ПРОБЛЕМЫ ОПОЗНАНИЯ СОМНИТЕЛЬНОЙ ФИКСАЦИИ ГЕРМАНИЗМА В СЛОВАРЕ
(Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании.
- Вып. 9. - Т. 1. - М., 2010. - С. 320-325)
Выявление ошибочных написаний заглавных слов в словарях территориальных диалектов
является старой проблемой, осознанной уже В.И. Далем [17: 158]. Однако еще более
остро эта проблема стоит при описании жаргонных слов. Кроме того, каждая новая
эпоха, как кажется, вносит свой вклад в обширный и слабоизученный пласт ошибочных
написаний, отлагающихся в лексикографических источниках. Все это создает высокие
риски появления фантомных словарных описаний и требует особого учета опасных
мест, а также разработки комплекса приемов их выявления. Рассмотрим примеры
искаженных фиксаций слов, опознание которых представляется нетривиальной задачей.
Единичная фиксация слова нередко оказывается недостаточно информативной (место
ударения показано иным шрифтом): "Беккемедь [род?]. Длинная булка.
Дон., начало XX в." [12: 207], с точки зрения этимологии "неясно"
[1: 57]. Загадок здесь, действительно, немало. Вопрос о грамматическом роде
задан даже преждевременно. Неясно, старая или новая орфография была в исходной
записи. Неясно, насколько запись корректна. Скорее всего, -ъ на конце
был прочитан как -ь. Как бы понятная медь в конце и ударение могут
быть результатом позднейшего осмысления записи. Довольно перспективной кажется
гипотеза, что в качестве наименования булки записано производное от нем. глагола
backen 'печь'. Проблемной оказывается вторая половина записи -емедь.
В результате перебора ряда вариантов чтения было решено остановиться на +ехцъ.
Графическая реконструкция: буква е использована для обозначения [э] без
релевантной мягкости предшествующего согласного, буква х, написанная
"развалисто", с промежутком между дуговыми штрихами, прочитана как
м, буква ц в необычном окружении расщеплена на е и g-образное
д (для достижения более равномерного чередования согласных и гласных,
что часто является источником ошибок прочтения), конечный ъ принят за
ь, возможно, под давлением напрашивавшегося чтения -медь, но для
дореволюционного грамотного человека здесь, при значимом отказе от "ять"
(а мы не знаем, так ли это, поскольку словарь современный) и с учетом булочной
темы, вероятнее "сладкое" чтение мёдъ. Неопознание -ъ
в таком "сильном контексте" может указывать на небрежное начертание,
вполне совпавшее с -ь, что не создавало проблем при выборе верного чтения
у знающих это слово, но могло привести к ошибке идентификации при дальнейшем
копировании.
Если все эти допущения верны, то вторая часть записи - это суффикс -эхц
существительных среднего рода в идиш, служащий для обозначения предметов, изделий
и т.п., например: запеканка = [тэйгэхц], то есть 'изделие из теста' [4:
164]. В итоге восстанавливается запись +беккехцъ, соответствующая чтению [бэкэхц],
то есть 'нечто печеное' или "выпечка, "печиво"",
как любезно подсказали информанты. Этим значением покрывается и частное толкование
"длинная булка". Экстралингвистические детали весьма туманны: с одной
стороны, Дон был вне черты оседлости, а с другой, время ее исчезновения правдоподобно
покрывается периодом, обозначенным как "начало двадцатого века". Кроме
того, единичная фиксация беккемедь могла отражать какой-то экзотический
опыт контактов. Во всяком случае высока вероятность того, что перед нами слово
из идиш: бэкэхц (ср. р.) 'выпечка'. Если его употребляли русские, то
в мужском роде: *бэкэхц, *бэкэхца и т.д. Однако вряд ли слово завоевало широкую
популярность: ни в реконструированной, ни в искаженной форме его не зафиксировали
иные донские словари [6; 7; 11].
От пекарской темы перейдем к пивной. Рассмотрим еще один случай восстановления
чтения слов. На этот раз единичная и сомнительная фиксация слова в жаргонном
словаре могла быть исправлена только благодаря наличию сомнительных, но зато
нескольких фиксаций, как можно заподозрить, однокоренных слов. При этом приходится
признать, что решающим, как часто бывает в делах такого рода, оказался все-таки
фактор случайности, пусть и поджидаемый для данного слова в течение 20 лет.
Таким образом, ставить вопрос о формализации опыта в данном случае рано. Однако
собственно обоснование найденного решения представляется актуальным в контексте
критики словарей.
Итак, в 1923 г. С.М. Потапов отметил в числе немногих (примерно 50 из всего
1800 позиций) дополнений к словарю В.М. Попова 1912 г. слово, лишенное очевидных
словообразовательных связей: "Бекрут - 15 копеек" [9: 7]. При
нэпе 15-копеечная серебряная монета прежнего размера опять стала выступать в
роли "приличных чаевых", что в принципе объясняет попадание в жаргонный
словарь ее неформального наименования. Правда, в 1925 г. М.М. Зощенко в повести
"О чем пел соловей" использует старое название монеты: "Очень
роскошная жизнь началась у Мишки Рундукова. Былинкин дважды давал ему по гривеннику
и один раз пятиалтынный, прося Мишку тихонько свистеть в пальцы, когда старуха
у себя на кухне и Лизочка одна в комнате" [5: 96]. М.А. Булгаков в начале
повести "Собачье сердце" упоминает о том, что эта сумма (скорее, по
дореволюционному эталону) воспринималась как цена очень скромного обеда: "Подумать
только: сорок копеек из двух блюд, а они, оба эти блюда, и пятиалтынного не
стоят, потому что остальные двадцать пять копеек заведующий хозяйством уворовал"
[2: 167].
Однако слово бекрут все же остается неизвестным ранее новшеством словаря
Потапова. И в 1927 г. опять только этот автор доставляет новые уникальные сведения
о загадочном слове, во втором издании его словаря обнаруживается уже целое гнездо
как будто однокоренных слов: "Бекрут, бекрютный - 15 копеек"
[10: 12], "Биркрютка - см. бекрут", по внешнему виду
сюда же стоит включить для проверки и четвертое слово: "Беркмотный
- двадцать рублей" [10: 13]. Эти данные в позднейших словарях повторяются
вслед за Потаповым точно и без дополнений [8: 57, 59], но обычно с потерей отсылочного
Биркрютка, кроме словаря М.А. Грачева [3: 76]. Стоит обратить внимание
на то, что перед нами, судя по толкованию, разговорные названия ходовой монетки.
Странно при этом, что они остались настолько чуждыми массам, что ни до ни после
никто, кроме Потапова, их не заметил. Такая единодушная неосведомленность о
слове может быть объяснена, например, ошибкой в записи окказионального заимствования.
На иноязычный источник косвенно указывает и мена у-ю в основе слов. На
эту гипотезу и опирается вероятное чтение и толкование четырех записей, представленное
ниже:
1) Бекрут прочитано вместо +бекруг < +бе[р]круг от нем. Bierkrug
(м. р.) 'кружка пива, пивная кружка' (с пропуском нем. r в Bier-,
отраженном в виде предударного бе-, и смешением конечных г-т).
Толкование '15 копеек' встречается при трех вариантах записи бекрут, бекрютный,
биркрютка и соответствует предреволюционному пятиалтынному (обычному размеру
приличных чаевых на "пару пива" с добавкой, т.е. на три кружки дорогого
разливного пива). Например, у Чехова в рассказе "Гусев" (1890): "Вам
говорят, что ветер с цепи срывается, что вы скоты, печенеги, вы и верите; по
шее вас бьют, вы ручку целуете; ограбит вас какое-нибудь животное в енотовой
шубе и потом швырнет вам пятиалтынный на чай, а вы: "Пожалуйте, барин,
ручку"" [15: 358].
2) Производное от +бе[р]круг субстантивированное прилагательное бекрютный
прочитано уже не со смешением г-т, отразившимся в 1923 г., а со смешением
ж-т на месте +бе[р]крюжный. Объяснения требует и колебание у-ю
в записи. Формально -крюг- напоминает немецкую форму мн. ч. с умляутом
Bierkrügе 'пивные кружки'. Хотя вероятна и альтернативная гипотеза:
информант произносил биркружный с картавыми среднеязычными [r], как (бы) по-французски,
после которых выбиралась буква ю. Такое [р] порой и передаётся на письме
через й (дйуг дйуга, дъюг дъюга 'друг друга'). Значение у слова
+бе[р]крюжный то же: чаевые, "пурбуар" и т.п. Морфологическое оформление
по типу названий монет: гривенный, двугривенный, пятиалтынный.
3) Биркрютка читалось (со смешением ж-т) на месте +биркрюжка,
возникшего от формы мн. ч. Bierkrügе (альтернативно: биркруг
с картавыми р) под влиянием русск. кружка. Значение то же: монета,
обычно предназначенная для покупки кружки / кружек пива. В повести К.М. Станюковича
"Похождения одного матроса" читаем в описании питейного подвига русского
матроса: "- Ромъ... вери гутъ... два стаканчика побольше... вери гутъ,
а ему биръ* кружку... вери гутъ... Понимаешь, голубушка? - приказывалъ Артемьевъ,
распоряжаясь своимъ "вери гутъ" довольно расточительно" ["*Пива
(нем. das Bier)." - прим. Станюковича] [13: 58]. Здесь существенно, что
автор, владевший иностранными языками явно лучше матросов, производит членение,
руководствуясь своими знаниями и давая подсказку образованному читателю своего
времени. Однако нетрудно заметить, что слово биръ в препозиции к кружка
оказывается неизменяемой частью цельной номинации, как, например, гросс-
в гроссмейстер. Кроме того, пояснение автора нельзя понимать как 'кружка
пива', потому что существенно здесь именно то, что в эту емкость наливался ром.
Думается, что биръ кружка или биркружка возникла (или даже возникала
не раз) на базе немецкого Bierkrug путем его наложения на русское кружка.
Последнее восходит к тому же германскому корню [14-II: 385], так что созвучие
не случайно. Его легко обнаружить и нелегко игнорировать.
4) Последняя запись чрезвычайно сложна: Беркмотный читалось, вероятно,
на месте +беркрюжный или +беркгюжный. Если ранее группа [rkr] дважды передавалась
как кр и один раз как ркр, то здесь дефектная, как думается, запись
с мо могла возникнуть разными путями: либо группа рю была прочитана
как мо, либо картавое произношение нем. r в -krüg-
(альтернативно: [й]-образного картавого р в -krug) было поначалу
отражено как г-фрикативное. В том же словаре имеется вероятная параллель
в виде слова монтреза 'мать' [10: 130], прочитанного на месте +монтрезог
< франц. mon trésor 'моё сокровище' [16: 117]. Затем исходная
реконструируемая запись +беркгюжный была прочитана при копировании с переразложением
между буквами элементов в графической группе гю-мо и с привычным уже
смешением ж-т.
Этот четвертый вариант записи беркмотный имеет толкование '20 рублей',
не '15 копеек'. И все же мы полагаем, что и в основании этого значения лежит
все то же обозначение чаевых (как "пивных" денег). В чем причина отличия,
сказать точно нельзя. Выбор суммы '20 рублей' может объясняться размером более
скромных чаевых в инфляционных "совзнаках" образца 1922 г. (по стоимости
это уже изначально было в 7-8 раз меньше вышеупомянутых 15 копеек, "привязанных"
к нэповскому червонцу). Кроме того, в данном мутном источнике нельзя исключить
и иную причину странности толкования: его ошибочный перенос от несохранившегося
слова из нижней строки. Такой перескок взгляда при копировании или наборе дает
очень характерные ошибки. Ср. цыг. Деш-опачу с толкованием 'четырнадцать'
[10: 44], взятым от потерянного *дешу-штар '14' и поставленным вместо
правильного *дэшупанч '15' [16: 119].
Итак, в четырех уникальных записях один раз было один раз представлено ошибочное
смешение конечных г-т и трижды смешение ж-т, однажды графическое
переразложение рю-мо или, возможно, гю-мо, дважды полное игнорирование
в записи немецкого r, а также, возможно, отражение его как г (фрикативного).
В итоге можно реконструировать и языковую личность автора этих записей: складывается
впечатление, что не знающий немецкого языка, да и не слишком уверенно пишущий
по-русски товарищ пытался зафиксировать на слух и объяснить малопонятные для
него самого слова, которые он и слышал, похоже, впервые. Возможно, господа,
сравнивая прежние и новые порядки, обсуждали и чаевые царского и пролетарского
времени. Но, как можно видеть, обстоятельства не позволяли наблюдателю задавать
уточняющие вопросы людям, от которых были услышаны эти слова: +бе[р]круг,
+бе[р]крюжный, +биркрюжка, +беркрюжный (+беркгюжный).
Пивная терминология, будучи столь же распространенной в устном обиходе, как
и названия ходовых монет, но в то же время несколько порицаемой, оказывается
в результате слабо освещенной в словарях. И.Г. Добродомов указал, что чеховское
слово немецкого происхождения биргалка 'пивная', не вошло в академические
словари. Подобной же, если не более печальной, оказывается и словарная участь
немецкого заимствования биркруг и потенциального производного от него
*биркружка, характерных для макаронического стиля, шутливого смешения
языков в неформальной и жаргонной речи с претензией на демонстрацию образованности.
Несмотря на весьма низкое качество письменной фиксации в словаре 1927 г. четырех
разгаданных слов и лаконизм их толкований, своим совокупным авторитетом эти
данные не только подтверждают гапакс Станюковича биръ кружка (биркружка),
но и дополнительно свидетельствуют об употреблении в среде русских любителей
пива немецкого биркруг '1) пивная кружка; 2) пятиалтынный (на пиво)'.
Здесь можно усмотреть следы каламбура: бир+круг 'пивная кружка' =>
'круглая монета на пиво'. (В тюркских республиках сегодня распространено название
пивбаров Бир кружка, которое также имеет двухслойное значение: английское
и немецкое 'пивная кружка' каламбурно совмещено с тюркским 'одна кружка'.) Далее
биркруг является производящим для существительного биркружка с
теми же значениями, а также для биркружный '1) прил. относящийся к пивной
кружке; 2) м. р. пятиалтынный (на пиво); 3) в 1922-1923 гг. 20 рублей "совзнаками"
(на чаёк)'.
Не пренебрегая даже этим, весьма скромным по содержанию и сомнительным по
форме, свидетельством прошлого, удается реконструировать пару пусть мелких,
но ярких черт устной речи 1920-х гг., быть может, нигде больше и не оставивших
следа. В подобном лингвистическом результате, думается, и можно усмотреть ценность
жаргонных словарей прошлого как исторического источника.
Литература
1. Аникин А.Е. Русский этимологический словарь. Вып. 3. М.,
2009.
2. Булгаков М.А. Собачье сердце // Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 8 т.
Т. 2. М.. 2004. С. 166-255.
3. Грачев М.А. Словарь тысячелетнего русского арго. М., 2003.
4. Еврейско-русский словарь. М., 1989.
5. Зощенко М.М. О чем пел соловей. Сентиментальные повести. М.; Л., 1927.
6. Левочкин П.А. Образцы Черкасского говора // Варшавские университетские
известия. Варшава, 1914. VII [Изданы 1 октября]. Варшава, 1914. Отд. 5. С.
3-16.
7. Миртов А.В. Донской словарь. Ростов, 1929.
8. Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русского жаргона. СПб., 2000.
9. Потапов С.М. Блатная музыка. Словарь жаргона преступников. М., 1923.
10. Потапов С.М. Словарь жаргона преступников (блатная музыка). М., 1927.
11. Словарь русских донских говоров: В 3-х т. Т. 1. Ростов-на-Дону, 1975.
12. Словарь русских народных говоров. Вып. 2. Л., 1966.
13. Станюкович К.М. Похождения одного матроса // // Родник. М., 1899. № 1.
С. 49-62.
14. Фасмер Макс. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т. М., 1986-1987..
15. Чехов А.П. Собрание сочинений в 12-ти томах. Том 6. Повести и рассказы.
М., 1962. С. 351-364.
16. Шаповал В.В. Цыганские элементы в русском воровском арго? (размышления
над статьей акад. А.П. Баранникова 1931 г.) // Вопросы языкознания. 2007.
№ 5. С. 108-128.
17. Шаповал В.В. В.И. Даль и критика словарей: заглавное слово со знаком вопроса
// Русский язык в научном освещении. № 1 (17). М., 2009. С. 158-181.