НОСТРАТИКА, ГЛОССОГЕНЕТИКА, ЭТИМОЛОГИЯ ФИЛОСОФОВ И ПОЭТОВ
(Топоров В.Н. Исследования по этимологии и семантике. - Т. I: Теория и некоторые
частные ее приложения. - М., 2004. - С. 52-54)
I. В течение четверти века ностратика определилась как особая отрасль сравнительно-исторического
языкознания и в отношении ведущих принципов и в отношении основной массы конкретных
результатов. Решив многие лингвистические задачи, она в ходе своего развития
выдвинула новые задачи - как общего характера, так и весьма конкретные. Фундамент
здания заложен, первые этажи возведены и уже заселены, строительство продолжается,
но все это как бы внутреннее, домашнее дело ностратики.
II. Тем не менее ностратикой (и тут не надо быть пророком) неизбежно должны
заинтересоваться и извне. Определять всех "внешних", кому было бы
полезно учесть результаты ностратических исследований, нет смысла, но две области
все-таки заслуживают упоминания в этой связи - на наших глазах интенсивно формирующаяся
глоссогенетика и получающая статус некоего неоспоримого и самодостаточного принципа
философская и мифопоэтичсская этимология, которая и по отбору исследуемых слов
и по самой цели исследования заслуживает названия "онтологической",
ибо вся она обращена к сущему и сути. Общее между этими двумя областями именно
в ориентации на суть, в интересе к основе - как она возникает и складывается
(исторический аспект) и как она устроена и функционирует (логический аспект).
Глубинная связь исторического и логического опознается в их общих корнях, в
органике "креативности" - некогда, в начале сотворенного и постоянно
воспроизводимого, вечно творимого. Эта проблема применительно к названным областям
совсем не разработана, и данные ностратических исследований могли бы оказаться
тем средостением между ними, которое не только соединяет столь разные области,
но и бросает луч света в обе стороны, выхватывая из тьмы и неопределенности
новые и все более разнообразные типы схождений, за которыми узреваются общие
условия и/или принципы. Такая роль ностратики определяется ориентацией на очень
обширный и разнообразный материал, позволяющий реконструировать языковую макросемью,
сильно углубляющую хронологический горизонт наших знаний о языке (во-первых),
и настоятельно возникающей необходимостью семантических реконструкций, относящихся
совсем к иному культурному универсуму, чем тот, отражения которого обнаруживаются
в Древнем Египте, Малой Азии, Двуречье, Индии, Китае или Сибири (во-вторых).
III. В этой перспективе уместно обращение к некоторым условно называемым "первообразным"
элементам языка, которые во всяком случае должны быть признаны ключевыми с точки
зрения как глоссогенетики, так и философии языка. К особенностям этих элементов
относятся их "основонесущая", строительная функция, их категориальная
отмеченность, более непосредственный характер отсылки к внеязыковой сфере и
к тому, что можно назвать locus nascendi, конкретнее - к человеку, и не только
(может быть, и не столько) в его гуманитарно-культурном, но и в естественно-природном,
еще уже - анатомически-физиологическом аспекте, к телу. Показательно, что в
подавляющем большинстве случаев эти элементы из числа этимологически "темных".
Среди подобных элементов особое внимание должно быть уделено пространственным
индексам (предлоги, превербы, послелоги), в значительной степени моделирующим
тело и его состав, числительным, местоимениям - личным и указательным прежде
всего, разным дейктическим показателям, с ними связанным, глаголу "чистого"
бытия, отдельным грамматическим формантам и даже некоторым звеньям парадигм
и категориям.
IV. Возможности самой ностратики, как и глоссогенетики и философской
и мифопоэтической
этимологии, в определении существенно более ранних смыслов перечисленных "первообразных"
элементов и в отдельных случаях даже внеязыковых условий, в которых произошло
"рождение" этих элементов, никак нельзя признать исчерпанными. Предлагается
несколько реконструкций-гипотез, главное в которых - указание внеязыковых условий,
в которых могли возникать подобные элементы. Естественно, что проблема доказательности
приобретает иной вид, чем в этимологии классического типа.
1. Обозначение числительных 1-го десятка с точки зрения их внутренней формы,
отсылающей к внеязыковой ситуации. Существенные дополнительные источники реконструкции
- названия элементов счетного ряда во всей их целостности и неоднородность его
частей, каждая из которых объединена некоей общей тенденцией: связь 2-4 с основными
параметрами макро- и микрокосма и предустановленными условиями их восприятия;
"восходящий" семантический ряд 5-7 с особым вниманием к *septm̥, объясняемым
через связь с и.-евр. *sep- (ностр. *zap'a), кодирующим идею овладения целым
(в целом), достигнутого совершенства, "сакрального".
2. Глагол бытия (и.-евр. *es-) как обозначение чистой местообразующей
функции в духе платоновской χώρα: место как пространство, где нечто выступает
как "непотаенность" (Гейдеггер), являясь как сущее, как истина 'αλήθεια),
как благо (и.-евр. *sont-). Семантическая реконструкция ностр. *ʔesA как 'быть
на месте', 'осесть на месте' (Иллич-Свитыч) в этом контексте особенно примечательна.
3. Ядро парадигмы личн. местоим. 1 л. *eg'h-om : *men- из синтагмы *eg'h-om & *men- (ср. ностр. *mi-nΛ, косв.) 'вот-здешнесть
*men' как реализация местообразующей потенции. Если и.-евр. *tu 'ты' (2 л.) через семантику частицы
*tu (ср. ведийск.) и, вероятно, *tu-, *tou- отсылают к идее внешней Силы, возрастания,
прибытка (сфера *bhū-), то обозначения I л. обнаруживают тенденцию к мотивировке
со стороны более "тонких", внутренних движений - от "тела"
(ср. некоторые тюркские языки и др., особенно в возвратных местоимениях) к "душе",
"жизненной силе", "ментальной субстанции" и иным метафорам
спиритуализированного "тела", в связи с чем ср. "местоименные"
потенции др.-инд. mánas или др.-греч.
μένος (ср. μένος Έκτορος
= Έκτωρ)
и специально "перволичные" их предрасположенности. "Говорение-мышление"
(*men) как предикат Я и его семантическая мотивировка. "Cogito ergo som"
или "Ego (sum) propter cogito" (Я и сфера *es-), ср. идущую от Гегеля
и не раз обыгранную Гейдеггером глубинную связь mein - meinen. Роль аффективно-эмоционального
компонента языка в формировании "Ichgefühl" и "Ichbegriff"
и "тонких" ментальных движений в поэтическом творчестве (μανία в платоновском
"Федре") в контексте тезиса о "первоговорящем" Я как поэте
по преимуществу и творчестве как умирании, опустошении. Ментальный *men-комплекс
объясняет Я именно через говорение-мышление, через слово-мысль, которые и есть
единственное дело "первопоэта". Такое Я, опустошенное от всего вещественного
и позволяющее говорить об идеальном тождестве с самим собой, имеет особые преимущества
в отношении того, что вещественно и различно. Поэтому оно и основа-центр языка
и ведущий принцип самой философии, о чем писал уже Шеллинг.
