендовать).
Свободно используются и причастия: юзанный, рентованный. Как сообщает
один информант, «слово юзанный в большом ходу (русский эквивалент «б/у»
- бывший в употреблении)»; рентованные квартиры, юзанный и неюзанный кар
(подержанная и новая машина).
Необходимо отметить, что глаголы на -овать, -ировать от иноязычных
основ наименее противоречат языковому сознанию русского человека, так как они
наиболее соответствуют законам построения русского слова. В русском литературном
языке глаголы от заимствованных основ разного происхождения, как правило, имеют
исход на -овать, -ировать, -изировать (см. Авилова 1967), тогда как глаголы
на -ать, -ить, включающие иноязычный каркас, единичны.
Использование словообразования как средства экспрессии, языковой игры.
Эмигранты четвертой и отчасти третьей волн эмиграции часто воспринимают язык
страны обитания как нечто остро противопоставленное русскому языку, постоянно
сравнивают русские и чужие способы выражения, осмысляют эту разницу и используют
ее как средство экспрессии. Именно поэтому они активно применяют русское словообразование
для производства слов-гибридов. У лиц, наделенных чувством юмора и склонностью
к языковой рефлексии, широко распространены словообразовательные игры. Нередко
они базируются на каламбурном сближении русских и иноязычных слов. Так, например,
названия американских городов переделывают на русский лад, прибавляя суффикс
-ск: Бруклин - Бруклинск, ср. Брянск,
Смоленск и др. под).
Инженер, живущий в США 7 лет, говорит племяннику: Я тебе подарю кэш
/ не для того чтобы ты копил деньги / а для того / чтобы ты инджоил /
как говорим мы на Брайтоне //.
Последнее уточнение особенно показательно. На Брайтоне принято шутить, играть
с формой речи.
Итак, словообразовательный механизм русского языка - мощная и активная сила.
Словообразование в отличие от других подсистем русского языка (таких, например,
как интонация, фонетика, лексика) не подвергается иноязычному влиянию. Напротив,
русское словообразование способно включать иноязычные лексические элементы в
словообразовательные модели русского языка. Число слов-гибридов разных частей
речи не одинаково. По нашим данным наиболее многочисленны имена существительные,
глаголы занимают второе место, а прилагательные - третье. Глаголы и прилагательные
от иноязычных основ по-разному воспринимаются в русской речи. Прилагательные
- нейтральны. Глаголы резко выделяются в структуре русского текста. Их используют
два типа лиц: 1. не чувствующие достаточно тонко ткань создаваемого ими текста,
не дорожащие чистотой русского языка; 2. играющие с формой речи. Глаголы-гибриды
в речи старых эмигрантов крайне редки. Без установки на шутку они могут встречаться
лишь у тех лиц, которые не следят за своей речью, не обладают многоязычием и
которым не
свойственна высокая языковая рефлексия.
5. Изученные мною обширные материалы не дают оснований говорить ни
об умирании русского языка за рубежом, ни о его пиджинизации. Напротив, можно
констатировать поразительную стойкость русского языка. Во многих семьях (и не
только у тех лиц, которые связаны с русским языком профессионально) русский
язык живет в третьем и даже четвертом поколении эмиграции.
6. В языковой компетенции многих лиц, живущих вне России с рождения,
эмигрантов третьего и даже четвертого поколений, независимо от того, сколько
языков они знают, русскому языку принадлежит особое положение. Это предмет частой
и глубокой языковой рефлексии. Он воплощает связь с родиной, с семейными корнями.
Это святыня, которую берегут.
7. Современный период истории способствует возрождению интереса к русскому
языку и дает возможности для его укрепления и расширенного применения (встречи
с людьми, приезжающими из России, возобновление насильственно прерванных связей
с родственниками, друзьями, коллегами по работе, поездки в Россию).
Этот этап сами эмигранты называют возвращением к России и русскому языку.
Происходит не только укрепление русского языка, но и обновление, «осовременивание»
речи эмигрантов первой волны.
Литература
Н. С. АВИЛОВА, 1967: Слова интернационального происхождения
в русском литературном языке нового времени (глаголы с заимствованной основой).
Москва.
А. Н. ГВОЗДЕВ, 1961: Вопросы изучения детской речи. Москва.
Н. И. ГОЛУБЕВА-МОНАТКИНА, 1998: О староэмигрантской речи (к типологии современной
русской речи Дальнего Зарубежья). Русистика сегодня 1/2. 88-96.
Г. ГУСЕЙНОВ, 1997: Наблюдения над особенностями речевого поведения в новых
русских анклавах в Германии. 11. Fortbildungstagung für Russischlehrer
an bayerischen Gymnasien. Regnesburg. 36-44.
Е. А. ЗЕМСКАЯ, 1990: Речевой портрет ребенка. Язык: система и подсистемы. Ред.
М. Я. Гловинская - Е. А. Земская. Москва. 241-260.
Е. А. ЗЕМСКАЯ, 1992: Словообразование как деятельность. Москва.
Е. А. ЗЕМСКАЯ, 1999: Язык русского зарубежья: два полюса. Язык. Культура.
Гуманитарное знание. К столетию Г. О. Винокура. Ред. С. И. Гиндин - Н. Н.
Розанова. Москва. 236-257.
Е. А. ЗЕМСКАЯ - Л. П. КРЫСИН, 1998: Московская школа функциональной социолингвистики:
Итоги и перспективы исследования. Москва.
М. А. ОСИПОВА, 1999: К изучению разговорного языка иммигрантов в США: словообразовательный
уровень. Slavia 1.
М. А. ОСИПОВА, 2000: Разговорный русский язык иммигрантов в США. Лексика и
словообразование. Славянская языковая и этноязыковая системы в контакте с
неславянским окружением. Oтв. ред. Т. М. Николаева. Москва.
Н. Л. ПУШКАРЕВА, 1997: Русские за рубежом. Русские. Отв. ред. В. А. Александров
- И. В. Власова - Н. С. Полищук. Москва.
M. BENSON, 1960: American-Russian Speech. American Speech XXXV/3. 163-194.
L. KOUZMIN, 1973: The morphological integration of English lexical items in
the Russian speech of bilingual migrants living in Australia. Melbourne Slavonic
Studies 8. 10-19.
M. S. POLINSKY, в печати: Russian in the USA. An Endangered Language. Russian
in contact with other languages. Hg. E. Golovko. Amsterdam.
O. YOKOYAMA, 1994: Speaker Imposition and Short Interlocutor Distance in Colloquial
Russian. Revue des Etudes Slaves LXVI/3. 681-607.
Данная статья базируется на первой части книги «Язык русского зарубежья: общие
процессы и речевые портреты», отв. ред. Е. А. Земская. Москва - Вена, 2001.
