Следите за нашими новостями!
Philology.ru - Русский филологический портал
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

Г. О. Винокур

О СЛАВЯНИЗМАХ В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЛИТЕРАТУРНОМ ЯЗЫКЕ

(Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. - М., 1959. - С. 443-459)

 
При изучении словарного состава современного русского литературного языка обычно уделяется очень большое внимание славянизмам. Но при этом часто упускается из виду, что самое понятие «славянизм» может иметь два разных значения: одно - генетическое, другое - стилистическое.
В генетическом смысле наименование славянизма приложимо. ко всем тем явлениям современной русской речи, которые имеют не русское, а церковнославянское происхождение. В этом смысле славянизмами признаем так называемые неполногласные слова, вроде нрав, враг (при русских норов, ворог), слова, в которых вместо звуков ч и ж, ожидаемых по фонетическим законам истории русской речи, находим соответственно щ и жд, как например освещать (ср. свеча), невежда (ср. невежа), слова, начинающиеся звуком е вместо предполагаемого фонетическими соответствиями о, как например единственный (при один) и т. д., хотя бы все это были совершенно обычные слова современного русского языка, всякому понятные, общеупотребительные в письменной, а также и в устной речи лиц, получивших хоть некоторое образование. С этой точки зрения к славянизмам можно причислить и такие слова, которые заключают в себе хотя бы один какой-нибудь элемент, восходящий к церковнославянскому источнику, как например наши действительные причастия настоящего времени, в суффиксе которых согласный щ есть церковнославянская параллель русского ч, например: горящий (при горячий), текущий (при текучий) и даже телефонирующий, транслирующий и т. д., то есть причастия от глаголов новейшего западноевропейского происхождения. Слова эти, именно как слова, разумеется, без явной бессмыслицы, не могут именоваться славянизмами. Но звук щ в их суффиксе восходит к церковнославянскому морфологическому образцу, и в этом смысле и они должны быть признаны славянизмами. Иными словами, все то в современном русском языке, что перешло в него из церковнославянского источника и связано с этим источником по своему происхождению, есть славянизм.
Совсем другое дело славянизм в стилистическом смысле. Это есть славянизм не по происхождению, а по употреблению. С первых же дней его существования в русском письменном языке стало обнаруживаться присутствие двух начал: народного русского и церковнославянского книжного. Так, например, тексты древнейших летописных списков изобилуют параллельными словарными средствами, вроде борода - брада, голова - глава, перед - пред, волоку - влеку, ночь - нощь, один - един и т. д. Однако с течением времени в силу разнообразных причин, на которых здесь останавливаться невозможно, значительное число таких словарных дублетов устранялось из употребления. Одним из средств устранения таких дублетов было вытеснение из употребления русского варианта, так что употребительным оставался только церковнославянский вариант. Например, древние памятники дают многочисленные примеры употребления слов храбрый и хоробрый в одном и том же значении. Ср. в «Слове о полку Игореве»: «Наплънився ратного духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Половѣцькую», а в другом месте: «Дремлеть въ полѣ Ольгово хороброе гнѣздо». Однако в литературном языке нового времени слово хоробрый уже не употребляется. Это слово полностью вытеснено из употребления церковнославянской параллелью храбрый, которая из письменной речи перешла в устную речь, сначала, вероятно, только книжных людей., а потом и всего народа. До тех пор пока в употреблении находились оба варианта, церковнославянское слово храбрый на фоне народного русского слова хоробрый должно было восприниматься как нечто стилистически инородное, как особая принадлежность именно письменной или поэтической речи. Но с того момента, как слово хоробрый окончательно вышло из употребления, оставшееся в употреблении слово храбрый неминуемо должно было утратить эту особую стилистическую окраску и войти в общий фонд русского словаря, превратиться в обычное русское слово, каким оно и является в современном русском языке. Иначе говоря, слово храбрый перестало быть славянизмом в стилистическом смысле этого термина, хотя генетически оно, конечно, остается славянизмом.
Был также другой путь устранения тех дублетов, о которых здесь идет речь. Именно нередко наблюдаем, что русское и параллельное ему церковнославянское слово, означавшие сначала одно и то же, постепенно начинают дифференцироваться по значению, то есть обозначать разные предметы мысли. Например, в современном русском языке значения слов сторона и страна не совпадают, т. е. это действительно разные слова. Сейчас нельзя ходить «по правой стране», как нельзя путешествовать «по европейским сторонам». Но иначе обстояло дело раньше. Например, в Лаврентьевской летописи читаем: «Слышавъ же князь великый рѣчь их буюю и повелѣ приступити ко граду со всѣ страны» (то есть со всех сторон). В одной из редакций «Сказания о Борисе и Глебе» находим: «Бяше поставлена [храмина] надъ землею на деснѣи странѣ]» (то есть на правой стороне). Особенно интересны случаи вроде следующего, заимствуемого из I Новгородской летописи по так называемому Синодальному списку, где в пределах одного предложения сразу встречаем и тот и другой вариант слова в совершенно одинаковом значении: «И отъ часа нача злоба множитися: прибѣгше они на свою Торговую сторону и рѣша [сказали], яко Софѣйская страна хощеть на насъ въоружатися». В этом примере слова сторона и страна означают: «часть города, расположенная по один берег реки». Слово страна в значении нашего сторона нередко встречается еще в языке XVIII-XIX вв., в литературных произведениях высокого стиля, как например в «Оде на взятие Хотина» Ломоносова:
 
И дух свой к тем странам впери,
Где всходит день по темной ночи...
 
или у Жуковского в балладе «Вадим» (вторая часть «Двенадцати спящих дев»):
 
И что ж он видит? По стене,
Как тень уединенна,
С восточной к западной стране,
Туманным облеченна
Покровом, девица идет...
 
Остатком этого словоупотребления в современном языке является географическое понятие страны света, то есть север, юг, запад и восток. Ср., с другой стороны, в современном народном языке и фольклоре слово сторона в таких выражениях, как «на чужой стороне», «из далекой стороны» и т. д. В общем, аналогично тому, что сказано выше о слове храбрый, можем заключить, что пока слово страна могло означать то же самое понятие, что и слово сторона, оно было стилистическим славянизмом. Но оно перестало им быть, как только получило значение, обособленное от значения слова сторона. В современном языке слово страна уже не славянизм в стилистическом смысле, хотя остается словом церковнославянского происхождения.
Наконец, в тех (также немалочисленных) случаях, когда параллелизм русского и церковнославянского вариантов того же слова устранялся тем, что церковнославянский вариант вытеснялся русским, церковнославянское слово в той мере, в какой еще сохранялась известная возможность его употребления, оставалось не только генетическим, но и стилистическим славянизмом. Так, слова глад, гладный уже очень давно вышли из общего употребления, уступив свои права русским вариантам голод, голодный. Тем не менее возможность употребить их в отдельном случае для какой-нибудь специальной стилистической цели (для важности слога, для шутки, для имитации библейской речи и т. п.) все же оставалась, да и сейчас остается. Так, в поэме Валерия Брюсова «Конь блед» встречаем следующую стилизацию на библейский лад:
 
Люди! Вы ль не узнаете божией десницы!
Сгибнет четверть вас - от мора, глада и меча!
 
И вот именно потому, что глад для нас слово неупотребительное, что в обычной речи в этом значении употребляется только русский вариант голод, церковнославянский вариант этого слова в наших условиях есть славянизм и в стилистическом смысле.
Надо теперь сказать, что в таком качестве стилистического славянизма могут иногда выступать и такие элементы речи, которые по своему происхождению вовсе не принадлежат к числу исключительных особенностей именно церковнославянского языка и свойственны не в меньшей мере определенным стадиям развития самой русской, речи. Один из случаев этого рода - широко распространенное еще в первой половине XIX в. в стихотворной речи произношение звука е вместо ё в словах вроде слез, как например у Батюшкова:
 
Зачем он шел долиной чудной слез,
Страдал, рыдал, терпел, исчез...
 
Или в слове мимолетом в стихотворении Тютчева «Я помню время золотое»:
 
И ветер тихий мимолетом
Твоей одеждою играл,
И с диких яблонь цвет за цветом
На плечи юные свевал!
 
Или в слове еще в известном месте «Евгения Онегина» у Пушкина:
 
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в гарольдовом плаще...
 
Во всех этих случаях рифма указывает на произношение е, а не ё. Дело в том, что уже в очень раннюю пору жизни русского языка вместо звука е не перед мягкими согласными стал произноситься звук о, например: вместо исконного веселый стали произносить вес’олый, вместо села (мн. число от село) - с’ола и т. п. Однако в орфографии это изменение произношения отражалось только в редких случаях (например, после шипящих могло появляться написание о: жолудь вместо желудь и т. п.). Как общее же правило, новое (хотя и рано уже, вероятно, установившееся в живой речи) произношение вес’олый, с’ола оставляло в силе исконную орфографию села, веселый. Уже в новое время стали вводить орфографические новшества для того, чтобы можно было передать и на письме звук о, появившийся на месте старого ё. Одно время (в XVIII в.) употребляли для этого сложную букву îo, например в сатирах Кантемира (изд. 1762 г.): врîoтвъ, всîo и др. Позднее Карамзин стал употреблять для этой цели букву ё, и она была признана обществом и школой, хотя и очень редко употреблялась на практике, и только в наши дни ее употребление становится более регулярным. Известно в то же время, как сильно действует на произношение письменный образ слова, особенно в такой среде, для которой письменной язык не есть постоянное, привычное дело, а нечто к чему прибегают только в особые минуты жизни. Точно так же, как современный школьник, приучаясь читать по складам, старательно, по буквам, выговаривает его, хотя до поступления в школу не знал иного произношения, кроме ево, и наши предки, в своей бытовой речи произносившие слёз, ещё, старательно выговаривали слез, еще, когда читали книгу. Подобное двоякое произношение с течением времени должно было получить стилистическое значение. Буквенное произношение вошло в систему средств церковнославянского языка и стало признаком произношения высокого, ученого] как об этом, между прочим, свидетельствует Ломоносов, который в своей «Российской грамматике» писал что «в чтении книг и в предложении речей изустных» произношение «к точному выговору букв склоняется». Таким путем произношение е вместо ё стало церковнославянским, то есть стилистически окрасилось, совершенно так, как действительные славянизмы.
Важно, что, как и в прежних случаях, такие своеобразные, в генетическом смысле - мнимые, славянизмы могли иногда вытеснять из употребления параллельные явления живого произношения. Этим объясняется, например, почему мы сейчас произносим хребет, крест, жертва, а не хребёт, крёст, жортва. В других случаях книжный и живой варианты произношения могли дифференцировать значения слова, например: небо и нёбо, вселенная и вселённая и т. д. Произношение нёбо в значении современного небо существовало еще сравнительно недавно в бытовой речи образованного круга. Ср., например, замечание Шишкова (Собрание сочинений, т. III, стр. 35): «Мы в просторечии не говорим мещет, как, например, не скажем с неба упал, но с нîoба упал». Существует такое произношение и сейчас в наших крестьянских говорах. До тех пор пока можно было произносить, без различия в значениях, небо и нёбо, произношение небо было стилистическим славянизмом. Но оно перестало быть им, как только произношение нёбо оказалось вытесненным из общего употребления и небо осталось единственно возможным произношением данного слова в данном его значении, так как нёбо закрепилось за другим значением - анатомическим.
Из сказанного видно, что церковнославянский язык, составивший один из основных элементов русской письменной речи, имел в России свою историю. В своем первоначальном виде церковнославянский язык есть язык, созданный деятельностью Кирилла и Мефодия в IX в. Но в русском употреблении состав этого языка изменялся. Некоторые его элементы входили в общее русское употребление, не только письменное, но и устное, и тем самым переставали быть принадлежностью церковнославянского языка в отличие от русского. С другой стороны, состав церковнославянского языка пополнялся разного рода явлениями, отмиравшими в общем русском употреблении. Очень долгое время, вплоть до Петровской эпохи, церковнославянский язык в России был не что иное, как русский книжный язык в отличие от обиходного. Но вслед (за тем он обособился от общего русского языка на правах именно церковного языка, в каком качестве сохранился до наших дней в употреблении верующих (православных). Все то, что в каждую данную эпоху для говорящих и пишущих есть специальная принадлежность церковнославянского языка своего времени и в этом качестве способно функционировать как наделенный определенными стилистическими свойствами церковнославянский вариант общеупотребительного средства русской речи, и есть славянизм в стилистическом смысле слова.
Все сказанное далее обнаруживает известную общую закономерность в истории славянизмов в русском литературном языке. Эта история в своих подробностях, можно сказать, почти совсем не изучена, и не она составляет предмет данной статьи. То, что сказано до сих пор, должно служить только объясняющим кратким введением к нижеследующему, где будет идти речь уже исключительно о славянизмах в современном русском языке (под современным языком я здесь подразумеваю языковое употребление XX в.). Присматриваясь к тем элементам современной речи, которые генетически могут быть возведены к церковнославянскому источнику, мы обнаруживаем, что все они в их отношении к их русским вариантам могут быть сгруппированы в три следующих разряда:
I. Славянизмы, русский вариант которых сейчас неупотребителен, хотя и известен во многих случаях по старым памятникам или произведениям фольклора, а также может встретиться в диалектах. Примером может служить соотношение: храбрый - хоробрый.
II. Славянизмы, русские варианты которых также употребительны в современном языке, причем церковнославянский и русский варианты соответствующих слов различаются своими значениями, составляя сейчас два разных слова. Примером служит параллель: страна - сторона.
III. Славянизмы, не встречающиеся в настоящее время в общем употреблении, хотя и известные по письменным памятникам старших эпох истории русского языка, в то время как русский вариант соответствующих слов принадлежит сейчас к общему употреблению. Этого рода славянизмы сейчас пригодны только для целей стилизации. Примером может служить параллель: глад - голод.
Из предыдущего ясно, что только в третьем из этих случаев мы имеем дело в современном русском языке с стилистическими славянизмами, а в первых двух случаях речь идет о словах, утративших свою стилистическую обособленность и вошедших в общий фонд литературной русской лексики. Проверим эту группировку славянизмов в современном русском языке на конкретных примерах. Воспользуемся для этой цели тем материалом, который приведен в известной книге А. А. Шахматова, Очерк современного русского литературного языка (изд. 4, 1941, стр. 70-90), причем остановимся не на всех, а только на нескольких наиболее отчетливых и часто встречающихся категориях славянизмов в отношении особенностей их структуры.

1. ПОЛНОГЛАСИЕ ИЛИ ЕГО ОТСУТСТВИЕ

Известно, что полногласием называется явление, когда в русском языке встречаем в соответствии с церковнославянским сочетанием -ра- между согласными сочетание -оро-, в соответствии с церковно славянским -ре- между согласными - -ере-, в соответствии с церковнославянским -ла-, -ле- между согласными - -оло- (но после шипящих - -ело-), например: град - город, брег - берег, млад - молод, влеку - волоку, шлем - шелом. Нетрудно убедиться, что все неполногласные слова в современном языке действительно распределяются по трем указанным разрядам. Пользуясь списком слов, который приводится у Шахматова (указанное сочинение, стр. 72-74), группируем этот материал так [1]:
І разряд - тип: храбрый - хоробрый, благо (и однокоренные: блаженный, поблажка, ублажать и пр.), возбранять, безбрежный (небрежный, пренебрегать), бремя (обременять), влага (влажный), владыка (владеть, совладать), область (облако), власяница, увлекать (развлекать, облекать), враг (вражда), привратник, превратный, возврат, вред (вред - болячка - стало уже диалектизмом), повреждать, время (повременить), главенство (заглавный), градоначальник, градоправитель, ограда (ограждать, преграждать), награда, возглас, согласие, приглашать, драгоценный, древесный, древонасаждение, жребий, здравствовать, златолюбие, зрачок, призрак, прозрачный, невзрачный, кратный (многократный), кратчайший, прекратить, сокращать, младенец, омрачать, млекопитающее, нравственный, нравиться, плен (пленить), праздный, праздник, пламя (воспламенить); слова с приставкой пре-, например: преступник, престол, прекрасный, прелестный, и с приставкой пред-, например: председатель; вопреки, прекословить, запрет, смрад, срам, средостение, сладкий, среда, странный (страница), стража, требовать, непотребный, употребить, трезвый, прохлада, храбрый, охрана, сохранный, член, расчленить, чревоугодие, учреждать, чрезмерно, чрезвычайно, шлем.
II разряд - тип: страна - сторона, власть - волость, влачить - волочить, совратить - своротить (здесь сменяются не только врат- и ворот-, но также со- и с-), отвратить - отворотить, разврат - разворот, врата (только «царские», в церкви) - ворота [2], глава (в книге; глава правительства) - голова, главный - головной, гражданин - горожанин (с чередованием также жд и ж), здравый (ум) - здоровый, краткий - короткий, мрак - морок (редко употребляется в значении «дурман», например у Блока: «Темный морок цыганских песен»), млечный (только путь) - молочный, нрав - норов, прах (прах родителей, отряхнуть прах с ног, в пух и прах) - порох, предать - передать, превратить - переворотить, преступить (закон) - переступить (порог), страна - сторона, страж (только в фигуральных значениях) - сторож, хранить - хоронить. Как видно из приведенного материала, II разряд количественно беднее.
III разряд - тип: глад - голод. Шахматов не помещает, естественно, в свой список славянизмов таких слов, которые в настоящее время неупотребительны (стр. 74, впрочем, не всегда, ср., например, прекосердие). Однако в его списке попадаются некоторые русские слова, лишенные в современном общем употреблении неполногласных параллелей и потому относящиеся к данному разряду. Сюда относятся: оборона (также оборонять), борозда (о слове бразда см. примечание на стр. 449), берег, берегу (беречь, бережливый), беременная, оболочка, волос (волосяной), проволочка, ворожить, переворот, заголовок, город, голос (голосистый, голосовой), дорогой, дерево, золото, коротать, молодой (молодец), мороз, обморок, морочить, молоко, норовить, порожний, перестать, перенять, передок, передний, поперек, середина (середка), сторожить, холод (холодный), похороны, очередь, черед, через. К этой же серии слов относятся: борода, ворон и ворона, корова, болото и др.
Что касается соответствующих церковнославянских вариантов, то чем ближе к сегодняшнему дню, тем труднее отыскиваются примеры их литературного употребления, которое при этом всегда продиктовано специальным, каким-нибудь узким стилистическим заданием (подражанием языку прежних эпох, в частности нередко подражаниями языку Пушкина, стилизациями в тоне классицизма и в библейском тоне, шуткой и т. п.). Относительно легче найти такие примеры в стихотворных произведениях символистов, например у Блока в «Возмездии»: «От берегов родного моря» и «На отдаленный финский брег»; «Как будто в смутном сне душа его застыла молодая» и «Душа больная, но младая»; «Того, кто побыл на войне, порой пронизывает холод» и «Сквозь жар души, сквозь хлад ума» (не лишено значения, что здесь хлад употреблено фигурально). Ср. у Брюсова в стихотворении «Эней» («Пути и перепутья», т. III, 1909, стр. 120): «И ночь была над сонным градом»; у В. Иванова в «Подражаниях Платону» («Прозрачность», 1904, стр. ПО): «Беспечные, вам чужд времен могильный глас» и т. п. Впрочем, и здесь мы найдем таких примеров немного. Все такие случаи по существу не отличаются от прямо противоположных по внешности, в которых употребительна слово, представляющее собой давно утраченный русский вариант славянизма I разряда, как например у Брюсова в стихотворении «Летом 1912 года» («Семь цветов радуги», 1916, стр. 11):
 
Что впереди? Обрыв иль спуск? Но общий ворог,
Стоит старуха смерть у каждого угла.
 
Разумеется, слова ворог, так же как слов брег, град, глас, в современном русском языке в строгом смысле нет. Они существуют только как заимствования из другой языковой системы для целей той или иной стилизации.
В общем приходим к выводу, что славянизмы в стилистическом смысле в современном русском языке употребляются редко.
К сделанному обзору неполногласных и полногласных слов следует сделать теперь два примечания. Во-первых, важно иметь в виду, что здесь речь идет именно о словах как отдельных и самостоятельных элементах словарного состава, а не о словопроизводственных гнездах слов. Размежевание русских и церковнославянских вариантов одного и того же слова имеет разную историю применительно к каждому отдельному слову. Поэтому то, что действительно для какого-нибудь слова в данном его словопроизводственном виде, может оказаться неприложимым к другому слову того же корня или с той же основой. Например, возбранять относится к I разряду, и при нем нет возборонять, но в III разряде при оборонять нет церковнославянского соответствия обранять. То же относится к параллелям вроде бремя - беременная, враг - ворожить, древесный - деревянный, здравствовать - здоровяк, младенец - молодец, прохладный - холодный. Следует обратить внимание на сложные слова, которые особенно часто оказываются в I разряде, например: древонасаждение, градоначальник, млекопитающее, златокованый и др. (с другой стороны, ср. золотоносный). Вообще вопрос о связи между судьбой данного полногласного или неполногласного сочетания и морфологическим типом данного слова подлежит специальному изучению, но нет сомнения, что такая связь существует. Вполне естественной представляется разная судьба двух разных слов одного корня в том случае, когда имеем дело с образованиями, оторвавшимися одно от другого и потерявшими свою соотносительность, как например: враг - ворожить, сберечь - пренебречь (в современном языке в последнем слове уже не выделяется морфема с сочетанием бре-). С другой стороны, очень поучительны те случаи, в которых вскрывается разная судьба, наоборот, очень близких по значению образований, тесно зависящая, однако, от способа словопроизводства. Например, при слове оградить есть полногласная параллель огородить (ІІ разряд). Однако несовершенный вид ограждать уже не имеет при себе прямого полногласного соответствия, так как к слову огородить несовершенный вид образуется иначе и звучит огораживать. Таким образом, ограждать, с точки зрения изложенной выше классификации, принадлежит уже к I разряду (ср. отвратить - отвращать, но отворотить - отворачивать; облечь (из первоначального обвлечь) - облекать, но обволочь - обволакивать и многие другие). Иной случай представляет собой соотношение короткий - короче, но в значении превосходной степени возможно только кратчайший.
Последний пример дает повод перейти ко второму примечанию. Оно касается слов II разряда, то есть таких параллелей, каждый член которых обладает самостоятельным значением и в которых, следовательно, имеем дело уже не с вариантами одного слова, а с двумя в подлинном смысле разными словами. В этих случаях семантическая дифференциация не непременно должна быть абсолютной, потому что возможны и промежуточные ее формы. Дело может обстоять так, что один член параллели обладает тем же значением, что и второй, но сверх этого общего обоим вариантам значения имеет также и еще одно, свое. Вообще в некоторых сравнительно редких теперь случаях (в прежние эпохи они встречаются чаще) у обоих членов параллели могут быть некоторые общие значения, но при непременном условии разности отдельных значений. Так, например, как слово краткий, так и слово короткий, между прочим, означают «непродолжительный по времени», так что можно сказать: «на короткий срок» и «на краткий срок», «короткий разговор» и «краткий разговор» (См. эти слова в Толковом словаре русского языка под ред. Д. Н. Ушакова, т. 1). Но короткий сверх того означает и «недлинный», например: «короткая палка», «короткие волосы», а краткий в этом значении приложимо лишь к слову путь (но не дорога!). Далее, короткий означает еще «отрывистый» («короткий удар грома»), «быстрый и решительный» («короткая расправа»), «близкий» («в коротких отношениях»). Со своей стороны, краткий означает «сжато изложенный» («краткий курс истории») и применяется для обозначения звуков речи, противоположных долгим («и краткое»). Этот пример показывает, что семантическая дифференциация слов II разряда возможна разных типов и степеней. Нужно сказать также, что очень часто эта дифференциация относительно слаба и проявляется лишь в том, что один член параллели представляет собой фигуральное употребление значения первого члена, как например: преступить или переступить, оградить или огородить, страж при сторож и т. п.
Покажем теперь на нескольких примерах, что предложенная классификация слов церковнославянского происхождения в русском языке сохраняет свою силу и в применении к другим типам славянизмов. Разница будет лишь в том, что в III разряде будем наблюдать все меньшую возможность употребления славянизмов в современном русском языке.

2. СЛОВА С ЗВУКАМИ Щ И ЖД ВМЕСТО Ч И Ж

Известно, что русскому ч в ряде случаев в церковнославянском соответствует щ. Это бывает, во-первых, там, где наше ч и церковнославянское щ находятся на месте доисторического сочетания tj, как например в словах освещать (ср. свеча), лежащий (ср. лежачий); во-вторых, там, где упоминаемые звуки заменили собой доисторическое сочетание kt перед гласными переднего ряда, как например в русском слове печь - церковнославянском - пещь (из пек+ти, ср. пеку), ночь - нощь (на первоначальный вид корня указывает, например, латинское слово nox, noctis). Нетрудно убедиться, что те русские слова, в которых находим щ вместо ожидаемого по законам русской исторической фонетики ч, распределяются по трем разрядам вполне аналогичным тем, которые рассмотрены выше. Иными словами, в I разряд отнесем слова с звуком щ указанного происхождения, при которых в настоящее время нет в общем употреблении русских параллелей со звуком ч, ко II разряду - такие, при которых есть русский вариант со звуком ч, но употребляющийся в ином значении, к III разряду - те, которые в нынешнем употреблении вытеснены русскими параллелями и могут употребляться главным образом для целей стилизации. Вот примеры (их гораздо меньше, чем в области слов с полногласием и без полногласия):
I разряд - тип: пещера - печера. Кроме этого слова (см., например, в Лаврентьевском списке летописи: «Ископаша печеру велику, и церковь, и кѣльи, яже суть и до сего дне в печерѣ подъ ветхымъ манастыремъ»), сюда же относятся из приводимых Шахматовым (ук. соч., стр. 76): общий (общество), овощь, всенощная, и затем слова, в которых звук щ является в определенных морфологических положениях, именно в инфинитивах глаголов несовершенного вида на -ать и в 1-м лице настоящего времени и страдательных причастиях прошедшего времени соотносительных глаголов совершенного вида на -ить, а также в связанных с ними отглагольных существительных на -ение, как например: возвращать - возвращу - возвращён - возвращение, укрощать - укрощу - укрощён - укрощение, запрещать - запрещу - запрещён - запрещение; то же в случаях сокращать, освещать, освящать, поглощать, посещать и пр. Слово сообщать, которое Шахматов зачисляет в этот же ряд, на самом деле сюда не относится, так как здесь в исходе основы современного вида не т в чередовании с щ (ср. возвратить - возвращу), a только щ (сообщить - сообщу), и о нем следует говорить в связи с упомянутым выше словом общий. Далее, сюда относятся такие параллели, как роптать - ропщу, трепетать - трепещу, клеветать - клевещу. К числу слов, в которых щ церковнославянского происхождения поставлено в определенное морфологическое положение, относятся еще причастия действительного залога настоящего времени на -ущий, -ющий. Из них к I разряду относятся те причастия этой категории, при которых нет параллели с звуком ч в значении прилагательного, то есть, например, читающий, пишущий, гуляющий и т. д.
II разряд - тип: горящий - горячий. Сюда относится некоторое число упомянутых только что причастий, при которых, наоборот, есть параллель с звуком ч в значении прилагательного. Кроме горящий - горячий, это ходящий - ходячий, сидящий - сидячий, лежащий - лежачий, висящий - висячий, бегущий - бегучий, текущий - текучий, могущий - могучий. Ср. у Пушкина в «Песни о вещем Олеге»: «Незримый хранитель могущему дан», где могущий употреблено, в согласии с языковой нормой того времени, в значении нашего могучий и, следовательно, является славянизмом и в стилистическом отношении. Кроме того, к данному разряду можно отнести еще такие параллели, как вращать - ворочать, помощь - помочь (в сельском быту), мощь - мочь («во всю мочь», «нет мочи»).
Вообще же здесь примеров немного.
III разряд - тип: нощь - ночь. Число русских слов с звуком ч указанного происхождения, к которым не существует в общем употреблений варианта с звуком щ, очень велико. Сюда относятся все инфинитивы на -чь, например: беречь, жечь, лень, мочь, волочь, печь, помочь, сечь, стеречь, стричь и пр., далее печь (сущ.), дочь, свеча, плечо, отвечать, хочу и многие другие. В то же время почти невозможно себе представить в современном употреблении такие слова, как свеща, хощу, пещь и пр. Ближе к современному языковому сознанию слово дщерь, представляющее собой своеобразную параллель к дочь; однако и это слово в строгом смысле современному русскому языку неизвестно и может быть употреблено лишь как цитата из иной языковой системы для целей стилизации (в фамильярной речи оно иногда употребляется с шутливо-ироническим оттенком).
Соответственно тому, как доисторическое сочетание tj заменялось звуком щ в церковнославянском языке и звуком ч в русском, сочетание dј заменялось в церковнославянском сочетанием жд, а в русском - звуком ж. Как видно из дальнейшего, слова современного русского языка, в которых есть жд или ж данного происхождения, также распределяются по трем указанным разрядам.
I разряд - тип: надежда - надёжа. Слово надёжа нам хорошо известно, но оно явно не принадлежит к лексической системе литературного языка. Таково же соотношение между словами одежда и одёжа, где, однако, нелитературный (областной, просторечный) характер варианта с звуком ж выражен гораздо более слабо. Совсем не имеют вариантов с звуком ж (хотя имели их в древности) слова между, прежде, жажда, вождь, наслаждение, побеждать, порождать, убеждать. Ср. в древней летописи (по Лаврентьевскому списку): «Люди изнемогоша водною жажею и предашася», или, например, в «Хожении игумена Даниила» (XII в.): «Не возможно безъ вожа ходити». Как и в предыдущем случае, сочетание жд является в морфологизованном виде в тех же глаголах несовершенного вида на -ать, однако с той разницей, что в 1-м лице настоящего времени от соответствующих глаголов современного вида на -ить будет не жд, а ж, например: порождать - порожу - порождён - порождение, предупреждать - предупрежу - предупреждён - предупреждение. На -жду кончается 1-е лицо настоящего времени в случаях стражду и жажду, но случаи эти совсем особые, не имеющие отношения к только что упомянутым. Стражду есть случайно уцелевшее архаическое образование к страдать, как жажду к старинному жадать, которое, в силу аналогии с основой настоящего времени, заменилось образованием жаждать. Так или иначе, но у всех перечисленных здесь слов нет параллельных образований с ж вместо жд в современном языке.
II разряд - тип: невежда - невежа. Кроме этой параллели, сюда относятся еще гражданин - горожанин (двойное чередование: ра - оро и жд - ж), рождать (только в фигуральном употреблении) - рожать, провождать (тоже только фигурально, но уже устарело) - провожать (ср., однако, у Пушкина в «Метели»: «Мысль, что уже в последний раз провожает она день посреди своего семейства, стесняла ее сердце»; мы бы сказали сейчас проводит; в современном проводить слилось два слова: 1) совершенный вид к провожать и 2) несовершенный вид к провести), чуждый - чужой. Вследствие относительной близости значений двух последних слов при чтении старых текстов легко ошибиться, приняв одно из этих значений за другое. Например, в стихах Пушкина («Цыганы»):
 
И смертью чуждой сей земли
Неуспокоенные гости -
 
чуждой значит, несомненно, «чужой», а не то, что мы теперь обозначаем словом чуждый, то есть здесь чуждый есть еще стилистический славянизм, каким это слово перестало быть для нас.
III разряд - тип: вижду - вижу. Здесь приходится с еще большим основанием применить сказанное относительно III разряда слов с звуком щ вместо ч: почти невозможно представить себе в современном употреблении такие слова, как межда, сажда, освобожду, хужде, твёржде, вместо межа, сажа, освобожу, хуже, тверже, тем более что и в старшие периоды истории русского языка подобные славянизмы употреблялись крайне редко. Дело в том, что церковнославянские слова на жд вместо русского ж были усвоены русским языком на несколько столетий позже других церковнославянских слов, и еще в первые десятилетия XVII в. они были относительной редкостью. Еще и в это время даже в самых высоких жанрах письменности постоянно употреблялись такие слова, как рассужение (а не рассуждение), гражане (а не граждане), вожь (а не вождь). Позднее вторжение этой категории славянизмов в русский язык объясняет то обстоятельство, что слова данной категории сразу же размежевались с соответствующими русскими вариантами путем или вытеснения их из употребления, или же семантической дифференциации. Таким образом, им почти совсем не пришлось побывать в русском языке на правах славянизмов стилистических, так как тот момент в жизни русского языка, в течение которого можно было одновременно употреблять параллельные образования вроде рассужение - рассуждение, вижу - вижду и т. п., был чрезвычайно короток. Вот почему в наше время славянизмы с сочетанием жд, относящиеся к III разряду, попросту практически невозможны почти ни в каких условиях употребления. Независимо от этого, самое число русских слов на ж, попадающих в эту категорию, вообще очень незначительно.
Таким образом, подтверждается в новой форме уже сделанное выше наблюдение относительно того, что современный русский язык в целом мало пользуется славянизмами как стилистическим средством и за самыми редкими исключениями обходится без них.

3. СЛОВА СО ЗВУКОМ Е ВМЕСТО О /Ё/ НЕ ПЕРЕД МЯГКИМИ

О происхождении таких параллелей, как небо - нёбо и т. п., сказано выше. Относящиеся сюда явления также распределяются по намеченным трем разрядам.
І разряд - тип: надежда - надёжа. Сюда относятся слова, в которых возможно только церковнославянское произношение, выступающее в них или совместно с другими признаками церковнославянского языка, например совместно с жд в слове надежда, совместно с щ в слове пещера (ср. название реки Печора), или без такого сопровождения, как например в словах хребет, крест (ср. крёстный), жертва, предмет, щедрый, жезл, пекло, скверна (также скверный), мерзость, дерзость и др. (ср. Шахматов, ук. соч., стр. 78-79). Сюда же отнесем одежда - одёжа с той оговоркой, что одёжа употребляется в живом просторечии, что, однако, не делает еще слово одежда стилистическим славянизмом.
II разряд - тип: небо - нёбо. Кроме данной параллели и названной выше вселенная - вселённая, сюда можно отнести еще падеж (в грамматике) - падёж (скота), крестный (ход) - крёстный (отец), совершенный (прилагательное) - совершённый (причастие), истекший (например, срок) - истёкший (причастие от истечь); такое же соотношение в случаях почтенный - почтённый, несравненный - несравнённый (от не сравнить) и др.
III pазряд - тип: веселый - весёлый. Здесь следовало бы перечислить громадное число слов современного русского языка, в которых произносится гласный о после мягкой согласной и при которых нет церковнославянского варианта с произношением е вместо такого о, то есть, например, ёлка, тётка, грабёж, чёрный, весёлый, мёртвый, идёт и множество других. Произношение е вместо ё в таких словах представляется совершенно невозможным в современном языке, но было широко распространено в стихотворном языке первой половины XIX в., как об этом свидетельствуют рифмы вроде веселый - смелый и т. п. Есть тем не менее и сейчас возможность двоякого произношения некоторых немногих слов вроде наемник (с производными), современный: для тех, кто произносит наёмник совремённый (оставляю здесь вопрос об орфоэпичности такого произношения, оговорившись лишь, что мне самому такое произношение чуждо), произношение наемник, современный должно казаться устарелым и потому, при надлежащих условиях, способным стилистически функционировать в качестве славянизма. Легко, впрочем, видеть, что возможность стилистического славянизма в данном разряде сводится в конце концов к нулю, и это вполне соответствует аналогичным наблюдениям относительно III разряда в других рассмотренных выше категориях.
Такое распределение славянизмов по трем разрядам возможно и во всех прочих случаях. Оно сохраняет свою силу и по отношению к таким славянизмам, которые в составе русского языка выделяются не по внешним звуковым показателям, а путем собственно исторического исследования условий, при которых они вошли в русское употребление. Так, например, мы знаем, что слова риза, истина, лобзать вошли в русский язык из церковнославянского. Но первое из них, означавшее в языке-источнике одежду вообще, на русской почве поручило специализованное значение (облачение священника при богослужении) и в этом значении не имеет при себе никакой русской параллели. Следовательно, это славянизм I разряда, переставший быть славянизмом в стилистическом смысле, так как слово это употребляется не вместо какого-нибудь русского, как его стилистический заместитель, а само по себе, как прямое название известного предмета мысли. Иначе обстоит дело со словом истина. Оно тоже не есть сейчас стилистический славянизм, но при нем есть русская параллель в слове правда, до сих пор сохраняющем характер синонима к слову истина, однако не совпадающем с этим словом полностью по своему значению и фразеологическим свойствам. Это есть явление, аналогичное до известной степени тем, которые мы выше наблюдали во II разряде славянизмов в их соотношениях с русскими вариантами того же корня. Наконец, что касается слова лобзать, то вполне очевидно, что это славянизм III разряда. Это слово, в общем, вытеснено из русского употребления русским словом целовать. Но если бы сейчас кто-нибудь употребил его ради той или иной цели стилизации, то его употребление имело бы точно такой же стилистический смысл, как употребление слова глад вместо голод, дщерь вместо дочь и т. д.
Так как здесь речь идет о славянизмах, которые, пользуясь выражением Шахматова (ук. соч., стр. 93), обличают свое церковнославянское происхождение не своей внешней формой, а только самими значениями своими и своей культурной историей, то в составе современной русской речи легче всего из их числа выделить те слова, которые принадлежат к III разряду. Это происходит потому, что такие слова обособлены от основного запаса русских слов именно своей неупотребительностью, в то время как прочие славянизмы слились с русским словарем до конца и для их выделения требуются специальные историко-лингвистические разыскания. Поэтому не нужно больших усилий для того, чтобы усвоить, что такие слова, как например рек (сказал), перст (палец), ланита (щека), чело (лоб) и т. д., имеют церковнославянское происхождение, но по отношению к таким словам, как истина, питать, секира, это еще нужно доказывать. Кстати замечу, что в таких словах, как рек, перст, церковнославянское их происхождение вполне гармонирует с их книжным произношением (е вместо ё). Поэтому же в известной строчке Тютчева: «Мысль изреченная есть ложь» - произношение изречённая стилистически совершенно непереносимо, несмотря на общий закон, по которому в современном, языке в причастиях всегда имеем ё, а не е, ср. вселённый, совершённый, почтённый и т. д. Нужно добавить еще, что отдельные значения одного и того же слова могут занимать разное место в системе современного языка и попадать в разные разряды славянизмов. Например, в выражении воистину мы имеем дело с славянизмом III разряда, точно так же как в следующем употреблении слова риза у Пушкина:
 
И ризу влажную мою
Сушу на солнце под скалою.
 
Надо, далее, указать, что славянизмы могут быть не только лексические, но также и морфологические. Сюда относятся, например, многочисленные устарелые окончания в формах склонения и спряжения, долгое время употреблявшиеся в русском письменном языке на правах стилистических славянизмов и в послепетровское время постепенно вышедшие из литературного употребления, вроде руцѣ (дат. ед.), на крылѣхъ (предл. мн.), форм аориста и имперфекта, форм причастий вроде создавый (то есть создавший), и многие другие. Всё это формы в современном литературном языке невозможные, и они должны быть зачислены в наш III разряд. Только изредка некоторые из подобных явлений могут быть употреблены теперь с какой-нибудь нарочитой стилистической целью (ср. ироническое телеса, словеса вместо телá, словá). С другой стороны, слова небеса, чудеса представляют собой морфологические славянизмы I разряда, так как при них нет никакого варианта основы. Ср. еще такое соотношение глагольных основ, как стражду - страдаю, внемлю - внимаю, движу - двигаю и т. п. Сюда можно отнести еще слова вроде боже (по происхождению - звательный падеж), вкратце (предлог в с предложным падежом от слова кратко), воочию (предлог во с предложным падежом двойственного числа от слова око) и некоторые другие. Наконец, ко II разряду отнесем параллели вроде служивый - служивший, посевы табака - понюшка табаку (если следовать верной мысли Шахматова о том, что родительный падеж ед. числа на -а удерживался у нас в употреблении в соответствующих словах под церковнославянским влиянием) и др. Примеров здесь немного, и они не всегда выразительны, но закономерность та же.
Остается добавить, что только при одном условии сохраняются в современном употреблении славянизмы III разряда разных типов как лексические, так и морфологические, именно - в поговорках, цитатных выражениях, фразеологических сращениях. Так, мы и сейчас говорим: «устами младенцев глаголет истина», «беречь что-нибудь, как зеницу ока», «глас вопиющего в пустыне», «денно и нощно», несмотря на то, что слов глаголет, зеница, око, глас, нощно в отдельном употреблении у нас давно не существует. Точно так же мы говорим: «работать в поте лица своего», «сыны родины», «темна вода во облацех», хотя вне подобных закрепленных выражений можно сказать только в поту, сыновья, в облаках и пр. Но указанный случай употребления славянизмов только подтверждает все предшествующее. В данных случаях речь идет о явлениях, как бы вынутых из общей системы современного языка и существующих в языковом употреблении только на правах извлечений (хотя бы и ставших привычными) из иной языковой системы, принадлежащей иной обстановке речи.
Самый важный вывод из всего указанного до сих пор заключается в том, что в современном русском литературном языке славянизмы не составляют уже живой и действенной стилистической категории. В этом, между прочим, очень важное различие между языком современной художественной литературы и языком художественной литературы начала и середины XIX в., особенно литературы стихотворной: В стихах Пушкина, его предшественников, сверстников и ближайших преемников славянизмы III разряда представлены очень обильно. Наконец, в том же факте почти полного отсутствия в современном языке стилистических славянизмов находит себе прекрасную и исчерпывающую иллюстрацию старая мысль, что в составе современного русского литературного языка вошедшие в него книжные и живые элементы русской речи слились в одно неразличимое целое.
 

Примечания

1. Из этого материала исключаю сомнительные случаи вроде врач и ошибки. Например, выражение бразды правления заключает в своем составе вовсе не то слово бразды, какому в живом русском языке соответствует слово борозды, а слово, имевшее в древности вид бързды, которое следовало бы писать теперь брозды. Именно так писалось это слово еще в XVIII-XIX вв.
Ср., например, в Сочинениях Державина (1808, ч. II, стр. 166-167, ода «Колесница»):

Уж дым с их [коней] жарких морд валит.
Со ребр ліется пот реками,
Со спин над облаком летит,
Со брозд кровава пѣна клубом
И волны от копыт текут.

Ср. там же, (ч. I, стр. 99, «Изображение Фелицы»):

Чтобъ конь подъ ней главой крутился
И бурно брозды опѣнял.

Слово брозды значит «вожжи, удила», откуда и нынешнее бразды правления. В нынешнем написании этого слова отразилось его смешение со словом бразды, составляющим неполногласный вариант нашего борозды. Смешение это началось уже давно. Ср., например, в «Полтаве» Пушкина в изображении боя: «Браздами, саблями стуча», а с другой стороны, в первой сатире Кантемира (изд. 1762, стр. 8): «Когда по небу сохой брозды водить станут» (где речь, разумеется, о бороздах).

2. Новое слово вратарь (как футбольный термин), Шахматову неизвестное, относится к I разряду.