Кобозева - Реконструкция внутреннего мира коммуникантов по данным диалога

Следите за нашими новостями!

Philology.ru - Русский филологический портал

И. М. Кобозева

РЕКОНСТРУКЦИЯ ВНУТРЕННЕГО МИРА КОММУНИКАНТОВ ПО ДАННЫМ ДИАЛОГА

(Исследования по искусственному интеллекту. - Тарту, 1990)

То, что характеристики внутреннего мира субъекта проявляются в его речевом поведении, является общим местом коммуникативно-прагматического подхода к анализу речевых произведений. В этом пункте научное сознание совпадает с обыденным. Народная мудрость, отраженная в паремиях, гласит: "Хочешь узнать человека, вслушайся в его речь" [1]. Вместе с тем как научные, так и наивные представления о связи между речью и внутренним миром говорящего отмечают, что связь эта не является прямой и однозначной. Ср. такую пословицу, как "Человек спрятан за своими словами". Это означает, что заключения аналитика о внутреннем мире говорящего, выводимые из речи последнего, с необходимостью имеют статус гипотез, которые могут либо обретать все большую достоверность, либо опровергаться в ходе дальнейших наблюдений.

Многие описательные результаты теоретической и прикладной лингвистики могут осмысляться как правила умозаключения от высказывания говорящего к гипотетическому суждению о его внутреннем мире. Например, пресуппозиционный анализ позволяет построить на основе высказывания говорящего гипотезу о его знаниях; учение об условиях успешности речевых актов позволяет извлечь из факта речевого действия гипотезы о разных сторонах психики говорящего - мнениях, эмоциях, воле и др. Учение о структуре диалога позволяет делать предположения о внутреннем мире коммуникантов, когда наблюдаются нарушения норм развертывания диалога. Средством проникновения во внутренний мир говорящего являются и импликатуры дискурса - выводы, которые делаются из слов говорящего в предположении о соблюдении им принципов коммуникативного сотрудничества. Мы не говорим уже о том, что суждение о внутреннем мире говорящего может быть результатом интерпретации пропозиционального содержания высказывания, описывающего мысли, чувства , цели и т.д. говорящего. Однако богатые возможности, предоставляемые лингвистической семантикой и прагматикой для целей реконструкций внутреннего мира субъекта по данным его речевого поведения, пока не реализованы в виде единой модели анализа, что объясняется прежде всего недостаточностью имеющихся знаний о структуре внутреннего мира человека.

Несмотря на это мы предприняли попытку наметить хотя бы контуры "анализатора внутреннего мира коммуниканта по данным диалогического текста", исходя при этом из общего представления о структуре внутреннего мира личности, которое является опытом обобщения ряда идей, извлеченных из работ по лингвистической семантике и прагматике языкового общения и по психологии личности. Сами же эти идеи имеют в качестве источников жизненный опыт исследователей, или "наивную психологию личности" [2]) а также анализ слов естественного языка, обозначающих явления и объекты внутреннего мира. В качестве материала мы использовали пять диалогов из "мертвых душ" Н.В. Гоголя, в которых одно и то же лицо (Чичиков) с одной и той же целью (приобретение мертвых душ) вступает в речевое общение - взаимодействие с пятью лицами, имеющими одну и ту же социальную функцию, или роль (помещики), Очевидно, что в подобном случае специфические особенности каждого диалога отражают индивидуально-психологические различия между этими лицами. Разумеется, тексты диалогов рассматриваются при этом не как художественные произведения, а как протоколы реальных актов речевого взаимодействия.

В моделях общения, разрабатываемых с разных теоретических позиций, мы находим аналоги понятия "внутренний мир личности". Такими аналогами являются понятия "модель участника общения" (Попов, 1982, с. 71), когнитивный комплект (cognitive set) участника общения (Van Dijk, 1984), сознание коммуниканта (Кибрик, 1983) и др. В моделях общения, создаваемых в рамках компьютерной лингвистики, модель коммуниканта часто трактуется как автомат с определенным внутренним устройством (Городецкий, 1985, с. 66, Нариньяни, 1985, с. 80). Помимо модели коммуниканта в моделях общения выделяют еще минимум два компонента языкового взаимодействия: 1) модель окружающего мира (ср. модель среды взаимодействия, обстоятельства коммуникативного акта и т.п.); 2) текст - диалогический или коммуникативный.

В качестве одной из центральных проблем построения адекватной модели общения выдвигается выявление корреляций между внешними и внутренними сторонами языкового взаимодействия (см. Койт, Ыйм, 1985, с. 402). Внешние, доступные непосредственному наблюдению стороны языкового взаимодействия - это диалогический текст и окружающий мир, то есть физическая и социальная среда взаимодействия, модель участника общения, то есть его внутренний мир, духовная организация, выступает в качестве внутренней стороны языкового взаимодействия, так как для исследователя коммуниканты являются "черными ящиками", о строении и внутреннем функционировании которых можно судить только по внешним сторонам языкового взаимодействия - диалогическому тексту в паре со средой, в которой он создавался.

Таким образом, деятельность исследователя, выявляющего модель участника конкретного диалога на основе анализа текста с учетом обстоятельств его создания, аналогична повседневной практике любого человека, делающего свои выводы о внутреннем мире собеседника, исходя из его слов, а также практике литературоведа, выводящего характеристику персонажа из его реплик. Различие состоит в том, что в первом случае исследователь обязан отчитаться за каждый шаг своего вывода, а в двух других цепочка рассуждений, приводящих к окончательному вердикту, обычно не осознается.

После этих, предварительных замечаний перейдем к изложению исходного представления о структуре внутреннего мира, Объективная сложность данного объекта находит отражение в многоаспектности предлагаемых моделей. Членение на компоненты, или подсистемы, при этом проводится по разным основаниям или параметрам.

Первый параметр - условно назовем его феноменологическим - членит внутренний мир субъекта по типу психических феноменов (ср. понятие дифференциальной подструктуры в Савельев, 1986). Иногда все сводят к двум типам феноменов - знаниям и целям, и, соответственно, внутренний мир делится на два компонента - базу знаний и базу целей (см. Койт и Ыйм, 1985). Возможно, что из этих двух основополагающих типов элементов в конечном счете образуется все многообразие психических явлений. Однако более распространено восходящее к античной философии членение внутреннего мира на три сферы: разума, воли и чувства [3]. Каждая из указанных сфер, в свою очередь, представляет собой сложную систему, объединяющую ряд подсистем. Так, в сфере разума выделяются подсистемы знаний, мнений, предложений, ожиданий и т.д. К сфере воли относятся желания, намерения, цели, задачи, мотивы и т.п. Эти элементы образуют сложную иерархическую систему, очертания которой еще не достаточно прояснены (ср. Иванников, 1986, с. 91). Сфера чувства представляет собой систему эмоциональных состояний - радости, удивления, страха и т.п. и эмоциональных отношений - любви, презрения, доверия и т.п.

Отнесение психического феномена к той или иной сфере коррелирует с направлением приспособления между самим феноменом и действительностью, отраженной в нем (ср. Серль, 1985, с. 172). Так, в сфере мысли направление приспособления - от действительности к ментальному состоянию, в сфере воли - от желаемого к действительному. Для чувств направление не релевантно, так как чувство предполагает действительность некоторого положения вещей в качестве данного.

Относительно ряда феноменов, таких как оценки, ценности, нормы и т.п., трудно бывает с уверенностью сказать, к какой из трех сфер они относятся. Их либо выделяют как особую систему (ср. интегративную структуру в Савельев, 1986), либо относят к ментальной сфере, либо, учитывая тесную связь аксиологии со сферой чувств, относят ее к этой сфере. Естественно, что системы мысли, воли и чувства тесно взаимосвязаны. Так, определенное мнение о вероятности события, оценка его с точки зрения желательности и возникающее в связи с этим желание вызывают у человека определенное эмоциональное состояние (Иорданская, 1970, с. 12-13).

Примеры эксплицитного выражения в речи субъекта феноменов, принадлежащих к разным сферам его внутреннего мира: "Я полагаю, что это будет хорошо" (рациональная сфера, подсистема общей оценки); "Мне хочется, чтобы и ты получил выгоду" (сфера воли), "Как же жаль, что я продал мед так дешево?" (эмоциональная сфера).

Вторым основанием для структурирования внутреннего мира, основанием, которое можно назвать объектным, является тип объекта психического акта (состояния). В моделях языкового взаимодействия по этому основанию в рамках модели участника общения выделяются следующие компоненты: модель окружающего мира, модель себя, или аутомодель (ср. самосознание в психологии), модель собеседника (ср. социальное восприятие в психологии) [4].

Примеры отражения в речи субъекта психических феноменов, различающихся по типу объекта: "Мужик ленив, работать не любит" (мнение об окружающем мире); "Нет, я вижу, вы не хотите продать" (мнение о собеседнике); "Я не имею высокого искусства выражаться" (мнение о себе).

Третье противопоставление на множестве психических феноменов, которое можно назвать временным, - это противопоставление кратковременности/долговременности (см. Иорданская, 1970, с. 12; Кибрик, 1983). Наложение этого противопоставления на феноменологическое дает пары взаимосвязанных категорий типа "текущее мнение - устойчивый взгляд", "актуальное желание - постоянный интерес", "эмоция (переживание) - чувство-отношение". Иллюстрируют этот аспект структуры следующие примеры: "Да что ж тебе за прибыль знать?" (выражено текущее мнение о бесполезности определенного объекта для конкретного лица в момент речи) и "Да ведь соболезнование в карман не положишь!" (выражено устойчивое мнение о бесполезности всякого объекта указанного рода для любого лица в любой момент времени).

Четвертое противопоставление, которое можно назвать формальным, аналогично противопоставлению словаря и правил грамматики в языке. С этой точки зрения психические феномены можно разделить на "единицы" и "правила". Так, в подсистеме знаний знание об отдельном факте - это знание-единица, а знание дефиниций понятий, каузальных схем (Келли, 1984), шаблонов поведения (Мартемьянов, 1985) и т.п. - это знание-правило. Так, например, реплика "Зять... ведь человек военный" отражает единицу знаний говорящего, или, пользуясь терминологией "искусственного интеллекта", элемент его базы данных, а реплика "Хорошего общества человека хоть где узнаешь: он не ест, а сыт..." отражает знание, имеющее форму правила (аксиомы), или в той же терминологии - элемент базы знаний.

Каждый элемент системы "внутреннего мира" может быть охарактеризован набором значений указанных четырех параметров, и качестве примера опишем элементы внутреннего мира Ноздрева, обнаруживаемые в следующем его высказывании (с учетом контекста): ''... чтоб доказать тебе, что я не какой-нибудь скалдырник, я не возьму за них ничего":

	1	2	3	4
1) я намерен уступить мертвые души бесплатно	вол.	Г	тек.	ед.
2) я знаю, что ты считаешь меня жадным	мент.	С	тек.	ед.
3) я считаю, что быть жадным плохо	мент.	М	уст.	ед.
4) я не люблю жадных	эмоц.	М	уст.	ед.
5) я не хочу, чтобы ты считал меня жадным	вол.	С	тек.	ед.
6) я знаю, что если человек может получить выгоду и отказывается от этого, то такого человека нельзя считать жадным	мент.	М	уст.	прав. [5]

Очевидно, что когда говорят, что "узнали человека", то имеют в виду относительно устойчивые компоненты его внутреннего мира: аксиомы логики его рассуждений, его модель мира, его интересы, ценности, принципы, шаблоны его поведения, на основе которых определяется его характер ("любопытный", "благодушный", "скупой" и т.п.). Хотя компоненты такого рода и могут найти экспликацию в речи говорящего, чаще они не выходят на поверхность и для их обнаружения используются операции с "текущими" элементами внутреннего мира, образующими психологический субстрат любого высказывания говорящего. Кроме того, сведения о внутреннем мире коммуниканта можно извлекать не только из его собственных реплик, но и из реплик его партнера по общению, поскольку общение, если мы имеем дело не с примитивным его уровнем, на фазе взаимоотражения предполагает достаточно полное отражение коммуникантом целостной актуальной роли партнера (см. Добрович, 1984). Общение Чичикова с помещиками разворачивается на манипулятивном (с его стороны) уровне (см. Добрович, 1984), и поэтому информацию о характеристиках внутреннего мира помещиков можно извлекать и из его реплик. Так, например, мы могли бы из речей Чичикова заключить, что Коробочка воспринимает или подает себя как "бедную вдову", а Плюшкин считает себя "стариком, бедствующим по причине собственной доброты", даже если бы прямых свидетельств тому не было в их собственных высказываниях.

Для реконструкции внутреннего мира по данным диалога методологически важен следующий вопрос: поскольку говорящий может быть неискренним, исполнять актерскую роль (Добрович, 1984), то в какой степени достоверной является информация о его внутреннем мире, которую можно получить из его речи? Психологи применительно к поведению индивида вообще предлагают различать два вида информации о его внутреннем мире: экспрессию, которую он сам выдает , и экспрессию, которая его выдает (Гоффман, 1984, с. 189). Различие между ними состоит в том, что в первом случае это сигнальная активность, которой он может относительно легко произвольно управлять, а во втором случае - активность, на которой он сосредоточен меньше и которую в меньшей степени контролирует. Неконтролируемые аспекты экспрессивного поведения индивида используются другими людьми для проверки достоверности того, что сообщается контролируемыми аспектами поведения. Очевидно, хотя и не подтверждено экспериментально, что и в речевом поведении разные его аспекты в разной степени контролируются говорящим. Так, та часть высказывания, на которой сосредоточено основное внимание говорящего, - ассертивная, по-видимому, и в большей степени контролируется им, а презумптивные, коннотативные компоненты смысла высказывания несут информацию, если можно выразиться, менее отредактированную говорящим. Следовательно, при анализе диалогического текста с целью реконструкции внутреннего мира коммуникантов следует как-то учитывать это различие, и приписывать, например, эмоциональному состоянию, выраженному в реплике "Однако это обидно?" (где его наличие утверждается говорящим), меньшую степень достоверности, чем эмоциональному состоянию, вылившемуся в поток брани "Дрянь же ты? Шильник, печник гадкий" и т.д. (где эмоция не денотируется, а коннотируется).

Выявление устойчивых компонентов внутреннего мира коммуникантов может осуществляться разными путями. С одной стороны, этот процесс можно представить как процесс последовательной фиксации "текущих" феноменов с последующим индуктивным обобщением. Рассмотрим один пример подобной тактики, используемой для определения сущностей, обладающих особой значимостью для говорящего. Тезис "наивной психологии", который кладется в основу данной тактики: "У кого чего болит, тот о том и говорит". Иначе говоря, степень важности некоторой сущности для говорящего коррелирует с количеством ее упоминаний в его речи. На этом принципе базируется техника контент-анализа, с помощью которой устанавливается частота встречаемости тематических элементов смысла текста (тема речевого акта при этом понимается как в Нариньяни, 1985, с. 84). При этом должен достигаться максимально возможный уровень абстракции, на котором поверхностные темы сводятся к одной глубинной, вариантами которой они являются (ср. о художественным приемом выразительности "проведение через разное"), для чего необходим не только тонкий компонентный анализ лексических значений, но и система естественно-логического вывода с привлечением экстралингвистических знаний. Если оказывается, что коммуникант по своей инициативе постоянно возвращается к какой-либо "глубинной теме", то выдвигается гипотеза об особой роли соответствующей сущности для его внутреннего мира. В качестве иллюстрации применения контент-анализа приведем результаты подсчета отражения в речи помещиков глубинной темы "невосполненная потеря части собственности": Манилов - 0, Коробочка - 3, Ноздрев - 0, Собакевич - 0, Плюшкин - 19. Для того, чтобы дать представление о разнообразии поверхностного выражения одной глубинной темы, приведем соответствующие фрагменты речи Плюшкина: 1) "в хозяйстве-то упущения''; 2) ''да и лошадей их корми сеном"; 3) "труба-то совсем развалилась"; 4) "еще пожару наделаешь"; 5) "горячка выморила у меня здоровенный куш мужиков"; 6 ) "как прибережешь его" (сено, риторический вопрос - И.К.); 7) "спустил денежки, служа в офицерах"; 8) "или театральная актриса выманила"; 9) "это вам в убыток"; 10) "вот купчая крепость - все издержки"; 11) "бывало, полтиной меди отделаешься да мешком муки, а теперь пошли целую подводу круп да еще и красную бумажку прибавь"; 12) "у меня был славный ликерчик, если только не выпили"; 13) "народ - такие воры"; 14) "всех этих тунеядцев"; 15) "народ... вор"; 16) "в день так оберут"; 17) "беглые души"; 16) "у меня что год, то бегают"; 19) "народ-то больно прожорлив". Вывод об особой значимости невосполненных затрат собственности для Плюшкина, вытекающий из данных контент-анализа, вполне соответствует традиционной характеристике его как патологически скупого человека (ср. определение скаредности у Феофраста как низменной боязни расходов).

Помимо индуктивных методов, существуют и дедуктивные методы выхода на устойчивые компоненты внутреннего мира, когда вывод делается на основе одного лишь речевого акта говорящего с использованием аксиом и правил естественной логики.

Так, например, чем объяснить следующее суждение А. Белого о Ноздреве: "... для Ноздрева всякий - подлец" (А. Белый. Мастерство Гоголя), при том, что ни Ноздрев, ни Гоголь подобных заявлений не делают. Этот вывод об устойчивом мнении Ноздрева о людях может быть получен из "текущего" мнения его о Чичикове ("...Д ведь ты подлец", если принять во внимание, что опыт общения Ноздрева с Чичиковым к моменту высказанной им оценки и сведения о нем, которые он мог получить от третьих лиц, не давали ему никаких оснований для подобных оценок. Это заставляет предположить, что данное мнение является выводом, полученным из имеющихся в распоряжении Ноздрева "аксиом действительности" по правилам естественной логики. В качестве наиболее вероятного кандидата в такие аксиомы и выступает суждение "Все люди - подлецы", из которого по правилу традиционной логики выводится "Чичиков - подлец".

Выход на устойчивые компоненты внутреннего мира осуществляется с помощью анализа нестандартных реакций коммуниканта на речевые действия партнера, сигнализирующие о коммуникативной неудаче (см. Городецкий, 1985). В этом аспекте наибольший интерес представляют в нашем материале реакции помещиков на предложение Чичикова о передаче ему мертвых душ. Из всех помещиков один только Собакевич реагирует на это предложение в соответствии с целью данного речевого акта, после чего разговор переходит в следующую стадию - обсуждение условий продажи. Это свидетельствует о том, что ничто во внутреннем мире Собакевича не препятствует осмыслению предложения и принятию его. На пути же согласия с предложением у других помещиков возникают разного рода препятствия. Характер этих препятствий позволяет в каждом случае выдвинуть предположение о той или иной характеристике внутреннего мира коммуниканта. Реакции Ноздрева и Плюшкина свидетельствуют о том, что они понимают пропозициональное содержание предложения, но не понимают мотивов поведения Чичикова. Реакция Плюшкина обнаруживает, что в его картине мира принятие на себя расходов, да еще добровольное, несовместимо с представлением о нормальном поведении и свидетельствует либо о глупости человека, либо о том, что он - военный (или о том и другом сразу). Реакция Ноздрева свидетельствует о том, что он понимает, что души нужны Чичикову для извлечения какой-то выгоды для себя, но что чрезвычайно важным для него является знание планов Чичикова. Причем ценность этого знания выше, чем верность данному слову. Поскольку знание это никак не связано с его практическими интересами, то проявленная им настойчивость в выуживании его дает основание предположить, что любопытство - одна из черт его характера (в этом отношении он - прямая противоположность Собакевичу, прямо заявляющему, что ему не нужно знать, зачем понадобились Чичикову души). Манилов и Коробочка своей реакцией обнаруживают непонимание предложения уже на уровне его пропозиционального содержания. Здесь имеется в виду понимание как уяснение, которое состоит в "объяснении для себя какого-либо явления ..., в установлении определенных логических связей между вновь приобретенными сведениями и всем фондом знаний и представлений субъекта" (см. Дмитровская, 1985). Причина непонимания такого рода - наличие противоречия между одним из аспектов "непонятной" ситуации и каким-либо элементом в структуре знаний субъекта о ситуациях такого типа (в данном случае - о ситуации купли-продажи). При кооперативном диалоге ситуация непонимания инициирует проясняющий диалог, в котором от непонимающего коммуниканта ожидается объяснение причин непонимания (ср. авторский комментарий по поводу затянувшегося молчания Манилова). Если коммуникант не делает этого, то это сигнал того, что либо он сам не в состоянии локализовать противоречие, либо он не может указать причину по каким-то иным соображениям, например, из вежливости по отношению к собеседнику.

В случае Манилова причина его крайнего изумления предложением Чичикова остается неясной. Фраза "Как, на мертвые души купчую?" позволяет только заключить, что в структуре знаний Манилова есть какие-то элементы, из которых выводится невозможность официального оформления такой покупки. Предположительно, одним из них является мнение о том, что акции купли-продажи должны осуществляться в соответствии с законом. Кстати, Манилов - единственный из всех помещиков, у которого соблюдение закона фигурирует в качестве ценности, которая не должна пострадать в результате "негоции".

Для Коробочки причиной непонимания ею смысла предложения Чичикова является противоречие между явной для нее никчемностью мертвых душ и столь же явным желанием Чичикова их купить. Неоднократно подтверждая свое мнение о никчемности мертвых душ - "Да на что ж они тебе? Что в них за прок? Проку никакого нет. Уж совсем ни на что не нужно" - она каузально связывает эту никчемность с тем фактом, что они мертвые ("Да ведь они мертвые. Меня только то и затрудняет, что они мертвые... да ведь меня одно только и останавливает, что они мертвые"). С другой стороны, исходя из общепринятого представления о том, что то, что покупается, т.е. товар, должно удовлетворять какой-то потребности покупателя, быть полезным для него в каком-то отношении, она из предложения Чичикова должна сделать вывод о "товарности" мертвых душ, о чем свидетельствует ее реплика "Может быть... они больше как-нибудь стоят. Авось понаедут купцы, да применюсь к ценам" и т.п. Возникает противоречие: мертвые души - не товар, потому что в "них нет никакого проку", и они же - товар, раз нашелся желающий их купить. Так как Чичиков должен скрывать, в чем состоит полезность для него мертвых душ, то он постоянно поддерживает тему их бесполезности, но своим настойчивым стремлением их получить постоянно возобновляет конфликт в сознании Коробочки. При этом мнение о нужности покупаемого для покупателя - это элемент знаний, совпадающий с общепринятыми представлениями о ситуации купли-продажи, а мнение о том, что мертвые души не могут быть полезны их обладателю, " это уже индивидуальный элемент сознания Коробочки. (Ср. с реакцией Собакевича: "покупаете, стало быть нужны"). Из анализа реплик Коробочки можно заключить, что свойство товарности (способности удовлетворять какую-то потребность) она связывает со свойством физического существования объекта. Прототипический товар для Коробочки - физический объект: либо продукт натурального хозяйства (мед, пенька и т.п.), либо крестьяне, которые опять-таки могут производить продукцию ("живых-то я уступала ... такие славные вышли работницы: сами салфетки ткут"), ее первая реакция на предложение о продаже мертвых душ - это предложение о том, что их надо будет выкапывать из земли. Труп - это та единственная ипостась, в которой мертвые души обладают свойством физического существования.

Коробочка скорее поняла бы ситуацию, если бы у нее стали покупать трупы мертвых душ ("а может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся"). Однако "кости и могилы" Чичикову не нужны, и этот способ снятия противоречия для Коробочки закрывается. Последовательность Коробочки в желании разрешить этот конфликт доводит Чичикова до исступления. Он называет ее "дубиноголовой", что принято толковать как синоним крайней тупости. Однако тупость - это оценка мыслительной способности, а в случае с Коробочкой речь может идти только о том, что структура ее знаний по необходимости отражает узость ее хозяйственной деятельности.

Мы привели лишь несколько разрозненных примеров установления характеристик внутреннего мира коммуникантов по данным текста. Очевидно, что создание действующей модели анализа внутреннего мира говорящего по его высказываниям требуется большая, работа, некоторые из направлений которой мы пытались наметить в данной работе.

Примечания

1. Пословицы здесь и далее цитируются по: Рождественский, 1978.

2. Принятие наивной психологии в качестве отправной точки при построении научной психологии характерно для ряда направлений; ведущих свое начало от гештальтпсихологии, в частности для исследований когнитивистской ориентации, многие идеи которых используются при создании моделей языкового взаимодействия.

3. В лингвистической семантике данное членение либо берется за основу при анализе языкового материала ( ср. соответствующие три класса лексики в тезаурусе Роже или соответствующие модусы - ментальный, волитивный и эмотивный - в первичной классификации глаголов пропозиционального отношения Н.Д. Арутюновой), либо находят свое соответствие в семантических метаязыках, полученных независимо (ср. пять семантических примитивов в lingua mentalis А.Вежбицкой: 'хотеть', 'не хотеть', 'думать о...', 'представлять себе', 'чувствовать', которые очевидным образом соотносятся с указанным тройным членением).

4. В контексте данной темы такие компоненты, как модель языка и сведения об общей и конкретной структуре диалога, выделяемые наряду с указанными (см. Попов, 1965), можно для простоты вывести за рамки "внутреннего мира" в узком его понимании.

5. Сокращения: вол. - волитивный, мент. - ментальный, эмоц. - эмоциональный, Г - говорящий, С - собеседник, М - мир, уст. - устойчивый, тек. - текущий.

Литература

1. Городецкий Б.Ю., Кобозева И.М., Сабурова И.Г. К типологии коммуникативных неудач // Диалоговое взаимодействие и представление знаний. - Новосибирск, 1985, - С. 64-79.
2. Гофман Э. Представление себя другим // Современная зарубежная социальная психология. Тексты. - М.: МГУ, 1984. - С. 188-196.
3. Дмитровская М.А. Механизм понимания и употребление глагола "понимать"// ВЯ. - 1985. - № 3. - С. 98-107.
4. Добрович А.Б. Ролевая модель межличностного общения // Принципиальные вопросы теории знаний / Уч. зап. ТГУ. - 1688. - Тарту, 1984. - С. 70-84.
5. Иванников В.А. Волевая регуляция действий // Методологические проблемы оснований науки. Тезисы докладов IX Всесоюзного совещания. Харьков, 1986. - Киев: Наукова думка, 1986. - С. 91-92.
6. Иорданская Л.Н. Попытка лексикографического толкования группы русских слов со значением чувства // Машинный перевод и прикладная лингвистика. - Вып. 13 - М.: МГПИИЯ, 1970. С. 3-26.
7. Келли Г. Процесс каузальной атрибуции // Современная зарубежная социальная психология. Тексты. - М.: МГУ, 1984. - С. 127-137.
8. Кибрик А.Е. К построению лингвистической модели коммуникативного взаимодействия // Методологические проблемы искусственного интеллекта. Уч. зап. ТГУ. - Тарту, 1983. - С. 8-24. - Вып. 654.
9. Койт М.Э., Ыйм Х.Я. Построение формальной модели диалога // Семиотические аспекты формализации интеллектуальной деятельности. Тезисы докладов и сообщений школы-семинара "Кутаиси-85". - М., 1985. - С. 401-405.
10. Мартемьянов Ю.С. К трансформационному описанию семантики предложения // Семиотические аспекты формализации интеллектуальной деятельности. Тезисы докладов и сообщений школы-семинара "Кутаиси-85". - М., 1985. - С. 405-408.
11. Нариньяни А.С. Функциональное представление речевого акта в формальной модели диалога // Диалоговое взаимодействие и представление знаний. - Новосибирск, 1985. - С. 79-100.
12. Попов Э.В. Общение с ЭВМ на естественном языке. - М.: Наука, 1982, - 860 с.
13. Рождественский Ю.В. О правилах ведения речи по данным пословиц и поговорок // Паремиологический сборник. - М., 1978.
14. Савельев В.А. К вопросу о структуре личности // Методологические проблемы оснований науки. Тезисы докладов. Харьков, 1986. - Киев: Наукова думка, 1986. - С. 108.
15. Серль Дж.Р. Классификация иллокутивных актов // Новое в зарубежной лингвистике. - Вып. ХVII. - М.: Прогресс, 1986. - С. 170-195.
16. Van Dijk Т.А. Dialog and cognition // L. Vaina, J. Hintikka, eds. Cognitive constraints on communication. Representation and Process. Dordrecht etc., 1984.

Источник текста - страничка И. М. Кобозевой на сайте Отделения теоретической и прикладной лингвистики Филологического факультета МГУ.