Следите за нашими новостями!
Philology.ru - Русский филологический портал
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

В. В. Шаповал

ГРАФИЧЕСКИЕ ДУБЛЕТЫ В СЛОВАРЯХ: ПРИЕМЫ ВЕРИФИКАЦИИ

(Русский язык в научном освещении. - № 1 (19). - М., 2010. - С. 158-168 )

 
Přesvědčil jsem se, že sbírky nářečnich slov obsahují někdy i slova, kterým nelze věnovat důvěru.
Vacláv Machek [1]
 
Целью данной статьи является анализ лексикографических описаний некоторых редких диалектизмов и попытка обобщения приемов их верификации на основе внутренней и внешней критики словаря как источника.
Один из лексикографических парадоксов состоит в том, что менее употребительный материал требует к себе относительно большего внимания. Такие слабо документированные слова в словарях территориальных и социальных диалектов иногда представлены в двух (и более) альтернативных написаниях. Их предлагается условно называть графическими дублетами. Часть из них заведомо не похожа ни на фонематические варианты одного слова, ни на синонимичные паронимы. Зазор между этими решениями, с высокой долей вероятности, заполняют ошибочные написания редких слов. Выявление последних является актуальной задачей критики словарей, процедуры которой уже нуждаются в описании в жанре инструкции.
Первоочередной задачей такого описания является определение условий, достаточных для отказа в доверии одному свидетельству словаря на основе других свидетельств. Для выявления закономерностей сравнения и оценки двух противоречивых словарных свидетельств рационально начинать с анализа графических дублетов, представленных в одном и том же словаре. Это позволяет исходить из того, что составитель словаря считал их более или менее равноценными, коль скоро они были включены в словарь.
Трудности интерпретации описания слова, изолированного с точки зрения словообразовательных связей или бедного иллюстративным материалом, не всегда уменьшаются при наличии двух и более вариантов написания. Источником ошибок такого рода обычно является визуальное смешение букв или их элементов. (Соответствующие буквы в цитатах из словарей нами подчеркнуты.) Многие описки и опечатки при копировании редких слов свидетельствуют о том, что вопрос о фонетической значимости буквы в записи редкого слова не всегда решается автоматически. Его решение может отодвигаться на второй план. Да он и не может быть поставлен прежде сугубо графического анализа материала. Само по себе это утверждение означает, что материалы XIX и большей части XX века для нас, в определенной мере, немы. И только анализ их - часто несовершенного - графического следа позволяет приблизиться к реконструкции звучания.
Первым шагом критического анализа является обнаружение сомнительных фиксаций слов. Графические дублеты на этом этапе обращают на себя внимание по причине их явной двойственности. Например: "Бадрамáня, мн. 1. Баклажаны. Нижнедев. Ворон., 1906. 2. Помидоры. Нижнедев. Ворон., 1906. - Ср. Бадалжан" [СРНГ-2: 41]. Однако несколько ранее то же самое слово фиксировалось в другом виде: "Бадражáня, мн. 1. Баклажаны. Нижнедев. Ворон., 1893. 2. Помидоры. Нижнедев. Ворон., 1893. - Ср. Бадалжан" [9, вып.: 40]. Трудно представить, чтобы за 13 лет в пределах одного сельского района так кардинально сменилось название баклажанов.
Вторым шагом является выбор предположительно правильного написания слова. Разумеется, второй способ записи формы мн. ч. бадражаня вызывает больше доверия (см. [Аникин-2: 65]), поскольку может быть обоснован фонетически: мена плавных сонорных л - р встречается довольно часто, а чередование м - ж представляется исключительно результатом визуальной ошибки [2]. На реальность варианта с [ж] дополнительно указывает также ряд других диалектных вариантов слова в том же словаре: бадаржан, бадиджан, бадлажан, бадрижан [СРНГ-2: 38-40]. Таким образом, в этом случае данные исключительно внутренней критики источника оказываются достаточными для вероятного выбора между двумя графическими вариантами.
На выбор между бадраманя и бадражаня количество фиксаций слова не влияло, поскольку оба отмечены однократно. Однако нередко число свидетельств является одним из решающих доводов в пользу одного варианта, и главным источником сомнения в другом. Например: "Абы́гать. См. Обы́гать"; "2. Обы́гать, аю, аешь, несов.; обы́гать, аю, аешь, сов., неперех. 1. Просыхать (на ветру, на воздухе). Сиб., Даль. Тобол., Енис. Енис. <…>" [СРНГ-1: 195; -22: 281] и мн. др., но: "Абы́чать, несов., неперех. Сохнуть. Тобол., Тюмен. Тобол., 1899 (Миртов, 1930)" [СРНГ-1: 196]. Последнее, вероятно, ошибочно, поскольку представлено только в пересказе А.В. Миртова, где могло возникнуть смешение букв г - ч. Другой пример: помеченное знаком вопроса "Мшаранá [?], ы, ж. То же, что мшара <покрытое мохом болото>. Пск., Мокиенко, 1969" и "Мшáрина и мшарúна, ы, ж. 1. То же, что мшара <…>", зафиксированное в 11 регионах [СРНГ-19: 47]. Вывод очевиден, но он не абсолютен: может оказаться, что однократная фиксация является отражением реального, но редкого варианта слова.
Графические дублеты, иллюстрируемые одним и тем же примером или подозрительно близкими фразами, требуют более пристального рассмотрения: "Сплотёр, м. Ленточный червь, солитер. Все живот болит, мне сказали - сплотер у тебя, это говорит, черемуху [надо выпить?], сплотер вышел на завтра, столь долог. Пинеж. Арх., 1959" [СРНГ-40: 163]. Сравнение с другим вариантом слова обескураживает: "Силотёр, м. Солитёр. Все живот болит, сказали: силотер у тебя. Пинеж. Арх., 1972" [СРНГ-37: 311]. Почти дословное совпадение иллюстративных примеров через 13 лет маловероятно. Скорее, пример 1959 г. отредактирован и продублирован под 1972 г. Следовательно, одно из прочтений ложно. Думается, это сплотёр. Не потому, что у "силу трущего" силотёра сильнее народные корни, а потому, в частности, что в силотёре сохраняется исходное количество слогов. Этот признак также носит вероятностный, а не абсолютный характер.
Весьма непросто ограничить пределы произошедшей ошибки, если речь идет о многозначном слове. Следует учитывать и то, что иллюзорная многозначность иногда возникает лишь в процессе сведéния материала разных регионов в рамках одной словарной статьи. На самом деле между территориями, для которых актуальны значения, соседствующие в словаре, в реальности могут быть непреодолимые расстояния, а между их фиксациями - многие десятилетия.
Так, вероятное смешение м - ш в следующем примере касается только первых двух значений слова няша: "2. Ня́ма, ы, ж. 1. Яма; глубокое место в реке. Челяб. Оренб., 1852. Оренб., Вят., Перм. 2. Топкое место. Челяб. Оренб., 1848. 3. Голландская печь. Голландские печки назывались нямой. Смол., Алт., 1970" [СРНГ-21: 332]. Для третьего значения с учетом смоленского контекста вероятно прочтение н['а]мóй, творит. пад. от 'немая', возможно, производное от немецкая печь, ср. синонимы, возникшие в результате прояснения той же исторической связи этнонима: "2. Немка" = немая капуста 'брюква' [СРНГ-21: 81, 84]. Ср. для первых двух значений более широко известное диалектное слово: няша 'топь, яма' [СРНГ-21: 336; Фасмер-III: 195] и ошибочное нята [СРНГ-21: 335; Аникин 2003: 408]. Кроме того, слово няша является достаточно активным с точки зрения словообразования (няшевато, няшеватый, няшенный, няшистый, няш, няшь), в то время как деривационные возможности слов няма и нята оказываются абсолютно не реализованными [СРНГ-21: 335-336]. Последний довод является лишь косвенным, но довольно важным, поскольку доказывает активное функционирование слова в речи.
Смешение м - ш является распространенной ошибкой прочтения. Рассмотрим вероятные дублеты: "Сóрма, ж. Узкое мелкое место на реке с ровным твердым дном, удобное для ловли рыбы и переезда вброд; перекат. Дон., 1848. Вост., Урал." [СРНГ-40: 16], "Соршá, ж. Узкое место на реке; брод. Дон., Слов. карт. ИРЯЗ" [СРНГ-40: 38]. Вторая запись довольно надежно интерпретируется как ошибочная. Однако есть и "Сорбмá, ж. Брод. Астрах., Терликов, Архив АН" [СРНГ-40: 13]. Этот вариант тоже обязан своим появлением ошибкам, однако менее распространенным, поэтому остается неясным, как выглядела исходная запись: сорьмá или сорóма/соромá.
Трудность верификации дублетов объясняется также и тем, что результаты анализ графики надо систематически соотносить с фонетическими особенностями конкретного диалекта. Так, в паре "Смитнúк, м. Смешанный лес. Пинеж. Арх., 1959" [СРНГ-39: 21], "1. Смешнúк, м. Смешанный лес. Верхнетоем. Арх., 1963. Ели и сосны, и береза, дак смешник. Пинеж. Арх." [СРНГ-39: 13] - вероятно смешение т - ш, однако оно было поддержано тем, что запись *смишник отразила местное произношение исторического "ять" как [и] между мягкими [Пожарицкая 2005: 42-43, 221], что затруднило соотнесение основы с-меш- в слове и его толковании.
Иногда установление связи между близкими по написанию синонимами только на основе данных словаря оказывается невозможным. В паре натина 'ботва огородных растений' - натика 'виноградная лоза' [СРНГ-21: 219] второе исправляется по первому [Журавлев-4: 269]. Важно, что первый вариант записи зафиксирован несколько раз и в различных регионах, а второй - однократно. Кроме того, натина имеет ряд производных и характеризуется широкой вариативностью: нетина, нитина, нятина [СРНГ-20: 175, 240, 335]. Подкрепляет этот вывод и привлечение данных других словарей [3], сведений о происхождении слова натина, широко представленного в восточнославянских диалектах [Фасмер-III: 48-49]. Вероятно, запись натика 'виноградная лоза' - это ошибка. Однако исправление записи остается под вопросом: либо натина, либо вообще пашина, ср.: "2. Пашúна, ы, ж. 1. Ветка виноградной лозы. Дон., 1897" [СРНГ-25: 305]. Этот локальный галлицизм [Аникин 2005: 238] (вряд ли балтизм вопреки [Лаучюте 1982: 123-124]) малоупотребителен, так что нельзя исключить даже такое деструктивное прочтение: пашина > натика. По этой причине и следует сохранять рабочие записи неизменными.
Еще два примера доказывают, что сомнения в правильности записи и ее исправление - это хотя и последовательные, но разные процедуры: "Стожá, м. Шест, кол, вокруг которого сметывается сено. Олон., 1885-1898. Коми АССР" [СРНГ-41: 177]. Ниже представлены в близком значении стожаль и стожар, но есть также "4. Стожьё, собир. Колья для стога. Белозер. Новг., 1915" [СРНГ-41: 181]. Остается неясным, как именно оценивать описание слова стожа (сомнение вызывает указание на м. р.). Если это ошибка, то правильным может быть отнесение к ж. р. Если же запись неверна, то неясно, какой процесс привел к появлению слова: либо утрата конечной буквы (букв), либо неверное чтение -ье (-ьё?) как а.
Ср.: "Стё, ж. Дорожка. Ворон., 1973" [СРНГ-41: 104], - где также нельзя выбрать между несколькими версиями: перенос конечного -ж в грамматическую характеристику (ж. р.) из дефектной записи исходного стёж(ка) 'то же' [СРНГ-41: 118], такая же трансформация незафиксированного в этом значении стёж(ь) или даже стёж (м. р.) или еще что-то.
Нередко трудность обоснования исправления прямо зависит от количества повторов ошибки в авторитетных источниках. Таков пример смешения букв д - з в записи диалектного словосочетания союзная семья, документированного, например, материалом донских говоров: "Сою́зный, ая, ое. 1. Дружный, согласный. Даль. Союзная семья. Дон., 1929 <…>" [СРНГ-40: 104]. В своем издании великорусских песен А.И. Соболевский привел воронежскую песню "Отлетает мой соколик", со ссылкой на "Воронежские губернские ведомости" 1852 года, № 34 (она нам недоступна), где в неофициальной части была опубликована эта ("протяжная") песня. В ней было представлено в типовом фольклорном контексте то же самое прилагательное, однако в ошибочной записи союдный: "Соседики - люди злые, Не союдная семья" [Соболевский-II: 411-412 (№ 528)], - что в дальнейшем и нашло отражение в СРНГ: "Сою́дный, ая, ое. Согласный, дружный. Соседушки <sic!> - люди злые, Не союдная семья. Ворон., Соболевский" [СРНГ-40: 103]. Вариант союдный имеет целый ряд косвенных признаков ошибочной записи (однократная фиксация сомнительного варианта записи слова, наличие более основательно документированного правильного варианта записи, словообразовательная изолированность сомнительного варианта). В вып. 1-41 СРНГ цитаты из воронежских песен собрания А.И. Соболевского использованы 45 раз. При этом только данная цитата повторена дважды, причем с разными искажениями: "Сосéдик, м. Ласк. Сосед. Нельзя, душенька, ходить. Соседики - люди злые, Не союзная семья. Ворон., Соболевский" [СРНГ-40: 41]. Любопытно, что при втором цитировании автоматически восстановлено правильное написание союзная, правда, формально противоречащее источнику. Такие неотмеченные исправления характерны для осведомленного переписчика. В наших примерах корректируются те слова цитаты, которые не являются предметом описания в данной словарной статье: соседики > соседушки, союдная > союзная.
Неточность цитирования редкого слова невозможно исправить, не выходя за пределы данных анализируемого словаря. В этом случае внутренняя критика бессильна: "Áнко, союз. То же, что ано (во 2-м знач.) <так что, даже, а вот>. Посмотрю, анко лежу я на правом боку (песня). Олон., Соболевский, Великорус. нар. песни, IV, 166" [СРНГ-I: 160]. Источник - олонецкая песня "Не в саду листы шумят..." - показывает запись áнно [Соболевский-IV: 165-166 (№ 215)]. Ср. мнимое винарадный '?' [СРНГ-4: 286] (тип плетеного узора) из тривиального виноградный [Шаповал 2009: 236].
Нельзя не учитывать того, что для словаря дифференциального типа изначально отбирались и записывались необычные образчики речи и лексикона народных говоров. И установка на нетривиальность этих записей прошлого может создавать неоправданные ожидания, которые порой деформируют восприятие ручной записи, уводят от ее простого и правильного прочтения к какой-то иной, но обычно иллюзорной экзотике. Например, "Áска, и, ж. Трава [какая?]. Сольвыч. Волог., 1850" [СРНГ-1: 284] прочитано, возможно, из названия многих трав осóкá [СРНГ-24: 41-42] в результате слияния начального ос- в а- и смешения под обычным ударением о и с.
Практически те же косвенные признаки (единичность, изолированность) ошибочной расшифровки рабочей записи, приведшей к визуальному смешению к - н, представлены в следующей словарной статье: "2. Мáрко, нареч. Напрасно. Ворон., 1964" [СРНГ-7: 374]. Однако в данном случае предпочтительный графический дублет оказывается (в отличие от ано) лучше документированным: "2. Мáрно, нареч. Напрасно. Марно ты туды ходишь. Зап. Брян., 1954" [СРНГ-7: 375]. Там же отмечены исторически однокоренные диалектизмы: марнеть 'слабеть, хиреть, чахнуть', марный 'усталый, измученный, исхудалый', которые М. Фасмер связывает с мара 'призрак; грезы; наваждение', ср. укр. марний, блр. марны, др.-русск. замарьнъ и др. [Фасмер-II: 575, 571].
Визуальное смешение н - п представлено в следующем случае: "Огапаши́ться, шýсь, ши́шься, сов. Обзавестись хозяйством, имуществом. Огапашился он, значит, вскоре, разжился. Кыштов. Новосиб., 1972" [СРНГ-22: 39]. Думается, речь идет о неточно скопированном приставочном производном от: "Гоноши́ться, шýсь, ши́шься, несов. 1. Хлопотливо заниматься каким-либо хозяйственным делом" [СРНГ-7: 10; -2: 35]. Запись огапашиться отражает аканье и содержит на месте н ошибочно прочитанное п. Примечательно, что "Словарь русских говоров Новосибирской области" и "Словарь русских говоров Сибири" не отмечают этого глагола. Смешение н и п А.Ф. Журавлев предполагает в записи диалектизмов: зень 'карман', клянец 'капкан', напасьевна 'ненастная погода', нестерь 'сума' [Журавлев-1: 191; -2: 97; -4: 267, 271].
Двойные ошибки прочтения труднее обнаружить, доказать и исправить, потому что фантомная запись по внешнему виду уже заметно разнится с исходным словом. Наряду с обнаруженным А.Ф. Журавлевым фантомным диалектизмом гапельник 'сковородник' = чапельник [Журавлев-1: 187] имеется и более солидная трансформация того же слова: "Ганéльник, а, м. Сковородник. Белор. Башк. АССР, Чурко" [СРНГ-6: 134].
Морфемная структура следующего слова, как и его потенциальный корень -таш- необычны: "Дыпрыташáнко, нареч. Подлинно, непременно. Морш. Тамб., Архив РГО" [СРНГ-8: 294]. Ср. с ударением в том же месте: укр. притамáнний 'присущий, свойственный', русск. южн. (в СРНГ нет) притаманный 'отчетливый, точный', от турецкого taman 'целиком, правильно, полностью, точно' [Фасмер-III: 367], а также: "Притомáнный, ая, ое. 1. Настоящий, подлинный. Притоманные вотчинники вымерли. Ряз., Тамб., Тул., Моск., Влад., Твер. Волог. <...>" [СРНГ-32: 20]. Вероятно, дыпрыташанко - это притаманно [пры-], либо выхваченное вместе с союзом (да притаманно), либо представленное с усилительным префиксом до- (до-при-таманно).
Немало спорных фиксаций возникает в словарях и других описаниях диалектной лексики вследствие неправильной разбивки элементов рукописной фиксации на отдельные буквы [Шаповал 2009: 235]. Результаты графических переразложений, приводящих при копировании рабочей записи диалектного слова к новому и часто вполне фантомному чтению, как отмечает А.Ф. Журавлев, все еще нуждаются в полномасштабном рассмотрении [Журавлев-1: 183-184].
Сложное переразложение в графической группе ох - ас можно, видимо, заподозрить и в следующей фиксации: "Охлон, a и y, м. Скамья. Павлов. Ворон., Архив РГО. - Ср. Ослон" [СРНГ-25: 35]. Если запись не отразила индивидуальный дефект произношения, то надо согласиться с указанием словаря на синонимию с ординарным ослон: "4. Переносная скамейка в избе. Южн., Зап., Даль" и мн. др. [СРНГ-24: 24]. Тогда естественно предполагать, что охлон возникает в результате ошибки при копировании записи аслон. Ср. чтение названия растения маосорник как махорник [Журавлев-4: 178].
Вариант записи глагола "Зачары́гать, ает, сов., неперех. [удар.?]. Затвердеть. Татар. Новосиб., 1963" [СРНГ-11: 172] также не подтверждают "Словарь русских говоров Новосибирской области" и "Словарь русских говоров Сибири". Вместо него читается зачары́меть "1. Покрыться настом, затвердеть" (только о снеге) [СРГНО: 189; СРГС-2: 234], от чарым 'наст' [СРГНО: 580; СРГС-5: 60] и др. однокоренные. В данном случае представлено смешение групп ме - га.
Еще один пример графического переразложения интересен тем, что возможно до некоторой степени установление "авторства". Графические дублеты "Страуси́ть [?], несов., неперех. Страуси́ть над собой. Беречь себя. Вы не страусите над собой. Жиздр. Калуж., Добровольский, 1898" [СРНГ-41: 290] и "2. Стражить над собой. Беречься, остерегаться. Вы не стражите над собой. Жиздр. Калуж., 1905-1921" [СРНГ-41: 278] чрезвычайно близки по географии, времени фиксации и типовым контекстам, в которых они употребляются. Речь идет явно об одном глаголе стражить. Однако ошибочная запись страусить любопытна тем, что возникла в результате смешения ж - ус и восходит к рукописи В.Н. Добровольского. В связи с этим небезынтересно шубрейское васьминуса 'восемь', напечатанное также по рукописи В.Н. Добровольского, но, видимо, без его присмотра. Для последнего вероятнее принять чтение *васьминжа, поскольку другие числительные в том же арго имеют своеобразный криптолалический формант -инжа, возможно, распространенный из названия для числительного 'пять': пинжа 'пять', семинжа 'семь', девитинжа 'девять' [Добровольский 1897: 343]. Следовательно, в записи васьминуса, вероятно, также имело место смешение рукописных ус и ж, обусловленное индивидуальным начертанием буквы ж с удлиненной центральной мачтой, характерным для В.Н. Добровольского [4]. Такое исправление можно предложить на основе внутренней критики источника.
Рассмотрим также пример переразложения, приведший к выбору более необычного чтения на месте ординарного: "Жглот, а, м. Нелюдимый, жадный человек. Миасс. Челяб., 1930" [СРНГ-9: 96], - которое, вероятно, было прочитано на месте *жмот: "Жмот, а, м. Богатый крестьянин-собственник, кулак. Забайк., 1960" [СРНГ-9: 206; Шаповал 2009а: 153]. Ср. переразложение м в лг в фантомном колгуха на месте комуха 'лихорадка' [Журавлев-2: 98].
Ряд рассмотренных выше примеров показывает, насколько важным при выборе объектов для дополнительной проверки в словаре является признак словообразовательной изолированности сомнительной записи. Если два варианта записи не отличаются в этом отношении, возникают трудности при выборе правильного написания. Например, графические дублеты "Бруй - случайно попавший в тюрьму" и "Брус - новичек в тюрьме" [Потапов 1927: 19] являются изолированными, поэтому в рамках внутренней критики трудно предпочесть один из них. Только привлечение внешних данных позволяет заключить, что бруй возникло по ошибке при цитировании дореволюционного источника: брусъ 'первый раз, случайно попавший в тюрьму' [Попов 1912: 18], при этом -съ было прочитано как -й под влиянием новой орфографии [Шаповал 2007: 120]. Возможно, брус и бурч ('сообщник вора или мошенника' [Трахтенберг 1908: 11; Брейтман 1901: 191, 192]) являлись народноэтимологическими трансформациями немецкого Bursch(e) 'парень'. Во всяком случае, выведение из русского брус или польского brój 'счет' (или производной от него фамилии Бруй) весьма искусственно.
В общем можно заключить, что заподозрить сомнительную запись диалектного слова можно по целому комплексу признаков:
а) наличие графических дублетов, взаимно дискредитирующих друг друга,
б) словообразовательная активность/изолированность (неясность морфемного членения одного из дублетов, отсутствие у него производящего и производных слов) [5],
в) близость места и времени их фиксации (или даже их совпадение [6]),
г) количество независимых фиксаций и иллюстративных примеров, которое свидетельствует в пользу одного варианта; их отсутствие является главным источником сомнения в реальности другого варианта [7] (особенно, если можно заподозрить ошибочное расщепление одной записи) [8].
Дополнительно частное применение может найти анализ графики, соотносимый с фонетическими особенностями конкретного диалекта [9]. Реже представлено визуальное смешение букв для гласного и согласного звуков, но его и сложнее обнаружить, поскольку оно меняет исходное количество слогов. Установка на нетривиальность прочтения записей прошлого иногда приводит к неоправданному выбору более необычного чтения на месте ординарного [10].
Однако и после обнаружения сомнительной фиксации процедура ее проверки и особенно исправления подозрительной словарной записи остается весьма непростой. Прежде всего, сомнения в правильности и исправление - это последовательные, но разные процедуры. Даже при доказанности ошибочного характера копии не всегда ясно, как выглядела исходная запись. Статус "ошибки" в каждом отдельном случае нуждается в тщательном уточнении: это может быть и реальное диалектное слово, не фиксировавшееся ранее по причине его малоупотребительности, и результат ослышки при фиксации или описки при копировании рабочей записи, иногда это оказывается неверной трансформацией общеизвестного слова, впервые встреченного неопытным собирателем диалектного материала именно в местной речи. В любом случае представляется важным следующий принцип: исправлять, то есть менять полевой диалектный материал, представленный в словаре, можно только на основе другого материала, сохраняя и исходную запись, которая должна помечаться как вероятно ошибочная.
Объективных критериев для сравнения доказательной силы различных признаков, применяемых при сравнении графических дублетов, не выработано, но возможности сплошного контроля материала по определенным формальным параметрам заметно облегчаются автоматическим поиском по электронной версии. В целом этот инструмент превосходит ручную выборку по надежности и оперативности и позволяет учитывать значительный объем материала.
 

Примечания

1. "Я убедился в том, что собрания диалектных слов включают порой и слова, которым нельзя доверять" [Machek 1968: 7].

2. В том же Нижнедевицком уезде (районе) смешение м - ж отмечено и в записи "Амы́шша, ы, ж. Еж" [СРНГ-1: 253], ср.: "Возможно, искаженное ажы́шша = ожы́шша (ежище)" [Аникин-1: 206].

3. Следует учесть, что граница между первичным и вторичным источником, если понимать под ними словари (особенно сводные), условна [Шаповал 2009: 234].

4. Это позволяет иначе взглянуть на изолированное шубрейское абвагривать 'обвешивать' [Добровольский 1897: 343], которое логично читать как *обваживать, от вага 'вес'.

5. Так, терское стражáк 'молодой мерин' [СРНГ-41: 277] соотносится якобы со стража, но этому уникальному созвучию противостоит множество названий молодой лошади после первой стрижки гривы и хвоста типа стригýн и проч., так что вероятно прочтение стрижáк (стр[ы]жáк). Вообще термины коневодства находятся на грани забвения, что видно и по следующей записи 1976 г., где усматривается стригунóк в переносном употреблении: "Стригунóй, ая, ое. Подвижный, шустрый (о человеке). Ух, какой стригуной ты у нас! (говорит дедушка внучонку)" [СРНГ-41: 342; Шаповал 2009а: 153].

6. Поэтому трудно выбрать верную из двух донских записей 1976 г.: стокóрить 'сварить, приготовить (кашу, суп и т. п.)' и стопóрить 'приготовить обед' [СРНГ-41: 193, 234].

7. Так, однократно отмеченное в 1995 г. новгородское спéндели 'вид одежды [какой?]' явно говорит о забвении слова и реалии, но соотносится с хорошо документированным спéнзель 'короткая женская одежда' [СРНГ-40: 131].

8. Например, архангельское в записях 1928 г. вáрия и вáрня с одинаковым толкованием 'очаг для приготовления пищи в лесных избах' [СРНГ-4: 54, 57].

9. Ср. архангельское и вологодское éдрый 'желтый с красным, бурым оттенком' (Корова едра) [СРНГ-8: 324], которое на фоне обычного редрый и рёдрый 'то же' [СРНГ-35: 22] напоминает колымское "сладкоязычие" в произношении сонорных.

10. Так, значение слова беркýшка из контекста "Постелю постелю. По краюшкам беркушки" не выводится, но есть параллель: "Я старому уважу: .. Постелюшку постелю: .. По краюшкам - бернушки, Одеяло - борона" [СРНГ-2: 259, 260; Соболевский-II: 283-284 (№ 337)], - где ординарное чтение бёрнушко и толкование 'бревнышко' обосновать можно, несмотря на необычное в данном случае применение дерева (снимающее противопоставление постели и гроба).

Словари

Аникин- - А.Е. Аникин. Русский этимологический словарь. Вып. 1-3. М., 2007-2009.
Аникин 2003 - А. Е. Аникин. Этимологический словарь русских заимствований в языках Сибири. Новосибирск, 2003.
Аникин 2005 - А. Е. Аникин. Опыт словаря лексических балтизмов в русском языке. Аникин. Новосибирск, 2005.
Даль-I/IV - В.И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х тт. М., 1978-1980.
Лаучюте 1982 - Ю. А. Лаучюте. Словарь балтизмов в славянских языках. Ленинград, 1982.
Попов 1912 - В.М. Попов. Словарь воровского и арестантского языка. Киев, 1912.
Потапов 1927 - С.М. Потапов. Словарь жаргона преступников (блатная музыка). М., 1927.
СРГНО - Словарь русских говоров Новосибирской области / Под редакцией А.И. Фёдорова. Новосибирск, 1979.
СРГС - Словарь русских говоров Сибири / Под редакцией А.И. Фёдорова. Т. 1-5. Новосибирск, 1999-2006.
СРНГ- - Словарь русских народных говоров. Вып. 1-41. М.; Л./СПб., 1965-2007. [Электронный ресурс:] http://iling.spb.ru/vocabula/srng/srng.html.
Трахтенберг 1908 - В.Ф. Трахтенберг. Блатная музыка ("жаргон" тюрьмы). СПб., 1908.
Machek 1968 - Vacláv Machek. Etymologický slovník jazyka českého. Druhé, opravené a doplnĕné vydání. Praha: Academia, 1968.

Литература

Брейтман 1901 - Г.Н. Брейтман. Преступный мир. Киев, 1901.
Добровольский 1897 - В.Н. Добровольский. О дорогобужских мещанах и их шубрейском или курбацком языке // Известия отд. русск. яз. и слов. Акад. наук. СПб, 1897. Т. II. Кн. 1-2. С. 320-352.
Журавлев- - А.Ф. Журавлев. Лексикографические фантомы. 1: СРНГ, А-З // Dialectologia slavica: Сборник к 85-летию Самуила Борисовича Бернштейна: Исследования по славянской диалектологии. 4. М., 1995. С. 183-193; Лексикографические фантомы. 2: СРНГ, И-К // Слово и культура: Памяти Никиты Ильича Толстого. Т. 1. М., 1998. С. 93-104; Лексикографические фантомы. 3. СРНГ, Л-M // Слово во времени и пространстве (К 60-летию профессора В. М. Мокиенко). СПб., 2000. С. 265-282; Лексикографические фантомы. 4: СРНГ, Н-О // Исследования по славянской диалектологии. 7. Славянская диалектная лексика и лингвогеография. М., 2001. С. 265-281; Лексикографические фантомы. 5. СРНГ, О - П // Аванесовский сборник. Антология. М.: Наука, 2003. С. 382-289; Лексикографические фантомы. 6. СРНГ, П // Известия Уральского государственного университета. 2001. № 20. С. 172-178; Лексикографические фантомы. 7. СРНГ, П // Исследования по славянской диалектологии. 8. Восточнославянская диалектология, лингвогеография и славянский контекст. М., 2001. С. 120-131.
Пожарицкая 2005 - С.К. Пожарицкая. Русская диалектология. - М., 2005.
Соболевский- - Великорусские народные песни / Изд. проф. А. И. Соболевским [при участии П. Н. Шеффера]. Т. I-VII. СПб., 1895-1902. [Электронный ресурс:] http://feb-web.ru/feb/byliny/default.asp.
Фасмер- - М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка. Т. I-IV. М., 1986-1987.
Шаповал 2007 - В. В. Шаповал. Цыганские элементы в русском воровском арго? // Вопросы языкознания. М., 2007. № 5. С. 108-128. [Электронный ресурс:] http://www.philology.ru/linguistics2/shapoval-07c.htm.
Шаповал 2009 - В. В. Шаповал. Словарь как гипертекст и аспекты лексикографической критики // Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании. Сб. науч. статей. Вып. 8. Том. 1. М., 2009. С. 233-237. [Электронный ресурс:] http://www.philology.ru/linguistics2/shapoval-09b.htm.
Шаповал 2009а - В. В. Шаповал. Челябинские диалектизмы в "Словаре русских народных говоров" (выпуски 1-41): проблемы лексикографической достоверности // Вестник Челябинского государственного университета. № 35 (173). Филология. Искусствоведение. Выпуск 37. Челябинск, 2009. С. 152-154.