Следите за нашими новостями!
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

С. А. Шаповал

СОВРЕМЕННЫЙ ИЛИ УСТАРЕВШИЙ?

(Русский язык: еженедельное приложение к газете "Первое сентября". - № 5 (125). - М., 1998. - C. 1-2)


 
Думаю, что не ошибусь, если предположу, что каждый учитель-словесник хотя бы раз в жизни задавался вопросом: а какой язык мы преподаем? Современный русский да, но что значит современный? Скажем, отражают ли современное состояние языка Правила орфографии и пунктуации, утвержденные в 1964 году? Но ведь с тех пор прошло "ровно тридцать лет и три года"! Представим себя году этак в 1925-м и отсчитаем назад столько же. Был ли тогда современным язык образца 1887 года, с его "ятями", "ерами", но без аббревиации?
Разговоры о том, что теперешний язык очень не похож на тот, на котором говорило уже предыдущее поколение, велись во все века. И всегда обнаруживается существование двух противоположных точек зрения: 1) "язык испортился, это катастрофа" и 2) "язык развивается, ничего страшного". Эти споры могут быть предметом отдельного разговора.
Но сейчас обсудим практический вопрос: какой язык мы должны преподавать? Этот вопрос тесно связан с проблемой целей преподавания родного языка. Зачем мы учим русскому языку? Что предполагаем получить на выходе? Что такое "знание языка" - написанный без ошибок диктант или умение разбираться в текстах, строить свою собственную речь так, чтобы тебя понимали?
Нам все равно никуда не деться от ответа (для себя) и на такой вопрос: в какую сторону должен быть направлен вектор преподавания русского языка - в сторону "классических образцов" (то есть, если не лукавить, в прошлое) или в сторону будущих языковых потребностей наших учеников (которым жить в ХХI веке)? На что должно быть ориентировано в первую очередь преподавание русского языка? На то, чтобы обеспечить преемственность традиции "правильного", "классического" русского языка или на то, чтобы адаптировать наших учеников к тому языку, на котором им придется говорить и который будет звучать вокруг тогда, когда они станут взрослыми? Вопрос стоит именно так: или заставить их перенести в будущее "наш" вариант языка и тем самым обеспечить продолжение традиции, или, наоборот, каким-то образом попытаться угадать, каким будет язык, когда они станут взрослыми, и подготовить их к пониманию этого языка и к жизни в нем. (Я очень хорошо понимаю условность этих или или, нужно и то, и другое, а лучше всего, конечно, золотая середина... Но сейчас мне хотелось бы предельно заострить вопрос, чтобы разобраться в нем. Это во-первых. Во-вторых, я веду речь о векторе, то есть о направлении всех сложенных - в том числе и действующих в разных направлениях - сил.)
При этом я исхожу из предположения, что русский язык, конечно же, не умирает и не умрет и даже нисколько не "портится", а развивается, правда, несколько непривычным нам образом. Например, объективно (то есть независимо от нашего желания) в языке существует тенденция к большей, чем раньше, образности речи, к использованию всяких переносных значений, окказионализмов, жаргонных словечек даже в тех стилях, куда они раньше не допускались. Эта закономерность ощущается всеми носителями современного русского языка (но вот осознается ли учителями?..). Евг. Бунимович в "Новой газете" (1997. № 231. С. 6) со ссылкой на писателя Евг. Попова пишет: "Когда известный политик и коммерсант говорит Меня заказали, его вся Россия понимает. А если телекомментатор сообщает про очередные наезды и крутые разборки - это равно может относиться как к очередной перестрелке на воровской сходке в подмосковной пивной, так и к выяснению отношений между вице-премьером и членом Совета безопасности по поводу правил залоговых аукционов".
Вопрос: и что делать школе? Все это надо изгонять и учить детей так, чтобы они этого "ни-ни", или к этому надо готовить? Прошу понять меня правильно: "готовить" не в смысле учить детей говорить на жаргоне, тем более уголовном, а в смысле готовить понимать такой язык и выбирать для себя свой вариант существования в этом языке, раз уж он такой.
Возможно, здесь уместна аналогия с преподаванием иностранных языков: известно, что в недавние времена обнаруживались "две большие разницы" между школьной (а то и вузовской) пятеркой по английскому языку и способностью общаться на нем в реальных условиях в Англии и тем более в Америке. Мне скажут, что знание такого вот "реального" языка человек получает в языковой среде, и что специально ему учить не надо, и что школа выполняет другие функции. И я сразу же и безоговорочно с этим соглашусь. Да, у школы другие задачи. Да, преподавателям русского языка нет необходимости специально учить никакому современному языку - его знание ученик приобретает сам, что называется, на улице. Но понятие "современности" языка не ограничивается лексикой и стилистикой, а имеет отношение также и к фонетике, и к грамматике, и к синтаксису - то есть к тем базовым основам, которые как раз и являются предметом школьного преподавания.
В недавней статье приложения "Русский язык" про то, мог ли Фамусов сказать куды, Эр. Хан-Пира, рассказывая об изменениях в лексическом значении слов, особо отмечает необходимость распространять исторический подход не на одну только лексику, а учитывать изменение других уровней: "Тривиальна истина, что язык не стоит на месте, изменяется. Но ее понимают иногда уже, чем надо: появляются новые слова, исчезают из употребления некоторые из старых слов, забываются иные из значений слов, и возникают новые значения, исчезают некоторые грамматические формы и появляются новые. Все это означает, что изменяются нормы" (№ 23. С. 14).
В.А. Плунгян, фрагмент книги которого ("Почему языки такие разные?". М., 1996) публикуется в № 25/97, рассказывает об изменениях в языке, в частности, о том, как исчезли падежи и в английском, и во французском, и в болгарском (а ведь везде были!!). Автор пишет: "Изменения в грамматике больше всего отделяют одно состояние языка от другого. Ведь если слова звучат чуть-чуть иначе или некоторые из них имеют другое значение - это разница не такая заметная. А вот если в языке, например, меняется склонение - это затрагивает его целиком, и настолько глубоко, что мы сразу говорим: да, древний язык и его новый наследник - это действительно два разных языка ... "
Но давайте посмотрим, что происходит в русском языке сейчас. Давно ли вы слышали (не на уроках, а в жизни) правильное склонение числительных? Я - давно. Не возникает ли у вас ощущения, что формы типа пятьюстами семьюдесятью восьмью отмирают прямо на наших глазах? Такое чувство, что вся масса говорящих на родном языке либо отказывается склонять числительные, либо не знает, как это делать (чудовищные ошибки типа с пятьсот семидесяти восьми возникают именно от желания говорить правильно при полном незнании самой нормы). Если мы будем честны, то должны будем признать, что за упорным нежеланием учеников зубрить парадигму склонения числительных стоит нечто более серьезное, чем лень ... Журнал "Русский язык в школе" констатирует: "Не часто мы слышим правильное склонение сложных числительных. Призывы специалистов в области культуры речи мало изменили реальное положение дел. Несклоняемость числительных продолжает развиваться. Конструкции с косвенными падежами говорящие используют неохотно и редко" (В.Н. Шапошников. Число и падеж: новые явления в русском языке // РЯШ. 1997, № 2. С. 86-87). А раз это так, то не пора ли сказать: "Да, древний язык и его новый наследник - это действительно два разных языка ... "? "Древний" - это тот, который заложен в школьные программы. А "его новый наследник" - это как раз современный русский.
В конце концов, нашим ученикам жить в XXI веке. Так, может, и нам нужно работать с "опережением", учитывая прогрессивные тенденции? Еще пример. По моим наблюдениям в школьных тетрадках гораздо чаще, чем раньше, стала встречаться путаница букв ш и щ. Отчего это? Дети стали более невнимательными? Плохо учит начальная школа? Возможно. Но вот специалисты говорят, что отвердение - это тенденция: раньше мягкими были все шипящие (поэтому мы до сих пор и учим в первом классе правило про "жи-ши"); все меньше русских говорят дрожж-[и], все больше - дрожж-[ы], и слова с щ рано или поздно постигнет та же участь. Часто ли мы слышим нормативное [дош':] (дождь)? Орфоэпический словарь 1989 г. дает произношение [дошт'] и [дош':] как равноправные варианты.
Буква щ обозначает звук "ш долгий мягкий". Но для различения на слух тех немногочисленных пар слов, которые разнятся только буквами ш - щ, вполне достаточно одного из этих признаков (либо долготы, либо мягкости). Ведь в словах типа гардеробщик, упаковщик, выдумщик никакой долготы звук [ш'] не обнаруживает. Р.И. Аванесов в книге "Русское литературное произношение" (М., 1984. С. 114) приводит эти и многие подобные примеры в доказательство того, что долгота [ш'] может утрачиваться. В конце же параграфа "Качество согласного на месте буквы щ" ученый прямо пишет: "Надо иметь в виду, что двойной мягкий согласный [ш':], сократившись, имеет тенденцию к отвердению; <...> в двух словах - всенощная и помощник, а также производных от последнего эта тенденция осуществляется: на месте буквы щ перед н произносится твердое [ш] (всено[ш]ная, помо[ш]ник)". Вполне возможно, подрастающее поколение уже готово реализовать эту тенденцию (что и проявляется в смешении ш и щ в письменной речи) и лишь под влиянием традиционной орфографии поддерживает прежние правила игры. (К тому же эти правила все труднее поддерживать и взрослым. Не замеченное корректором чя вместо ча в слове нянчатся встретилось даже в тексте диктанта для поступающих в вузы!)
Есть и еще довод. Буква щ не то чтобы совсем лишняя в русском языке, но во многих случаях принципиально заменимая, поскольку звук [ш':] можно обозначить по-разному: счастье, извозчик, веснушчатый и так далее.
Итак, очень вероятно, что [ш':] в русском языке отвердеет, этот процесс уже идет, и ошибки учеников есть тому свидетельство. Понимание этого факта может иметь два прямых следствия:
1. Мы перестанем бороться с ветряными мельницами, понимая, что никому не устоять против тенденции, что есть сила гораздо могущественнее нас - внутренняя логика языкового развития, и сколько бы мы ни исправляли ошибки, щ все равно превратится в ш.
2. Мы перестанем впадать в отчаяние из-за того, что наш очень хороший ученик делает такие грубые (на уровне начальной школы) ошибки. В скобках замечу, что сильные ("интуитивные") ученики как раз лучше других чувствуют тенденцию и чаще делают именно такие "непростительные" ошибки.
В то время как все течет и все изменяется. То, что считалось ошибкой еще вчера, сегодня становится нормой. (Мысль не нова, но боюсь, что за привычной школьной суетой, проверкой тетрадей и т.п. нам часто некогда об этом вспомнить.)
Исторический же взгляд на некоторые из сложившихся норм очень помогает выйти из скорлупы сиюминутности и "единственно возможной" правильности.
Еще пример. Сколько нервов стоит учителям всей России переучивать своих учеников, которые, как все люди, говорят ты позвóнишь, он позвóнит! Вспомним, что в веке девятнадцатом произносили с ударением на окончании большинство глаголов этого класса (примеры из Пушкина):
 
Печной горшок тебе дороже,
Ты пищу в нем себе варишь...
 
Или:
 
Зачем крутится ветр в овраге...
 
В веке же нынешнем от всех этих глаголов (варúшь, клеúшь, крyтúшь, копúшь, звонúшь) осталась жалкая кучка, из них один - знакомый всем. Много ли потребуется времени, чтобы он присоединился к своему классу? Вопрос риторический. Так стоит ли плыть против течения?
Здесь - знаю - следует обычное возражение: "Так что же, пусть говорят как хотят и никаких норм не соблюдают?! Пусть ложут, хочут, звóнят?!"
Ответом на это возражение является, в сущности, вся статья.
Изменения, которые происходят в языке с течением времени, бывает трудно осознать: "большое видится на расстоянье". Никто не может заглянуть в словарь ХХI века и увидеть там что-нибудь вроде: "Звонить, звóнит, звóнишь. Устар. звонúт". Трудно привыкнуть к тому, что норма, которая кажется такой естественной и привычной, начинает многими искажаться. Трудно осознать, что норма просто уходит и заменяется другой, более современной. Трудно справиться с чувством раздражения или бессилия по поводу всеобщей (с моей точки зрения - кажущейся) безграмотности. Перечитаем Корнея Чуковского, "Живой как жизнь", главу первую: "Старое и новое", где приведены десятки красноречивых примеров того, как умирает одна норма и на смену ей приходит другая. Но самое интересное - отношение автора к изменениям в языке. Вот, например, вначале Чуковский рассказывает об академике А.Ф. Кони, высокую образованность которого нельзя поставить под сомнение, но который "в своей борьбе за чистоту языка... часто хватал через край":
"Многое объясняется тем, что Кони в ту пору был стар.
Он поступал, как и большинство стариков: отстаивал те нормы русской речи, какие существовали во времена его детства и юности. Старики почти всегда воображали (и воображают сейчас), будто их дети и внуки (особенно внуки) уродуют правильную русскую речь. <...>
Стоило, например, молодому человеку сказать в разговоре, что сейчас ему надо пойти, ну, хотя бы к сапожнику, и старики сердито кричали ему:
- Не надо, а надобно! Зачем ты коверкаешь русский язык?"
(Примечание К. Чуковского: "В Словаре Академии Российской (СПб., 1806-1822) есть только надобно".)
В определенном смысле учителя чем-то похожи на стариков: они борются с "порчей языка", с его искажением в речи учеников. И это, конечно, правильно, у нас такая работа (как говорил мой учитель Ю.В. Фоменко, "если не мы будем сохранять язык, то кто? Поверьте, норму есть кому расшатывать").
Все это так. Но, возвращаясь к началу статьи, спросим себя: и все-таки какой язык мы преподаем? Современный ли русский? Не устаревший ли? Как это проверить? Действительно ли отвердевает звук [ш':]? Можно ли уже перестать поправлять произношение звóнит? Может, уже не стоит нам считать ошибкой такое употребление деепричастных оборотов, как в предложении Прочитав эту книгу, у меня осталось большое впечатление? Если мы в принципе согласны с тем, что не надо плыть против течения, то хорошо бы выяснить, каково же само это течение.
 
От редакции. Постоянные читатели "Русского языка" заметят, конечно, что С.А. Шаповал развивает темы, намеченные в ее рецензии на монографию "Русский язык конца ХХ столетия" в № 40/97. Считаем, однако, нелишним напомнить: вопросы "Что есть в языке?" и "Чему нужно обучать?" не тождественны. С.А. Шаповал вызывает на спор. Кто примет вызов?