Следите за нашими новостями!
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

В. В. Шаповал

ПЕРСПЕКТИВЫ ИЗУЧЕНИЯ ЦЫГАНИЗМОВ В РУССКИХ УСЛОВНЫХ ЯЗЫКАХ

(Наше слово: К 80-летию профессора В.Д. Бондалетова. - М., 2009. - С. 179-188)


 
В 1967 году Василий Данилович Бондалетов опубликовал актуальную и поныне работу "Цыганизмы в составе русских условных языков" [Бондалетов 1967: 235-243], в которой был проанализирован значительный материал. Прежде всего практически исчерпывающим охватом источников эта работа выгодно отличается от статьи А.П. Баранникова 1931 г., в которой подавляющая часть материала была извлечена из одного словаря [Шаповал 2007]. Примечательно, что В.Д. Бондалетов в этой компактной работе, в сущности, открывает тему, указывая на то, что в перспективе могут быть опознаны "цыганские элементы (корни) в тех словах, которые пока приходится относить к числу "темных"" [Бондалетов 1967: 240, прим. 1].
Обратимся к анализу некоторых слов портновского и др. условных языков, происхождение которых остается невыясненным.
1) Слово чьхáя 'девушка' было отмечено В.И. Далем в "Словаре офенского языка" 1854 г. (недавно опубликованном В.Д. Бондалетовым), но в соотносительном "Русско-офенском словаре" 1855 г. на девка, девушка, девчонка почему-то пропущено [Бондалетов 2004: 340, 370]. Хотя созвучие с цыганским čhaj и очевидно, наличие в этом случае подчеркнуто ясно обозначенного мягкого придыхательного [č'h] создает проблемы для определения вероятного цыганского диалекта-источника: это не севернорусско-цыг. "чяй ж [<мн. ч.> чяя] дочь, девушка-цыганка" (ЦРС 1938: 148), где нет особой фонемы [čh], и не украинско-цыг. (сэрвское) или белорусско-цыг. чхай, где [чх] - твердое. Позднее слово однократно отмечалось у портных Мещовского уезда Калужской губ.: чхáя 'девочка' [Чернышев 1898: 253]. И опять два других исследователя у калужских (мещовских и приугорских) портных это слово не зафиксировали [Добровольский 1899; Усов 1898], что свидетельствует о его все-таки скромной употребительности.
Цыганское слово чхай относится только к девушке-цыганке, в противоположность представительнице другого этноса (раклы), но есть еще значение 'дочь, дочка', усвоение которого от цыган в качестве вежливого обращения к любой девушке вполне вероятно. Налицо и морфологическая адаптация по типу русских существительных женского рода: чхай > чхая. Однако детали не вполне однозначно реконструируются: а) речь можно идти о механическом добавлении русского окончания (по типу мадам - мадама); б) при этом нельзя исключить опору на форму цыг. вокатива типа чхáйо/чхáю, которая в условиях аканья могла дать искомое [чхáйа] (ср. экзотизм в русской речи цыган: "- Ну, чяя <девка>, ты огонь!" [Друц 1998: 393]); в) или же вокатив чхаю, воспринятый как русск. вин. пад. (кого? - чхáю 'девушку'), мог послужить для вычленения основы чхай-, употребляемой с русскими окончаниями ж. р.: чхая, чхаи и т. д.
2) От портного из д. Дягоньки (Сильковской вол., Мосальского у., Калужской губ.) было записано гажнúн избрáнник 'женин брат, шуряк' [Добровольский 1899: 1406, 1409]. Наличие у рабочих-глинотопов (с. Железцы, Перемышльского у., Калужской губ.) еще ряда других (по виду однокоренных) синонимов (гажá, гажýха, кажýха 'жена' [Добровольский 1899: 1329]) свидетельствует о широкой и относительно давней известности слов этого корня. Вместе с тем не вполне ясно соотношение слова гажня 'жена' со словом гажа и проч.: это либо довольно неожиданное производное по типу сводня, родня, либо (что при отсутствии примеров употребления нельзя исключить) *гажня "вычислено" В.Н. Добровольским из притяжательного прилагательного гажнин. Такое решение не вполне убедительно. Для существования производного гажнин достаточно исходного гажа. Вероятная реконструированность слова гажня подкрепляется пропорцией: гаж(а) - гажнин, муж - мужнин. Разг. мужнин также формально позволяет восстановить исходное слово в виде *мужнь.
Возможна связь этих слов с цыг. гажú [гажы] / гадú (ж. р.) 'женщина-нецыганка; крестьянка' - женск. к га(д)жё (м. р.) 'не цыган, мужик' (ЦРС 1938: 30). Вряд ли гажá выводимо из русск. диал. гожая 'красивая, пригожая' (с постоянным ударением на корне), хотя вторичное сближение с этим прилагательным и вероятно. [181:] При производности от русского гóжа 'хороша' трудно объяснить ударение на окончании в гажá. Вместе с тем, явно однокоренные слова гажуха, которое в акающем говоре может восприниматься как производное от калужск. гожий '2. Хороший' (СРНГ-6: 278), и кажуха, которое интерпретируется, вероятно, через калужск. казистый 'благоприятный, выгодный, полезный' (СРНГ-12: 319) и может отражать восприятие начального цыганского взрывного [г-] южновеликорусами как глухого взрывного [к-], - оба, по всей вероятности, также являются производными от цыг. основы гаж- трансформациями на основе вторичных сближений с русскими корнями, но они не могут рассматриваться независимо от гажá.
3) Довольно многочисленными в условном языке мещовских портных были названия шубы и полушубка, также по виду являющиеся однокоренными: постунёнак 'полушубок', пастуняты и постуняты 'полушубки', пустыня'шуба' [Добровольский 1899: 1400, 1401, 1403, 1407], пастынь 'полушубок, шуба' [Чернышев 1898: 258, 262]. Вероятно, постунёнак образовано на русской почве при помощи суффикса "детёныша" от севернорусско-цыг. пустын (м. р.) 'шуба, тулуп' (ЦРС 1938: 110), рассматриваемого как заимствование из иранских языков: среднеперс. pōstīn 'fur coat <меховая одежда>' (Manush 1997: 103), от post 'skin <шкура>' [Hancock 1995: 37]. Ср. также указание В.Н. Добровольского, записавшего эти слова: "Встречается у цыган "постын": шуба" [Добровольский 1899: 1403].
Однако имеется и альтернативная версия: подобные слова из русских условных языков (пастунéнок 'полушубок', пастыняты 'полушубки, шубы', пастýнь 'шуба, полушубок') рассматривались также как заимствованные через тюркское посредство (или прямо) из персидского: "перс., ткм. <туркменское>, азерб. postun (мех, шкура, меховая шуба)" [Дмитриев 1931: 175]. Таким образом, речь идет о выборе между прямым заимствованием из иранского источника и заимствованием через тюркского или цыганское посредство. Наличие довольно надежно этимологизируемого слова чхая, а также выявленных В.Д. Бондалетовым в составе лексики условных языков цыганизмов (грай 'конь', граятник 'конокрад', лавья 'деньги' [Добровольский 1899: 1400] и др.) повышает шансы [182:] цыганского происхождения слова постунёнак и др. Однако экстралингвистических, реальных деталей не хватает для окончательного восстановления картины заимствования и, соответственно, выбора одной из версий.
4) Только материалом условного языка мещовских портных иллюстрируется ряд слов с корнем хур- 'стар-': хурóй 'старый', хурьё 'старьё' ("хурьё палáхвить" - 'старьё починять') [Добровольский 1899: 1401]; хурúк 'старик', хурýза 'старуха' [Чернышев 1898: 260]. В данном случае представляется вероятной связь с севернорусско-цыг. пхурó 'старый' (ЦРС 1938: 112). Хотя не вполне обычно здесь отражение придыхательного [пх-] в виде [х-], такое возможно, если уже в диалекте-источнике произошло разложение придыхательного на два звука [п+х]. Обычно же взрывное начало сохраняется, а утрачивается аспирация. В данном условном языке есть и другой пример явственного сохранения придыхания (чхая), так что цыганская этимология в целом представляется вероятной и для слов с корнем хур-.
5) Обычно затрудняет опознание цыганизмов их бедная документация. Однако источником колебаний может служить и излишне богатая вариативность предположительно однокоренных слов. О слове явро 'яйцо' М. Фасмер писал, что оно "широко распространено в русск. тайных жаргонах" (например, нищих [Тиханов 1899: 94; Романов 1901: 15], торговцев-кубраков [Добровольский 1897: 352]), и принимал гипотезу о заимствовании из цыганского: "jaro яйцо" (Фасмер-IV: 542), "jāro, das Ei" [Liebich 1863: 140]. Это единственный цыганизм, отмечаемый им в своем знаменитом словаре.
В лексике условных языков Европы указывают на такое явление, которое можно интерпретировать как результат заимствования не из ближайшего местного, а из какого-то ощутимо отдаленного в пространстве (и/или во времени) цыганского диалекта: "It is in principle possible that Para-Romani vocabularies did not enter non-standard usages from a coterritorial dialect of Romani, but that they were transmitted through diffusion of specialized vocabularies or trade jargons" - 'В принципе возможно, что словари жаргонов на основе цыганского проникали в нестандартные формы речи не из соседствующего цыганского диалекта, а передавались посредством распространения специальных словарей или торговых жаргонов' [Matras 1999: 2]. Параллель такой модели заимствования можно найти и в лексических системах самих цыганских диалектов. Например, в традиционном московско-цыганском диалекте окно называется германизмом фэнчтра, а в генетически близком к нему диалекте "синти" - славянским словом voxni (ROMLEX). Смысл подобной "номинативной поляризации" состоит, вероятно, в наборе известной дистанции с лексикой языка автохтонов. Что-то приводит к сходному эффекту и в лексике жаргонов. Примеры подобного феномена в русских условных языках все еще нуждаются в надежном подтверждении. Перспективным кандидатом является слово явро. В.Н. Добровольский отмечал в качестве кубрацких слов: яврó (яўро), яврýшка 'яйцо' и яврятница 'яичница' [Добровольский 1897: 352]. Если принять в качестве источника цыг. "jaro", то надо признать возможность отражения долгого [ā] в виде [ав/аў], но представить, где именно или через чье посредство произошло заимствование, очень сложно. Одновременно с этим вероятным цыганизмом сообщается о несомненном и свежем заимствовании из местного цыганского диалекта: "[Кубраки] находятся в воровских сношениях с завзятыми конокрадами-цыганами. Может быть, поэтому в кубрацком языке встречаются цыганские слова, например, яро (яйцо)..." [Добровольский 1897: 331-332]. В смоленско-цыганском нет долгих гласных; учитывая направление миграции, можно сказать, что они не сохранились. Таким образом, есть основания предполагать, что в кубрацком тайном говоре встретились два разновременных заимствования из родственных цыганских диалектов: старое явро и новое яро. Другая подобная пара - кубрацкое гаврюк и свежий цыганизм герил 'горох' (цыг. hiril): "Мiяють артихоны и гаурюкъ (герилъ) - пазитаимъ" - 'Есть блины и горох (кушанье), попросим' [Добровольский 1897: 332].
Если с новым яро все более или менее ясно, то время и обстоятельства заимствования старого явро уточнить чрезвычайно трудно. Вариативность корня слова простирается от еврó 'яйцо' (нищие) [Тиханов 1899: 87] до трехсложных вариантов игурó 'яйцо' (калики) [Добровольский 1916: 3], егурó: "яйцо - jeguró" и производное "горох - jegur'átn'ik" (портные приугорские) [Усов 1898: 250]. Старейшая фиксация - "по-суздальски": 160. Яйцо. = "ЕгренéнокЪ" (Паллас1-1: 94) - свидетельствует по крайней мере о неслучайности [-г-] и о заметном периоде адаптации, достаточном для усвоения слова и возникновения производного (кстати, напоминающего рассмотренное выше постунёнак). Надо сказать, что родство вариантов на явр- и на егрен- - весьма неочевидно, хотя уже в 1854 г. у В.И. Даля отмечено их варьирование: евренёнок, егреня 'яйцо' [Бондалетов 2004: 262].
Условный язык орловских шорников еще более расширяет репертуар вариативности этого "радиксоида": гаренята (село Верхний Путимец) и гареняты (с. Большое Рыжово) 'яйца', там же, видимо, вторичное: грунятки 'то же' (с. Голохвостово) [Котков 1949: 246]. Эти варианты уже не нуждаются в посредстве явро, они могли бы быть возведены, вероятно, к *яренята, *яренёнок. В условных языках порой [й-] и [г-] (фрикативное?) взаимозаменяются даже не перед передними гласными, что было бы вполне ожидаемо для южновеликорусского наречия. Так, нищенское гудлáй 'еврей', гудлáйка 'еврейка' (Сцепура 1881: XXV) напоминает корень юд-/jud- 'иудей'. Кстати, стоит учесть и вариант "Кудлáй - еврей" в языке калик перехожих [Добровольский 1916: 4], аналогичный вариативности гажуха - кажуха, не позволяющей ограничиться гипотезой о взаимозамене [й-] и только фрикативного [г-]. Видимо, исходя из подобных пар, В.Н. Добровольский указывал, как будто, на связь кубрацкого слова гаврюк, гаўрюк 'горох' с явро [Добровольский 1897: 345]. Однако нельзя не заметить, что это название гороха имеет довольно давние корни: у "суздалы" - офеней Владимирской губернии однокоренное слово отмечено еще в середине XIX в. - гаврей [Гарелин 1857: 96]. Оно же было у калужских глинотопов и калик [Добровольский 1899: 1391; Добровольский 1916: 2]. Варианты гаврей, гаврéкъ, гаврёх, гáврик отмечены и в "Словаре офенского языка" 1854 г. [Бондалетов 2004: 255]. При этом названия гороха начинаются на гавр-, а названия яйца на явр- (евр-); пересечения пока не выявлено, так что это два разных корня. Гаврей и проч. нельзя считать параллелью к явственно связанному с названием 'яйца' названию 'гороха' у приугорских портных: "jegur'átn'ik".
Вместе со словом егрененок вариант гаврей и т. п. раздвигает хронологические рамки до середины XIX в. и даже конца XVIII в., то есть периода, для которого наши сведения о цыганизмах фактически отсутствуют, в лучшем случае ничтожны и зыбки. Позволим себе параллель из нашего времени. Уже около полувека присутствие вьетнамцев ощутимо в составе рабочей силы бывшего соцлагеря, последние два десятилетия - и в сфере серого и черного рынка. Однако и речи нет о каких-то следах их влияния на жаргоны СНГ и Восточной Европы. Уже в течение XVIII в. мобильные цыгане стали довольно хорошо известны по всей России, однако осязаемые следы цыганского влияния в условных языках все-таки относятся лишь к началу XX в. С учетом общей хронологии фиксации цыганизмов егрененок и гаврей пока надежно не интерпретируются. Эти вопросы не проясняются также и альтернативной версией: Н.К. Дмитриев связывал яуро 'яйцо' и "общетур. jauru (птенец)" [Дмитриев 1931: 179].
Рассмотрение по возможности всей выявленной (доступной нам в описаниях) лексики конкретного условного языка позволяет в ряде случаев определенно отвергнуть версию о цыганском происхождении слова.
7) Глагол бутáть 'работать' (сов. вид - збутáть 'сделать, сработать') был отмечен у калужских глинотопов и портных вместе с рядом производных: бутáль 'портной' [Добровольский 1899: 1393, 1394, 1408], бутáч 'портной' [Чернышев 1898: 258]. Внешнее подобие с цыганским буты (ж. р.) 'работа, труд' (ЦРС 1938: 18) не является достаточным основанием для вывода о заимствовании. Вариативность ударения в паре бутáть 'работать' и бóтать 'рабóтать', подкрепленная наличием слова бóта 'работа' с постоянным ударением на первый слог [Добровольский 1899: 1399, 1402; Чернышев 1898: 258], указывает на усечение первого слова в русских словах рабóтать и работáть с целью маскировки. Наличие [у] в предударном слоге в бутáть в соответствии с работáть может объясняться в зона аканья действием диссимилятивных моделей вокализма после губного согласного.
Этот пример, в сущности, является иллюстрацией применения презумпции исконности, которую можно дополнить и более вычурным случаем.
8) В условном языке калужских портных отмечался глагол чурúть 'резать': приугорское "čur'ít'" [Усов 1898: 250], ср.: мещовское зачурúть 'зарезать' [Добровольский 1899: 1400]. Ранее подобный глагол был отмечен В.И. Далем в двух конфликтных написаниях: в "Словаре офенского языка" 1854 г. - атгурúть 'отрезать', в соотносительном "Русско-офенском словаре" 1855 г. с пометой "владимирское" - отчýрить 'отрезать' [Бондалетов 2004: 241, 397]. Понятно, что выбор между этими вариантами записи возможен лишь на основе дополнительно привлеченного материала, напр.: отчурить [удар.?] "Отрезать. Мещов. Калуж., Архив РГО" (СРНГ-25: 5). Таким образом, калужские данные оказываются весомыми и для интерпретации разночтений у В.И. Даля. Однако вряд ли чурить и проч. связано с севернорусско-цыг. чюрú (ж. р.) 'нож' (ЦРС 1938: 147), хотя подобные производные от наименования инструмента глаголы встречаются в условных языках. Дело в том, что в русском языке есть словообразовательное гнездо чурка, чурбан, чурбак, чурак и проч., включающих идею 'резки', ср. также, возможно, отдельное от него гнездо: вычурный, вычуры 'резные украшения, фигуры' и проч. (Фасмер-IV: 387, 385; -II: 372; СРНГ-6: 58), так что выбор в этом случае будет не в пользу цыганского.
Даже привлекая более солидные по охвату материала разнообразных цыганских диалектов современные словари сегодня непросто добавить к выявленным в 1968 г. В.Д. Бондалетовым вероятным цыганизмам в условных языках что-то существенное. Кардинальный вывод статьи 1968 г., прозорливо сформулированный на основе осторожного анализа весьма пространного материала, проходит проверку временем и остается неизменным: цыганизмы в условных языках "составляют маловажную и как бы случайную долю словаря" [Бондалетов 1967: 236]. Это и обусловливает трудность их надежного опознания.
 

Литература

Баранников 1931 - Баранников А.П. Цыганские элементы в русском воровском арго // Язык и литература. - Т. VII. - Л., 1931. - С. 139-158.
Бондалетов 1967 - Бондалетов В.Д. Цыганизмы в составе русских условных языков // Язык и общество. - Саратов, 1967. - С. 235-243.
Бондалетов 2004 - Бондалетов В.Д. В.И. Даль и тайные языки в России. - М., 2004.
Гарелин 1857 - Гарелин Я.П. Суздала, офени, или ходебщики // Вестник имп. русск. геогр. общ. за 1857 г. - Кн. II. - СПб, 1857. - С. 87-108.
Дмитриев 1931 - Дмитриев Н.К. Турецкие элементы в русских арго // Язык и литература. - Т. VII. - Л., 1931. - С. 161-179.
Добровольский 1897 - Добровольский В.Н. О дорогобужских мещанах их шубрейском или кубрацком языке // Известия ОРЯС. - Т. II. - Кн. 2. - СПб., 1897. - С. 320-352 (отд. отт. - С. 1-33).
Добровольский 1899 - Добровольский В.Н. Некоторые данные условного языка калужских рабочих // Известия ОРЯС. - Т. IV. - Кн. 4. - СПб., 1900. - С. 1386-1410 (отд. отт. - С. 1-25).
Добровольский 1916 - Добровольский В.Н. Данные языка калик перехожих Дулевской волости, села Красного Бора, Жиздринского уезда Калужской губернии, записанные в с. Прудках // Смоленская старина. - Т. III. - Вып. 2. - Смоленск, 1916. - С. 1-9 (2-й пагинации).
Друц 1998 - Друц Е. Цыганские романы. - М., 1998.
Котков 1949 - Котков С.И. Условный язык орловских шорников // Материалы и исследования по русской диалектологии. - Т. III. - М.; Л., 1949. - С. 233-253.
Романов 1901 - Романов Е.Р. Катрушницкий лемезень: условный язык Дрибинских шаповалов // Сборник ОРЯС. - LXXI. - № 3. - СПб., 1901. - С. 1-44.
Тиханов 1899 - Тиханов П.Н. Черниговские старцы // Труды Черниговской ученой архивной комиссии. - Вып. 2. - Чернигов, 1899/1900. - С. 65-155.
Усов 1898 - Усов Н.С. Язык приугорских портных // Известия ОРЯС. - Т. III. - Кн. 1. - СПб., 1898. - С. 247-250.
Чернышев 1898 - Чернышев В.И. Список слов портновского языка // Известия ОРЯС. - Т. III. - Кн. 1. - СПб., 1898. - С. 251-262.
Шаповал 2007 - Шаповал В.В. Цыганские элементы в русском воровском арго? (размышления над статьей акад. А.П. Баранникова 1931 г.) // Вопросы языкознания. - 2007. - № 5. - С. 108-128.
Hancock 1995 - Hancock I. On the migration and affiliation of the Domba: Iranian words in Rom, Lom and Dom Gypsy // Romani in contact. - Amsterdam, 1995. - P. 25-52.
Liebich 1863 - Liebich R. Die Zigeuner in ihrem Wesen und in ihrer Sprache. - Leipzig, 1863.
Matras 1999 - Matras Yaron. Speech of the Polska Roma. Some highlighted features and their implications for Romani dialectology // Journal of the Gypsy Lore Society, fifth series, 9. - 1999. - P. 1-28.


Лексикографические источники

Паллас1- - Паллас П.С. Сравнительные словари всех языков и наречий, собранные десницею всевысочайшей особы. Отделение перьвое, содержащее в себе европейские и азиатские языки. - Ч. I. - СПб., 1787; Ч. II. - СПб., 1789.
СРНГ- - Словарь русских народных говоров. - Вып. 1-. - Л.-СПб., 1965-.
Сцепура 1881 - Сцепура Ф. Русско-нищенский словарь, составленный из разговора нищих Слуцкого уезда, Минской губернии местечка Семежова (Законоучителя Мирского уездного училища священника Ф. Сцепуры // Сборник ОРЯС. - Т. XXI. - СПб., 1881. - С. XXIII-XXXII.
Фасмер- - Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. - Т. I-IV. - М., 1986-1987.
ЦРС 1938 - Цыганско-русский словарь / Сост. Баранников А.П., Сергиевский М.В. - М., 1938.
Manush 1997 - Manush L. Romany-Latvian-English Etymological Dictionary. - Riga, 1997.
ROMLEX - Romani lexicon // [Электронный ресурс:] http://romani.uni-graz.at/romlex.