Новгородскому отроку Онфиму 6 веков назад русский язык представлялся в виде
азбуки. А за ее пределами начинались сплошные орфографические вольности - мечта
футуристов, корректоров и двоечников. Нашему современнику язык с тем же названием
кажется казенным реестром орфограмм и пунктограмм, где шагу ни ступить без нарушения
правил. А правила накапливаются с 862 или 863 года. И есть опасения, что когда-нибудь
жизнь заставит объявить современный письменный язык "мертвым" И перейти
к фонетическому принципу в орфографии, как сделали, например, сербы и хорваты
в начале прошлого века.
Однако уже через сотню лет принцип "пиши как слышишь" самопроизвольно
превращается в "пиши как слышал твой дед и прадед и т.д.". Традиция
неумолима, и новые поколения учеников берутся за голову (а бывало, что прежние
поколения учителей брались и за розги), их примеру следуют и новые поколения
учителей.
Безотносительно к страданиям личности, можно заметить, что труды по изучению
того дивного сгустка языковых сокровищ разных времен и народов, который зовется
современным русским литературным языком, в интеллектуальном плане окупаются
сторицей. Все дело в том, что относительная хронология современных языковых
явлений абсолютно безразлична с точки зрения сиюминутного функционирования языка
- в этой фразе, например, слову "хронология" несколько тысячелетий,
"явлению" - около 1000 лет, слову "языковой" - лет сто,
а прилагательному "относительная" - еще меньше, но это не значит,
что пресловутая "хронология" никак не отражается на слове. Она как
привкус.
Когда я думаю о путях и судьбах слов, мне вспоминается "хорошая, удобная
религия" индусов - буддизм, а именно: гипотеза о различных перевоплощениях
души на пути к совершенству. Никто никогда не видел в ней форму переосмысления
языковых отношений, хотя, возможно, что именно жизнь и смерть слов послужила
основой для такой вселенской метафоры. Остромир в XII столетии начал текст евангелия
так: "Искони бе слово", а в конце. прошлого столетия седобородые мужи
заспорили: слово или не слово приставка "из".
В данном случае, конечно, речь о разных "словах", разного возраста,
разного значения. Общее у них только написание (если отвлечься, от особенностей
графики), да и то далеко не во всех падежах.
Долгая жизнь слова нередко плачевно отражается на его внешности: Каэсэр
(так, вероятно, звучало имя Цезаря в его собственном исполнении) после долгих
скитаний и фонетических редукций превращается в нашего царя, а Иоханаан
("божий дар") - в Ваньку.
Внутреннее содержание слов настолько изменчиво, что даже современные этимологи
порой заявляют, что здесь царит одно беззаконие.
Латинское слово "магистр", которое в русский дошло еще и в виде
"метр", "маэстро", "мастер", "гроссмейстер",
не сохранило своего прямого значения, - "учитель, наставник", но и
не приобрело значения "хозяин, господин", которое актуально для английского
и французского.
Не более двух десятков лет назад у слова "маг" - чародей появился
крикливый конкурент "маг" - магнитофон, противостоять которому не
в силах сама черная магия. Сфера употребления последнего - молодежный "жаргон".
Но "жаргон" стареет вместе с носителями, и лингвистические прогнозы
могут оказаться метеорологическими по степени неточности.
Пример непрогнозируемой карьеры: судьба слова "шкет" (из английского
"скаут"), которое в 20-е годы из воровского "стука по блату"
через "арго учащихся" перешло в разговорную речь, и после тридцатилетних
подвигов на поприще создания речевой характеристики персонажей отправилось на
заслуженный отдых в "пассивный запас", где можно найти и такие слова,
как торжественное "искони", периодически возрождающееся "ибо",
стремительно подмолодившуюся "знатную династию" и др.
Золотая маска фараона все еще хранит тепло улыбки могучего владыки и божьего
близнеца. Звуковая плоть - языка лишь для приличия опирается на графический
образ слова, забывшего начало своих перерождений, но письмо не знает ничего
лишнего. Немая "л" в слове "солнце" прочно связывает букет:
солнышко, солнечный, подсолнух и даже соленый и соль.
