Следите за нашими новостями!
Philology.ru - Русский филологический портал
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

В. В. Шаповал

ТРУДНОСТИ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ПЕСЕННОГО КОНТЕКСТА В СЛОВАРЕ

(Русский язык в научном освещении. - М., 2012. - № 23 (1). - С. 110-118)

 
A song frequently is the message on the invented or ritual event, in the latter case its perception depends on folklore rhetorical tradition, heroes and things have harly verified parametres. High level of redundancy of the message and automatism of execution also create conditions for preservation in a folk song forgotten and obsolete words, as a rule, sometimes confused or repleced by a word with the same number of syllables. The historical comment to a song can supply the additional information for specification of dictionary descriptions of rare words.
 
Пение как специфический по целям и по преимуществу монологический коммуникативный акт имеет ряд особенностей, небезразличных для лексикологии. Например, сдвиг ударения при исполнении (или долгота, принятая за ударение; или вовсе никакое не ударение. Если неконечная стопа является безударной, что по правилам русского стихосложения не возбраняется: вы у́-да-ли́-сь, см. [Якобсон 1985: 250], при скандировании или пении соответствующие гласные могут становиться условно ударными, однако не меняют качества безударного гласного: к[а́]л[а]-ко́льчик п[а́]д дуго́й. В этом случае обозначение ударения и вынесение в словарь акцентологического варианта нуждается в обосновании: "тут баро́шня выходила", "Перм., 1930" [СРНГ, 2: 120]. Отсутствие варианта барошня́ заставляет усомниться в полноте счисления таких вокально-произносительных вариантов. Еще сложнее дело обстоит со вставкой слогов и другими вольностями, допускаемыми с целью соблюдения размера или фонетической экзотизации слова.
Кроме того, песня (в отличие от бытового сообщения, в принципе уточняемого при помощи прямого указания на предмет) зачастую является сообщением о вымышленном или ритуальном событии, в последнем случае восприятие его задается риторической традицией. Высокий уровень избыточности сообщения и автоматизм исполнения создают условия для сохранения в песне забытых слов, как правило, с тем же числом слогов.
Все эти факторы предопределяют заметные сложности при описании в диалектных словарях и поясняющих примечаниях издателей специфических лексических феноменов, нередко и зафиксированных однократно и только в песенных текстах. Общим условием в данном случае является почти полная безнадежность расчета на то, что появятся новые сильные контексты с этим словом. Кардинальной проблемой представляется фиксация в каждом случае грани между надежно определяемыми параметрами описания слова, предполагаемыми и вообще не определимыми по контексту.
В идеале хотелось бы, но не всегда удается диагностировать и момент возникновения ошибки и/или непонимания, но можно ожидать такие стадии накопления ошибок:
А) Перестают пониматься адекватно слова, забытые самими исполнителями. Поскольку они уже не помнят лексического значения слова, то и собирателю не могут его объяснить (хуже - если всё же пытаются). Далее происходит изменение фонетического и морфемного состава частично забытого слова, часто направленное на прояснение его в порядке народной этимологии. Эта трансформация не всегда обнаруживается, да и является частью естественной адаптации фольклора, происходящей со временем.
Б) Встречаются в рабочих записях слова, неправильно интерпретированные собирателем как в части неточной реконструкции лексического значения, так и в части прочтения рабочих записей. Однако, имея под рукой только текст публикации, обычно трудно разделить вклад в сомнительные чтения записей собирателя и публикатора.
В) И, наконец, встречаются слова, не опознанные публикаторами или специалистами-филологами (в части объяснения лексического значения, а также в части копирования и расшифровки записи).
Разумеется, границы между тремя стадиями накопления ошибок проницаемы. Собиратель может внести в свой комментарий мнение исполнителя, выступить как публикатор и т.д. Однако при работе с этим материалом и в процессе его критики полезно держать в голове вышеприведенную трехчастную схему возможных трансформаций.
 
1. Слова, забытые самими исполнителями
1.1. Слова с забытым лексическим значением
Гапакс песенного текста порой трудно не только понять, но и правильно прочитать: "Сто́хом, нареч. [Знач.?]. Он стохом офицерушкам не бьет. Верхоян. Якут., Зензинов, 1913." [СРНГ, 41: 253]. В.М. Зензинов, отбывая ссылку, записывал народные песни, среди которых была и историческая песня о Стеньке Разине, где говорится о необычном поведении героя: "Онъ стохамъ офицерушкамъ челомъ не бьетъ, | Астраханскому губернатору подъ судъ не идетъ." [Зензинов 1913: 215, № 1]. Утрата слова челом при цитировании в словаре и последующее исправление стохам на стохом создает условия для инструментальной или наречной трактовки слова: "нареч." [СРНГ, 41: 253]. Та же запись была опубликована вторично уже в эмиграции: "Он стохам (?) офицерушкам челом не бьет" [Зензинов 1920: 74].
Возможно, что и слово стохам не было понятно уже самим информантам, навязывавшим собирателю представление о правдоподобном согласовании между стохам и (дательным адресата) офицерушкам. Однако отсутствие знака вопроса в первой заочной публикации и позднейшее его появление могут указывать также и на ошибку, возникшую при прочтении и копировании записи, которую сам собиратель уже не мог разгадать в 1920 г. и согласился с заочной публикацией 1913 г. Мое гипотетическое прочтение исходит из предположения, что бить челом, приветствуя старших, следовало без промедления, а визуальное смешение строчного ѣ и ю могло дать искомую описку: спѣхомъ <= стохомъ, ср. спехом 'торопливо, спешно' [СРНГ, 40: 138].
Другой вероятный пример подобного же затемнения слова обнаруживается в донской казачей песне ("Распросы о Кубани и Кумѣ рекѣ"): "У часовеньки было бѣлокаменной, | У образа было позолоченаго, | Собирался хоромъ (?) казачiй Кругъ, | Во Кругу-то стоитъ знамечко <...> [Песни, 1: 79-80 (№ 72)]". Как видим, сегмент, написанный как хоромъ, вызвал вопрос издателя. На этом месте ожидается что-то более осмысленное. Существенно, что Круг собирается в особо торжественной обстановке, например, в другом случае пояснено, что "къ знамечку" [Песни, 1: 61], которое упомянуто в нижней строке и в интересующем нас фрагменте. Еще одно название знамени - хору́нка (уменьшительное от хоругвь) [Песни, 1: 61, прим. 1; Миртов 1929: 345]. Это же комментирует А. Пивоваров: ""Кругъ" - главнѣйшее учрежденiе казачьей жизни, вольности и силы. <Казаки высказывались> лицомъ къ серединѣ круга, куда со временъ Михаила Феодоровича начали ставить Царское знамя, конечно, взамѣнъ своихъ прежнихъ знаменъ, хорунокъ (хоругвей)" [Донские, 1: 18, прим. 1]. С учетом этого может быть предложена конъектура: *Собирался [х харо́нки] казачiй Кругъ. Такое чтение могло дать нечто, похожее на хоромъ, если принять возможность ассимиляции в к хорунке, [о] на месте ударного у (ср. пороки и порукушка 'поручительство' [Шаповал 2011; 246; 2011а: 509-510]), гаплологию на стыке двух безударных слогов -ке ка-.
1.2. Трансформация частично забытого слова
Отчасти затронутая выше в связи с забвением семантики, перестройка слова в песне распространена даже шире. Часто непонятно, что первично: десемантизация или трансформация. Иногда трансформация могла быть вызвана не забвением, а поэтической вольностью или нуждой в неологизме для сохранения рифмы: "Благоде́цкий, ая, ое. [Знач.?] На тебе справушка была благодецкая (песня). Оренб., 1961." [СРНГ, 2: 306]. Песня про атамана донских казаков "бригадира" Ивана Матвеевича Краснощекова, который в шведском плену (ок. 1741-1743) назвался рядовым ("Служилъ простымъ казакомъ"), но врагов в заблуждение ввести не смог и погиб, была записана и опубликована намного ранее 1961 г.: "Нѣтъ ужъ, добрый молодецъ, я вижу на тебѣ справушка не казачая, | На тебѣ справушка была благодецкая." [Песни, 1: 42], имеется примечание: "Ст. Разсыпная, 1903 г., казакъ Михаилъ Сѣнякинъ, 56 лѣтъ от роду". Можно полагать, что информант в 1961 году, действительно, не мог пояснить слово благодецкая. В публикации 1904 г. пояснений нет, но по контексту можно понять, что противопоставление 'казацкая' - 'благородная' получает выражение в виде пары казачая - благодецкая, образованной на основе традиционной песенной синонимии 'казацкая' - 'молодецкая'; при этом справушка 'снаряжение; военное обмундирование' [СРНГ, 40: 260] именуется молодецкой и в богатырских былинах.
Этому сюжету посвящено девять песен в сборнике А. Пивоварова [Донские, 1: 66-73, №№ 57-65], часть из них подтверждает важность для интриги противопоставления одежды 'казацкой' и 'благородной' в вариативном лексическом оформлении: "На тебѣ платье, казакъ, не казацкое, | На тебѣ платье, казакъ, генеральское!" [Донские, 1: 66, 57], это финал песни, дальнейший ход событий от разоблачения до казни Краснощекова легко домысливается. Хотя герой не был генералом, чин генерал-майора следовал сразу же за уже полученным им бригадирским. Точнее описание в такой версии: "На тебѣ-то платье не казацкое, | На тебѣ-то была сбруя бригадирская!" [Донские, 1: 67, 58], это также финал. Из остальных вариантов только один содержит то же противопоставление, но в менее точном и более обобщенном виде: "На тебѣ, младецъ, управушка не казачая, | На тебѣ-то управушка командирская!" [Донские, 1: 71, 63]. Видимо, отмена чина бригадира в конце XVIII в. привела к различным перестройкам песни в связи с заменой ставшего постепенно непонятным названия чина, и одной из них была трансформация второго слова в паре казацкий - молодецкий.
Трансформация исполнителем иноязычного материала
Фольклор соседей при условии близости языков заимствуется довольно часто, при этом он калькируется или адаптируется. Например, в летней песне из с. Березовка "Ишолъ казакъ съ Дону, | Iонъ съ Дону да дому" [Добровольский 1905: 405] речь идет о платной переправе на другой берег: "Перевозка невольна". Далее обнаруживается явно украинский по своему происхождению сегмент, но трансформированный по своему разумению и вкусу исполнителем-великорусом: "Какъ на той ли перевази | Стыяла бяреза..." (возможно, *як на тiм перевозi, свояв на березi 'как на том перевозе стоял на берегу (казак)'). Это единственный источник для описания орловского переваза: "Переваза [?], ж. [удар.?]. [Знач.?]. [Казак] сел над рекою... Спомянул свою долю: - Ох, ты, доля, ты, доля, худая, Ты, худая, проклятая, Женитьба плохая, Перевозка невольна. Как на той ли перевазе Стояла береза (песня). Дмитров. Орл., Добровольский, 1905." [СРНГ, 26: 41]. Обращает на себя внимание то, что впечатляющий объем приводимого контекста не помогает снять многочисленные вопросы и даже просто понять, что значит в таком контексте нетривиальное слово переваза, обилие контекстуальных аллюзий даже сбивает с толку.
Та же самая "стяжная" (протяжная) песня в с. Шаблыкино (№ 192, по нумерации, данной в начале публикации Добровольским, но не проставленной при опубликованных текстах) содержит дополнительные признаки забвения смысла текста (обратим внимание на географию): "Ишолъ казакъ съ Дону, | Изъ Дону да Дону" [Добровольский 1905: 399]. Казак стремится попасть "...На тотъ бакъ синяго моря", здесь по записи восстанавливается сдвиг ударения на указательное местоимение тот [на то́т бак]. На этом фоне не кажется невероятным, что и на перевозе могло дать своеобразный акцентологический вариант с безударным о. Ср. также скляница вместо укр. криниця 'колодец' [Шаповал 2011: 248].
 
2. Трудности интерпретации слова собирателем и публикатором
2.1. Непонимание лексического значения
Неясность единичного или традиционного контекста
Очевидно, если речь идет о традиционном контексте, вычленение значения отдельных слов столь же затруднительно, как и в случае фразеологического сращения. Например, трудно вывести значение слова былица / мылица из текста песни: "2. Бы́лица, ы, ж. [Знач.?]. <...> в коей руке былица, Змеиная крылица. Сиб., <...> Костром." и др. [СРНГ, 3: 345], ср. под словом крылице: "Крыло, крылышко. <...> В чьи руки мылица, Змеиная крылица (песня). Козлов. Тамбов., Киреевский." [СРНГ, 15: 342], в другом месте мылица - это 'рукоять весла', но интересующий нас контекст дан под дополнительным значением, которое не определено: [Знач.?] [СРНГ, 19: 54]. Это песня про святочное гадание "Уж я золото хороню..." <1 редакция>: "Гадай, гадай, дѣвица, | Отгадывай, красная, | Въ коей рукѣ былица, | Змѣиная крылица!" [Соболевский-VII: 620, № 729]. Ф.И. Буслаев пояснял: "Так спрашивается в песне о золотом кольце. Змий почитается стражем красного золота <...>" [Буслаев 1990: 438]. Комментируя эту песню, А.Н. Афанасьев сообщает: "У русскихъ и чеховъ уцѣлѣла старинная святочная игра, основную мысль которой составляетъ: исканiе золотаго кольца = солнца, сокрытаго змѣемъ <...>" [Афанасьев, III: 740]. Связь былицы с былинкой-травой и крылатость змея остаются без пояснения. А.Ф. Журавлев в комментариях к этому и другим "змеиным" пассажам уточняет: "Семантика слова былица, как и всего контекста, неясна (ср. известные его значения, зарегистрированные в диалектных словарях: 'трава, цветок (определенных видов', 'волшебница, колдунья', 'правдивый рассказ; действительный случай; былина (эпическая песня)'). Затемненность смысла слова вызывает и колебания в его формальном облике: ...мылица, змеиная крылица... и под." [Журавлев 2005: 913], а также корректирует утверждение Афанасьева "У греков ἕλιξ означает и молнию, и змею..." [Афанасьев, III: 511]: "Греч. ἕλιξ - прилагательное 'кривой, витой, извилистый', которое субстантивировалось в значении 'извилина, кривизна', далее параллельно сузившемся до уже независимых друг от друга значений 'сверток, свиток', 'молния', 'кольца змеи', 'вьющееся растение', 'спиралеобразная застежка' и т.п. Следовательно, метафоричности, которую ищет Афанасьев в греч. ἕλιξ 'молния' , строго говоря, нет" [Журавлев 2005: 587]. Таким образом, и шанс на метафорическую связь золота и небесного огня оказывается ничтожным.
Трансформация или неверная интерпретация публикатором иноязычного материала
"Причёлка (?) - Пабью окна, пабью причёлки, ой, выходи ка, детка, сначевки." [Миртов 1929: 395]. Ср. другой образец русификации украинизма: "Вечёра - ужин" [Миртов 1929: 41]. Ср.: вече́ря, вариант *вечёра отсутствует [Словарь дон., 1: 68; Словарь дон., 1 (1991): 73]. Следовательно, *причёлок = укр. причiлок 'фронтон, карниз'. Ср.: причёлок 'фронтон', вариант *причёлка отсутствует [Словарь дон., 3: 64]. Ср.: свердловское причильник 'наличник', донское и в др. регионах причелок "2. Фронтон" [СРНГ, 32: 60, 58].
Непонимание по причине неточной реконструкции звучания
В качестве примера неточного прочтения публикатором слова, записанного собирателем в транскрипции, рассмотрим следующий случай описания слова с неопределенным толкованием: "Сте́шки, мн. [Знач.?]. Кельюшка соломенная, во этой кельюшке много живота [имущества]: в пешке стешки в яичной скорлупе, в завоюшке мушки в наперсточке [мука в наперстке]. Волго-Камье, Матер. и иссл. по диалектологии Казан. ун-та, 1961."; это уменьшительное от слова щи: "Сти, мн. Щи. Пск., 1902-1904" [СРНГ, 41: 156]. Однако в публикации представлена точная транскрипция: "йед'и́н во л'есу́ | по́шол ста́рш'ик на кл'у́ш по воду́ | огл'ану́лса ста́рш'ик - к'и́л'йушка гор'и́т |к'и́л'йушка соло́м'еннайа | во е́той во к'и́л'йушк'е мно́го жывота́ | (имущества) ф п'е́ш'к'е с'т'е́ш'к'и | в йеи́шной скорлуп'е́ | в зала́вош'к'е му́ш'к'а в нап'о́рстош'к'е | (мука́ в нап'о́рск'е)" [Смолякова 1961: 184-185].
В этом тексте имеется ряд уменьшительных (в печке, в залавочке, в напёрсточке), что позволяет на месте [му́ш'к'а] и [с'т'е́ш'к'и] опознать соответственно му́чка 'мучица' и сте́чки (уменьшительное) 'щи'. Если бы идентичное по составу морфем производное было в литературном языке, то от щи мы имели бы *щечки или *щёчки. Фонетически более точной является запись *сте́щки. Фонематически же - *сте́чки.
2.2. Неточное прочтение записанного слова
В записи солдатской песни читается: "Помарозили переты, | Всё мѣривши маеты" [Добровольский 1905: 405]. Слово переты остается неясным, но очевидно, что оно важно для рифмовки с маеты 'тяготы' [СРНГ, 17: 291]. Однако в СРНГ здесь представлено прочтение мосты: "Переты, мн. [удар.?]. 1. [Персты?]. - Что, братцы, пропала Солдатская моя доля! Поморозили переты, Все меривши мосты (песня). Карач. Орл., Добровольский, 1905." [СРНГ, 26: 284]. Прочтение персты - мосты представляется более удачным, мерить мосты более естественно, чем маеты, лишения, страдания. Двойная ошибка в паре рифм (переты - маеты), вызванная визуальным смешением е и с, возможна, но она, так сказать, единством замысла может с большей вероятностью указывать на позднейшее прочтение и ложное осмысление записи именно собирателем, а не на оплошность наборщика. Ср. решение той же темы в солдатской песне "Как над Вислой над рекою выростало древо...": "Зазнобили солдатушки у рук, у ног пёрсты, | Что у рук-то, у ног пёрсты, считаючи вёрсты" [Киреевский, II, 2: 324, № 2910]. Ср.: Блычка вм. *Ёлычка 'ёлочка', бушовным, возм., вм. *безшовным '<в> бесшовном <колпаке>' [Шаповал 2011: 248-249], защебе́лит 'защебечет' [Шаповал 2011a: 509].
Неверная разбивка на слова и другие произвольные трансформации
Иногда смешение букв сопровождается новым осмыслением и разбивкой на слова: "А ужу мае кубычки спау пѣли, | А ужу мае ручуньки замлѣли" 'а уж мои кубочки сполнели, а уж мои рученьки замлели' [Добровольский 1905: 372], где форма глагола петь была усмотрена ошибочно. Ср.: напивученья вм. *на поучение [Шаповал 2011: 248-249], при́шадь, извлеченная из *(й)на при шадѣ 'она при саде' [Шаповал 2011a: 510].
Перестройка лексики песенного текста иногда носит довольно прихотливый характер. Невозможно уточнить, какой именно сборник Н.Е. Ончукова использован в иллюстративном примере, но ясно, что это не былина: "Возжима́ть <...> [Знач.?]. Атаман с прелестными усами, Потрясал под небесами, Все мятели возжимал. Онеж. Арх., Ончуков." [СРНГ, 5: 23]. По стилю "галантерейный", текст этот тем не менее выбором средств выражения напоминает классику, переделкой коей на поверку и является: в его основе лежит начало оды Г.Р. Державина "На рождение в Севере порфирородного отрока" (будущего Александра I): "С белыми Борей власами | И с седою бородой, | Потрясая небесами, | Облака сжимал рукой; | Сыпал инеи пушисты | И метели воздымал <...>" [Державин 1957: 87]. Глагол возжимать, возможно, является ошибочной трансформацией, семантическое наполнение которой изначально мыслилось автором переделки весьма условно и неопределенно. Кроме того, нельзя сказать точно, кто же допустил эту ошибку: исполнитель, собиратель или публикатор. Существенно для правильной интерпретации, что эта ранняя ода Г.Р. Державина в XIX в. заучивалась гимназистами наизусть (чему есть много подтверждений, например, ее помнила мать А.А. Ахматовой). В этом контексте переделку можно считать лишь территориально архангельской, но степень ее народности и тем более простонародности оценить трудно. Вообще же широчайшая зона взаимодействия книжной и народной культуры не изучается, поскольку связывается с полуобразованными слоями населения. Эта давняя традиция доискиваться чистых образцов народности приводит к отказу от непростого материала, заранее объявляемого "галантерейным", ср.: "Образованность и просвѣщенiе сглаживаютъ постепенно различiе нарѣчiй, проходя повсюду съ уровнемъ своимъ, языкомъ письменнымъ; но это подаетъ много повода къ недоразумѣнiямъ и невольнымъ злоупотребленiямъ: вотъ происхожденiе нарѣчiя галантерейнаго, говора сидѣльцевъ" [Даль 1852: 12]. В данном случае эти приказчики продемонстрировали некоторое знакомство с творчеством Г.Р. Державина.
Понятно, что эти заметки не могла исчерпать всех вопросов верификации словарных описаний диалектизмов, возникших на базе единичных фиксаций редких слов по песенным текстам. Главным образом внимание обращалось на демонстрацию практических подходов при критике словарных описаний специфических песенных слов и способы анализа привлеченных дополнительно ресурсов с целью восполнения данных словарей. Во всяком случае, нельзя не признать, что особенности рассмотренного материала заставляют считать песенные фольклорные источники диалектной лексикографии весьма специфическим и очень непростым объектом для анализа. В.Б. Шкловский в эссе "Воскрешение слова" отмечал, в связи с остранением, что "религиозная поэзия почти всех народов написана на таком полупонятном языке" [Шкловский 1990: 41]. Полупонятность вообще характерна для различных жанров фольклора, заговоров, обрядовых песен и т.п. Лексикографическое описание этих феноменов должно исходить из того, что непонимание такого рода является в ряде типовых случаев не "браком" обрядовой коммуникации, но её типологической чертой.
 

Словари

Миртов 1929 - Миртов А.В. Донской словарь. Ростов-на-Дону: б. и., 1929. (Труды Северокавказской ассоциации научно-исследовательских институтов. № 58. Н.-и. институт изучения местной экономики и культуры при Северо-Кавказском государственном университете. Вып. 6.)
Словарь дон. - Словарь русских донских говоров. Т. 1-3. Ростов-на-Дону, 1975-1976.
Словарь дон, 1 (1991) - Словарь русских донских говоров. Т. 1. Ростов-на-Дону, 1991.
СРНГ - Словарь русских народных говоров. Вып. 1-43. Л.; СПб., 1966-2010.

Литература

Афанасьев, III - А.Н. Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу. Т. III. М., 1869.
Буслаев 1990 - Ф.И. Буслаев. О литературе: Исследования; Статьи / Сост., вступ. статья, примеч. Э.Л. Афанасьева. М.: Художественная литература, 1990.
Даль 1852 - В.И. Даль. Опыт областного великорусского словаря, изданного вторым отделением Императорской Академии Наук в 1852 г. // Вестник Императорского русского географического общества. 1852. Кн. 1. Ч. 6. Отд. 4. С. 1-72.
Державин 1957 - Г.Р. Державин. Стихотворения. Вступительная статья, подготовка и общая редакция Д.Д. Благого, примечания В.А. Западова. - Л., 1957. [URL: http://www.rvb.ru/18vek/derzhavin].
Добровольский 1905 - В.Н. Добровольский. Песни Дмитровского уезда Орловской губернии // Живая старина. 1905. Вып. III-IV. С. 290-414.
Донские-1 - Донские казачьи песни. Собрал и издал А. Пивоваров. Новочеркасск, 1885.
Журавлев 2005 - Журавлев А.Ф. Язык и миф. Лингвистический комментарий к труду А.Н. Афанасьева Поэтические воззрения славян на природу. - М.: Издательство "Индрик" 2005. - 1006 с. (Традиционная духовная культура славян. Современные исследования.)
Зензинов 1913 - В.М. Зензинов. Русское Устье Якутской области Верхоянского уезда // Этнографическое обозрение. - 1913. - Кн. XCVI-XCVII. - № 1-2. - С. 110-235.
Зензинов 1920 - В.М. Зензинов. Русское Устье. (Из дневника ссыльного) // Современные записки. 1920. Кн. I. С. 67-80 [URL: http://emigrantika.ru].
Киреевский, II, 2 - П.В. Киреевский. Песни, собранные П.В. Киреевским. Новая серия. М., 1911-1929. Вып. II, ч. 2. (Песни необрядовые). М., 1929.
Песни - Песни оренбургских казаков. Т. 1. Песни исторические. Собрал сотник А.И. Мякутин. Оренбург, 1904.
Смолякова 1961 - Л.П. Смолякова. Из материалов по говорам Среднего Покамья (Юго-запад Пермской области) // Материалы и исследования по диалектологии Волго-Камья. Казань, 1961. С. 155-185 (Ученые записки Казанского ГУ им. В.И. Ульянова-Ленина. Т. 121. Кн. 3).
Соболевский- - Великорусские народные песни / Изд. проф. А. И. Соболевским. Т. I-VII. СПб., 1895-1902.
Шаповал 2011 - В.В. Шаповал. Фонетика вокала и призначные слова в диалектном словаре // Взаимодействие языка и культуры в коммуникации и тексте. Сб. науч. ст. - Вып. 11. - Красноярск: СФУ, 2011. - С. 246-251.
Шаповал 2011a - В.В. Шаповал. Выявление ошибок в диалектном словаре // // "И нежный вкус родимой речи...": сб. науч. трудов, посв. юбилею доктора филол. наук, проф. Л.А. Климковой. - Арзамас: АГПИ, 2011. - С. 508-511.
Шкловский 1990 - В.Б. Шкловский. Гамбурский счет: Статьи - воспоминания - эссе (1914-1933). М., 1990.
Якобсон 1985 - Р.О. Якобсон. Ретроспективный обзор работ по теории стиха // Якобсон Р.О. Избранные работы. М., 1985. С. 239-270.