Следите за нашими новостями!
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

В. В. Шаповал

ФОНЕТИКА ВОКАЛА И ПРИЗРАЧНЫЕ СЛОВА В ДИАЛЕКТНОМ СЛОВАРЕ

(Взаимодействие языка и культуры в коммуникации и тексте. - Вып. 11. - Красноярск, 2011. - С. 246-251)


 
Пение как коммуникативный акт имеет ряд специфических особенностей. Прежде всего, вокальная артикуляция при пении нередко существенно меняет в произношении гласные и согласные. Кроме того, песня обычно является сообщением о вымышленном или ритуально заданном событии, в рамках которого герои и вещи приобретают традиционно предписанные и, следовательно, не верифицируемые параметры, условно говоря: все девушки - красные, все кони - резвые. Высокий уровень избыточности сообщения и автоматизм исполнения создают условия для сохранения забываемых и искажения вполне забытых слов при сохранении числа слогов. Все эти факторы предопределяют заметные сложности при описании в диалектном словаре специфических лексических феноменов, зафиксированных однократно и только в песенных текстах. Эти сложности заслуживают отдельного и внимательного рассмотрения. В качестве источника материала будет использована только одна работа, но это отнюдь не означает, что в других случаях песенный текст является простым материалом для диалектологической лексикографии.
Сочетание в СРНГ помет "песня", "дмитровское" и "1905" нередко указывать на обширную работу известного этнографа В.Н. Добровольского [2], где и находим ряд словоупотреблений, описанных в СРНГ [4] в качестве особых диалектизмов. Они порой требуют критического анализа и переоценки с учетом особенностей фиксации фонетики вокала средствами упрощенной фонетической записи, а также с учетом некоторых последствий принятых в журнале "Живая старина" принципов публикации фольклора.
Рекомендуемое профессионалам и наступающее неосознанно у любителей при пении расширение подъема и "упереднение" ряда гласных может отражаться в записи, например, о вместо у (место ударения показано курсивом): "Пороки, мн. [Знач.?] Под колокольнею Сидел молодец За пороками (песня). Дмитр. Орл., 1905" [4. Вып. 30. С. 76]. В публикации песни ("ять" передается прописным Ь): "Падъ калакольнiю | СядЬў молыдицъ | За пароками; | Никто къ етыму молыйцу | Ни прiищетца" [2. С. 312, 362]. В.Н. Добровольский кратко комментирует эту песню, отчасти цитируя слова исполнителя: "Моладца изъ неволи выкупаетъ родъ-племя. Общераспространенный мотивъ" [2. С. 312]. Таким образом, порука, поручительство, освобождение под залог и за выкуп - тема понятная для певших и для записавшего, но она почему-то вызывает затруднения у лексикографов: "Порукушка, ж. Фольк. [Знач.?] По нем не было никакоф порукушки. Олон., Рыбников" [4. Вып.30. С.105], где сообщается о тех же самых социальных отношениях. Речь в былине идет о поручительстве за Дюка Степановича, однако контекст с никакоф обнаружить не удалось, возможно, это результат клавиатурной опечатки (Й стоит над Ф), ср.: "По немъ не было никакой порукушки, | А держалъ по немъ крЬпкую поруку-ту | Тотъ владыка Черниговскiй | Тотъ крестовый его батюшка" [3. Т. I. С. 302 (№ 49)]. Ср. также олонецкое с тем же колебанием о - у: "И ударились они въ великъ закладъ, | Порокъ (**) поставили пятьсотъ рублей" [(**) Порукъ, закладъ] [3. Т. 3. С. 157 (№ 29), XL]. Весьма вероятно, что орловская запись за пороками отражает исходное *за поруками 'в ожидании выкупа' со сдвижкой гласного [у] в специфическом вокальном произношении.
Вообще перевод упрощенной фонетической записи в "орфографическую" нередко чреват ошибками. Наборщик, работавший с рукописью В.Н. Добровольского, довольно часто допускал оплошности: поскольку привычный орфографический вид слова часто был нарушен, а визуальный контроль был затруднен, ему приходилось набирать не слова, а отдельные буквы. Например, дважды повторенный текст отличается прочтением буквы а/и: "У кагу-ся да Ликсандрушка..."; "У кагуся да Ликсандрушки..." 'у кого (у *когошеньки) Сашенька...' [2. С. 307, 384]. И по краткой выписке в словарной картотеке эти недочеты, как правило, нельзя не только исправить, но иногда и просто обнаружить. Например, в Дмитровском уезде женские прозвища (ударение выделено полужирным) Чикалка и Чикириса означали 'проворная' [1. С. 422], однако второе представлено еще и в виде "Чикориса (проворная)" [2. С. 324], что позволяет и запись чикириса уточнить как *чикариса. В источнике такого качества невозможно прямо брать и интерпретировать без проверки данные по фонетике, например, смоленское "...арда идеть... А у тэй ирдЬ" [2. С. 397] требует привлечения дополнительных данных, чтобы сделать основательные выводы о характере редукции неприкрытых начальных гласных.
Точность рабочих записей собирателя (не всегда абсолютная) понижалась в публикации как за счет опечаток, так и за счет отказа от знаков для ударных гласных. Конечно, песенный текст позволяет до известной степени восполнять этот недостаток фиксации и предположительно угадать места ударных. Главная трудность в том, что варьирование места ударения является одним из важных формальных средств в народной песне. Ср. финали двух соседних слабо рифмующихся строк (предполагаемые места ударных гласных выделены автором статьи): "...зъ замарья ...съ застолья" [2. С. 396]. Так что вполне точно восстановить произношение невозможно. Каким изменениям подвергалось место ударения при повторах одной и той же строки исполнителем, запись не дает полного представления. А они были. И они важны. Отсюда спорные лексикографические решения. Например, в летней песне из с. Березовка "Ишолъ казакъ съ Дону, | Iонъ съ Дону да дому" [2. С. 405] речь идет о платной переправе на другой берег: "Перевозка невольна". Далее обнаруживается явно украинский по своему происхождению сегмент, но трансформированный по своему разумению и вкусу исполнителем-великорусом: "Какъ на той ли перевази | Стыяла бяреза..." (возможно, *як на тiм перевозi, свояв на березi 'как на том перевозе стоял на берегу (казак)'). Это единственный источник для описания орловского переваза: "Переваза [?], ж. [удар.?]. [Знач.?]. [Казак] сел над рекою... Спомянул свою долю: - Ох, ты, доля, ты, доля, худая, Ты, худая, проклятая, Женитьба плохая, Перевозка невольна. Как на той ли перевазе Стояла береза (песня). Дмитров. Орл., Добровольский, 1905." [4. Вып. 26. С. 41]. Обращает на себя внимание то, что впечатляющий объем приводимого контекста не помогает снять многочисленные вопросы и даже просто понять, что значит в таком контексте нетривиальное слово переваза, обилие контекстуальных аллюзий даже сбивает с толку.
Та же самая "стяжная" (протяжная) песня в с. Шаблыкино (№ 192, по нумерации, данной в начале публикации Добровольским, но не проставленной при опубликованных текстах) содержит дополнительные признаки забвения смысла текста (обратим внимание на географию): "Ишолъ казакъ съ Дону, | Изъ Дону да Дону" [2. С. 399]. Казак стремится попасть "...На тотъ бакъ синяго моря", здесь по записи восстанавливается сдвиг ударения на указательное местоимение тот [на тот бак].
Столь же вероятно, что на и месте орловского гапакса скляница следует подразумевать трансформированное украинское слово крениця: "Скляница, ж. Колодец [?]. Подойди ж ты, мое дитятко, А в скляницу, по водицу (песня). Орл., Иваненко, 1905." [4. Вып. 38. С. 44]. Это не отменяет того факта, что орловские крестьяне могли петь именно в этом случае в заученном наизусть тексте песни (красиво загадочное, полупонятное слово) скляница, но при этом никогда в других случаях не применять это же слово в качестве названия колодца или в любом другом качестве. Источник "Иваненко" просмотром в первом выпуске словаря также не обнаруживается.
Смешение букв, вызванное визуальным сходством в рукописном источнике, не столь уж безобидно. По крайней мере, в одном случае можно указать на потерю материала: "Ишла дочь къ батюшки | Къ батюшки напивученья, | Къ матушки на паслушенье." [2. С. 363]. С учетом вероятной опечатки восстанавливается пара на поученье и на послушанье. Однако в СРНГ есть только не имеющее отношения к искомому "Пивучинье [?], ср. Паутина. Смол., 1890." [4. Вып. 27. С. 19].
Иногда ошибка прочтения вызывает непонимание семантики, грамматической характеристики и фонетического состава описываемой единицы: "Билетеньки, мн. [удар.?]. [Знач.?]. Приказал мне милый Да рубашечку вымати Билетеньки вымать (песня). Дмитров. Орл., 1905." [4. Вып. 2. С. 291]. В источнике: "Да рубашечку вымати | Билетеньки вымать" [2. С. 361] значит 'да рубашечку вымыти, белёшеньки вымыть'. Заударная редукция в вымыти привела к неопознанию ключевого глагола фразы, при повторенном глаголе (с предполагаемым сходством с выимать) существительное рубашечку и наречие билетеньки были восприняты как однородные приинфинитивные прямые дополнения, отсюда при неясном значении и ударении возникает решение о множественном числе. Если бы глагол вымати был опознан, его запись, по правилам, изменили бы на литературную.
Смешение Б и Ё приводит к появлению следующей словарной статьи: "Блычка, и, ж. [удар.?]. [Знач.?]. Блычка-сосенка, Да все ветья (песня). Смол., 1905." [4. Вып. 3. С. 41]. На месте "Блычка-сасонка", в цитируемой В.Н. Добровольским смоленской песне, по смыслу и стихотворному размеру восстанавливается *Ёлычка-сасонка 'ёлочка-сосёнка' [2. С. 377], ср.: "Тамъ елки - сасонки" [2. С. 294].
Иногда смешение букв сопровождается новым осмыслением и разбивкой на слова: "А ужу мае кубычки спау пЬть, | А ужу мае ручуньки замлЬли" 'а уж мои кубочки сполнели, а уж мои рученьки замлели' [2. С. 372], где форма глагола петь была усмотрена ошибочно.
Довольно необычно варьирование глагола с-по-с-шиб-а-ть: "СпосиШбать, сов., перех. Сшибать, свалить, сбить. Дмитров. Орл., Добровольский, 1905." [4. Вып. 40. С. 239]. Можно усомниться в выборе вида глагола сшибать в толковании, на эту же перестановку звуков обратил внимание и В.Н. Добровольский: "ИзмЬненiя согласныхъ ... спасишбаить - спашибаить" [2. С. 302].
Редкие слова, представленные только в одном контексте, вызывают заметные трудности при их лексикографическом описании:
"Бушёвный, ая, ое <...> - Доп. [Знач.?]. Будто Ванюшка пришел, По новым сеням пошел, У зеленом калтане, У бушевном колпаке (песня). Дмитров. Орл., 1905." [4. Вып. 3. С. 332]. В.Н. Добровольский и здесь представил сложный материал: "У зелёнымъ калтанЬ, | У бушовнымъ калпакЬ..." [2. С.403], - надо полагать, бушёвный - это, видимо, 'двухшовный (колпак), из двух половин сшитый', ср. фамилию исторического (первого) солдата Петра Великого Бухвостов, этимологически: 'Двухвостов'.
В одной песне содержится обращение пьяницы к забору: "Вирiя мая виреюшка, | Ни валжоная станавлёная" [2. С.364]. Слова валжёный и волжёный, валжоный отсутствуют в словаре, а прилагательное волжоный получает следующее не слишком информативное описание: "Волжоный, ая, ое. [Знач.?]. Верея мое вереюшка, Не волжоная становлёная, Становили мене плотнички (песня). Дмитр. Орл., 1905." [4. Вып. 5. С. 39]. Там же в соседнем столбце под волжаный 'сделанный из ивы, таволги' находим шутку Вереи волжаные, двери стеклянные, которая свидетельствует о распространенности представления о том, что верея 'стойка, столб изгороди' не должна изготовляться из гибкого прута ивы: герой песни держится, возвращаясь из кабака, именно за стойки изгороди, и он благодарен плотникам за выбор материала.
"Гурныи, рибяты быяри..." [2. С. 39] - это обращение к свадебным боярам в смоленской песне. Редкое прилагательное в ней описано так: "Гурный, ая, ое. Гордый. Гурные, ребята бояре, Берите ружья-громады (песня). Смол., 1905." [4. Вып. 7. С. 239], однако производное от этого прилагательного наречие толкуется иначе: "Гурно, нареч. Весело и пьяно. Уж то-то гурно было на именинах свадьбы, праздник всю ночь проблевали. Гжат. Смол., Белявский." [4. Вып. 7. С. 239]. В.Н. Добровольский в своем "Смоленском областном словаре" склонялся к толкованию 'гордый' [5. С. 154].
В солдатской песне читается: "Помарозили переты, | Всё мЬривши маеты" [2. С. 405]. Слово переты остается неясным, но, видимо, имеются в виду передние части ступней ног, ср.: перед и перёд - "7. Передок сапог и другой обуви" [4. Вып. 26. С. 76-77]. То, что песня довольно свободно обходится с оглушением и озвончением, объясняется желанием достичь рифмовки с маятой, также выступающей во множественном числе.
В уже упоминавшейся песне о молодце, дожидавшемся выкупа: "Шлеть ему батюшка | Сталяной горатъ. - Радимый мой батюшка, | Ты мине не выкупишь, | Съ няволи не выручишь!" [2. С. 362]. Слово сталяной отсутствует, есть сталеной, стлёный 'стальной' [4. Вып. 41. С. 37], но данный песенный контекст имеется под: "Столяной, ая, ое. Столяной город. Стольный город [?]. <...> Шлет ему батюшка Столяной город (песня). Дмитров. Орл., Добровольский." [4. Вып. 41. С. 227].
По тому же собранию цитируется святочная песня с неясным выражением на пришади: "Пришадь, ж. [Знач.?] Вишенье - орешенье И яблочка садовая На пришади стояла (песня). Дмитр. Орл., Добровольский, 1905 [4. Вып. 32. С. 64]. И здесь транскрипция прочитана не вполне точно: "Вешанья-арЬшанья | И ябланка садовая | На пришади стыяла, | И на при солнушку зрЬла" [2. С.341]. На пришади в фонетической записи В.Н. Добровольского допускает также и прочтение *на пришадЬ (не только от *пришадь - женского рода, но и от *пришадь, *пришад - мужского рода, или от *пришада, *пришадя - женского рода). Но еще более примечательно продолжение цитаты, где два предлога следуют подряд: на при. Для объяснения этого предлагается следующее прочтение: *(й)на при садЬ стояла, ина при солнушку зрЬла, где йна и ина - варианты местоимения она (ср. смоленск. ин 'он' [4. Вып. 12. С. 195]). Касательно произношения шад вместо сад, ср. прозвище "Шарычка (Сара)" [1. С. 422; 2. С. 323], праташкуить 'протоскует': солдат-муж "...А хатя заначуить, уже ночъ праташкуить, Всiе ночъ па горинки праходить" [2. С. 405], среди эпитетов "жаботушка - сухота" 'заботушка' [2. С. 310; 4. Вып. 9. С. 51].
Песенный контекст настраивает на необычное словоупотребление и создает условия для необоснованной экзотизации случайных опечаток. "Защебелить, сов. Начать щебетать. Соловей защекочет, Молодой защебелит (песня). Дмитров. Орл., 1905." [4. Вып. 11. С. 195]. В том же собрании находим: "Салавей защакочить, | Маладой защибелить" [2. С. 357]. Видимо, не случайно в доступном нам печатном экземпляре подчеркнуто кем-то из читателей л. Замена защибелить на защебелит в СРНГ также косвенно указывает на сближение с защебечет, навязываемое обычным фольклорным параллелизмом: защекочет - защебечет, например: "Салавей защакочить, | Маладой защибечить..." [2. С. 360]. Поэтому несомненно, что перед нами форма глагола защебетать, закамуфлированная опечаткой и потому представленная в форме инфинитива, спорно восстановленной по одному единственному печатному контексту, опровергаемому данными того же источника.
В одном случае мы видим подстрочное примечание: "Чатверта кручина | 16. Да залоуки смутливы"; оно было не слишком внятно оформлено: "16 строчка. | Смоленскiй уЬздъ, | Хотьково Сыч. уЬзда. | Да заловки смутливы. | Залоуки - калатуки. | Заловки вмине смутдянкии." [2. С. 360]. "Смутливый, ая, ое. Вызывающий вражду, ссоры сплетнями. Даль. Четвертая кручина - Да золовка смутлива. Дмитров. Олон., 1905." [4. Вып. 39. С. 62], ошибочно указана губерния Олонецкая. Таким образом, прилагательное смутливый значит 'вызывающий вражду, ссоры сплетнями' [4. Вып. 39. С. 62]. Однако надо учесть, что В.Н. Добровольский в своем "Смоленском областном словаре" склонялся к более широкому толкованию: смутить 'искусить, сбить с толку', смутня 'то, что вводит соблазн', смутный 'грустный, наводящий тоску' [5. С. 850]. Кроме того, подстрочное примечание содержит варианты песни, где золовки характеризуются в том же ключе, но другими словами:
а) "Залоуки - калатуки" следует читать, видимо, как золовки - колотовки, ср.: "Колотовка, и, ж. <...> 12. Болтунья, сплетница. <...> 13. Глупая, упрямая женщина. <...> 14. Бранное слово. <...>" [4. Вып. 14. С. 182-183];
б) "Заловки вмине смутдянкии" следует читать, видимо, как золовки у меня смутлянки, ср.: "Смутлянка, ж. То же, что смутейка <Склочница, сплетница>. Третье у меня горе - Золовки у меня смутлянки (песня). Смол., 1890." [4. Вып. 39. С. 62]. Усмотренное в этом случае прилагательное не вызывает доверия: "Смутлянкий, ая, ое. То же, что смутливый. Золовки у меня смутлянкие (песня). Дмитров. Орл., 1905." [4. Вып. 39. С. 62]. Наличие типографской опечатки (д вместо л) говорит о низком качестве корректуры. Однако в СРНГ эта ошибка исправлена. При этом слишком большое значение придается показанному в записи, надо полагать, "плаксивому" удлинению конечного безударного гласного: "смутдянкии". Однако в этой же записи мы видим ударение над безударным гласным в сегменте "вмине", призванное показать реальное размещение долгот при пении. На основании одного свидетельства реконструировать прилагательное смутлянкий по малопонятной модели, думается, нет оснований.
Понятно, что эта заметка не могла исчерпать всех вопросов верификации словарных описаний диалектизмов, возникших на базе единичных фиксаций редких слов по песенным текстам. Во всяком случае, нельзя не признать, что особенности рассмотренного материала заставляют считать песенные фольклорные источники диалектной лексикографии специфическим и весьма непростым объектом для анализа.
 

Литература

1. Добровольский В.Н. Прозвища крестьян сельца Березовки Дмитровского уезда Орловской губернии // Живая старина. - 1898. - Вып. III-IV. - С. 421-424.

2. Добровольский В.Н. Песни Дмитровского уезда Орловской губернии // Живая старина. - 1905. - Вып. III-IV. - С. 290-414.

3. Рыбников П.Н. Песни, собранные П.Н. Рыбниковым. - Т. 1-2. - М., 1861-1862; Т. 3. - Петрозаводск, 1864; Т. 4. - СПб., 1867.

4. Словарь русских народных говоров. - Вып. 1-43. - Л.; СПб., 1966-2010.

5. Смоленский областной словарь / Сост. В.Н. Добровольский. - Смоленск, 1914.